Вернадский пришел, как сказано выше, к такому представлению о пространстве-времени ЖВ, которое можно ныне обозначить таким понятием как причина пространства и времени, в решающие для данной темы 1929 – 1931 гг. В эти годы оно увязалось у него с понятием биологическое время.

Спорадически с самого начала формирования представления о ЖВ Вернадский думал о том, как время преломляется в структурах живой материи. По всем работам периода 1916 – 1922 годов видно, что для него оно тогда, как и для любого другого ученого, занимавшегося естествознанием, носило общепринятый характер, и он пользовался содержанием термина, пришедшего из механики, то есть в его работах время не несло никакого специально определяемого смысла. Оно было интуитивным, общеизвестным, однако с некоторыми оттенками, со спецификой, связанной с тем своеобразием, которое накладывало вообще на вещество и на все химические реакции живой организм.

В следующий раз он обратился к теме во время работы во Франции по гранту, выделенному комитетом французских ученых из фонда Розенталя. В течение 1925 года, как уже говорилось в предыдущей главе, Вернадский исследует количественные закономерности, связанные с размножением, скоростью передачи жизни в реальном пространстве планеты. При этом он пытается найти не только эмпирические скорости передачи жизни, вычисленные по увеличению биомассы, по скорости захвата поверхности, но и определить биогеохимическую энергию живого вещества в ее потенциальном, чисто теоретическом выражении. Здесь, как уже говорилось, применен принцип предельных случаев, обычный в теоретической механике. Недаром у Вернадского в этой работе появляются те же самые механические понятия, как потенциальная и кинетическая энергия размножения или инерция движения ЖВ. Выйдя на такой, фундаментальный или элементарный уровень решения проблемы размножения – как внутренней биологической закономерности, не зависящих от конкретных условий среды, Вернадский увидел некоторые совершенно твердые правила.

Он находит, что, оказывается, минимальное время деления клеток, то есть придуманное им ранее понятие “биологический элемент времени” имеет фундаментальное значение, оно свидетельствует о “своеобразной зависимости между ходом времени и размножением, различной для каждого вида или расы”. (Вернадский, 1994А, с. 567). И далее Вернадский формулирует это положение, как одно из эмпирических положений, касающихся хода или скорости размножения как константы, независимой от среды.( Вернадский, 1994А, с. 569).

Вернадский скорее почувствовал, чем смог адекватно выразить новый метод описания действительности планеты Земля, а именно пространственно-временную сторону, которая наиболее абстрактно отражает проявление жизненной активности, то есть в отвлечении от подробностей качества и структуры и в сосредоточении на количестве дления.

С длительностью живого организма, то есть с внутренними процессами роста и становления, которые инициируют время организма и продуцируют закономерный срок его жизни, непосредственно и самым неразрывным образом связано его деление. Закономерная делимость организма есть оборотная сторона длительности, причиной которого является само существования клеток и его клеточная организация. Делимость продуцируется прерывистым способом существования клеток, закономерным прерыванием их существования способом размножения. Этот двуединый базовый процесс, собственно говоря, и составляет “основной инстинкт” жизни, определяющий все остальные: питание, внешнюю жизнедеятельность, организацию вокруг себя среды. Конечно, наиболее характерен он для одноклеточных существ, которые в сущности, ближе всего к понятию “живое вещество”.

И как оказалось, смутное представление о делимости и неделимости времени, возникшее еще у Зенона, затем у Аристотеля как определенного единства непрерывного деления времени с существованием неких неделимых далее целостных единиц, и течение темной и нерасчлененной психологической длительности у Бергсона, выявляемое нашими часами только как “точки одновременности” – все эти догадки имеют свое природное основание, базис в виде процесса деления “неделимых жизни”. Они существуют, не разрушаясь, только в целостном состоянии, но вместе с тем должны непрестанно делиться и тем поддерживать единый поток своего дления.

Новое истолкование здесь рождается целиком, мысль начинается у Вернадского с предельного космологического обобщения. Уже не физическое или астрономическое время обозначается как фоновое, то есть по отношению ко всем возможным системам мира выделенное и привилегированное по терминологии теории относительности, а биологическое время. На его фоне идут физические и все другие времена, если они есть, от космических процессов до общественных и личных человеческих событий. Оно в наивысшей степени удобно для измерения и изучения при правильной постановке вопроса, то есть если мы отрешимся от предвзятых мнений и обратимся к фактам.

“По-видимому, – пишет он, – не менее глубоко можно проникать в изучение физического времени путем исследования жизненных явлений.

Время физика, несомненно, не есть отвлеченное время математика или философа, и оно в разных явлениях проявляется в столь различных формах, что мы вынуждены это отмечать и нашем эмпирическом знании. Мы говорим об историческом, геологическом, космическом и т.п. временах. Удобно отличать биологическое время, в пределах которого проявляются жизненные явления.

В пределах этого времени мы имеем необратимый процесс для жизни на Земле, выражающийся в эволюции видов.

С точки зрения времени, по-видимому, основным явлением должно быть признано проявление принципа Реди”. (Вернадский, 1992, с 193).

Биологическое время не только существует, но является нам, говорит Вернадский, как единственное время, а все остальные времена составляют только малую часть биологической длительности. Иначе говоря, если продолжить его мысль, другие времена, которые мы привычно употребляем, являются трассером биологического времени, остаточным свечением, следом присутствия жизни, бледными окаменелостями или лишенными собственного временного содержания материальными процессами. Это относительные неточные и не истинные ньютоновские времена.

Внешние события влияли на создание нового мировоззрения. В 1929 году наступает тот самый “великий перелом” советской истории, который укрепляет тоталитарный строй и диктатуру Сталина. (36). Он начинается с ликвидации свободы для Академии наук.

Вернадский, естественно, принимает самое непосредственное участие во всех перипетиях этого дела на стороне оппозиционной властям старой когорты академиков, в результате чего “перелом” отразился и на нем. Дело в том, что к 1929 году Вернадский собирает все свои опубликованные к тому времени статьи по новой, развивавшейся им начиная с 1916 года теме и делает из них книгу, которую называет “Живое вещество”. Он снабжает ее предисловием, в котором пишет: “В этот сборник помещены в хронологическом порядке некоторые мои статьи, которые появились с 1922 года на разных языках, в разных изданиях, связанные с теми проблемами, которые захватили меня всецело с конца 1916 г. и начала 1917 г. и которые могут быть сведены к одной проблеме – к количественному изучению, физическому и химическому, явлений жизни в тех ее проявлениях, которые обычно остаются без рассмотрения, но которые, по моему мнению, глубочайшим образом важны и неразрывно связаны с историей нашей планеты и с механизмом ее верхних оболочек”. (Вернадский, 1997). Однако в результате советизации Академии сборник был запрещен и вычеркнут из планов академического издательства. Он издан был только в 1940 году под другим названием и с вынужденным исключением некоторых статей, имеющих принципиальное значение. (37).

По этим же причинам в 1930 году Вернадский стал “не выездным”. Он своеобразно воспользовался запретом на выезд за границу, уйдя как бы во внутреннюю эмиграцию. Летом уезжает из Ленинграда в академический дом отдыха в Новом Петергофе, уйдя от всех дел по руководству институтами и многочисленными комиссиями и вплотную обращается к занимавшей его теме пространства и времени. То же самое повторилось и в 1931 году.

И вот 26 декабря 1931 г. в Ленинграде, в зале Конференции состоялось общее собрание Академии наук СССР, на котором Вернадский выступил с большим докладом “Проблема времени в современной науке”.

Нельзя сказать, что в докладе была разработана проблема времени, она только поставлена путем чрезвычайно краткого и интегрированного обзора развития представлений о времени и пространстве, начиная с античных времен и в особенности в два века науки новой эпохи. Конечно, такой охват не мог не сказаться на глубине содержания доклада, и к слову сказать, оставшегося совершенно непонятым аудиторией. Не было ни вопросов, ни выступлений. Чрезвычайно утомленные длинным изложением, академики отложили обсуждение до лучших времен, которые так и не наступили. И лишь напечатанный позднее в “Известиях Академии наук”, доклад вызвал, как всегда бывало, злобную и ожесточенную, но пустую и бессодержательную марксистскую критику. (Вернадский, 1988, с 228 – 255).

Таким образом, в докладе подведены промежуточные итогов краткого, но чрезвычайно продуктивного периода новой научной работы Вернадского. К этим трем годам работы относятся как опубликованные труды, в частности, цитировавшаяся большая статья “Изучение вопросов жизни и новая физика”, так и начатая книга, оставшаяся при жизни в рукописи с заглавием, которым можно окрестить весь этот творческий период “О жизненном (биологическим) времени”. Весь этот текст представляет собой, возможно, историко-научное введение к какой-то очень большой будущей книге.

Наиболее важным для нашей темы является предпоследний раздел о состояниях физического, реального пространства. Здесь выражена центральная мысль доклада, непривычная и оставшаяся непонятной как для слушателей в 1931 году, так, вероятно, невнятной и до сих пор. Мысль проста и она уже звучала в главе данной книги о Бергсоне: время есть жизнь. Бренность атомов и бренность неделимых жизни (так Вернадский называет организмы) – явления одного порядка. В обоих случаях происходит событие одного характера: и атом и организм длятся во времени. Только разница заключается в том, что длительность жизни нами глубоко переживается, потому что мы сами есть живые организмы. Но для научного понимания длительности следует ввести новое понятие, которое уже сформулировал Анри Бергсон: конкретная длительность, которая не есть физическая длительность и сохранность атомов.

Дление характерно и ярко проявляется в нашем сознании, но его же мы, по-видимому, логически правильно должны переносить и ко всему времени жизни и к бренности атома.

Дление – бренность в ее проявлении – геометрически выражается полярным вектором, однозначным с временем энтропии, но от него отличным.

С исчезновением из нашего представления абсолютного времени Ньютона дление приобретает в выражении времени огромное значение. Грань между психологическим и физическим временем стирается” (Вернадский, 1988, с. 249).

Это направление можно назвать познанием реального времени, конкретной длительности. Вернадский сделал следующий шаг в их понимании, которое может быть сформулировано сегодня так: живое вещество биосферы является причиной времени и пространства. Время создается длением жизни и не только жизни познающей личности, но вообще, всей и всякой органической жизни. Распространение феномена времени и пространства с его ощущения и представления в присутствии сознательного существа на всю область жизни, создание представления о биологическом времени и о его длении – главное достижение Вернадского.

Бергсон только поставил человека в ряд всех живых существ, указав, что жизненный порыв в нем продвинулся дальше всех, но Вернадский показал конкретный механизм жизненных явлений, их роль в общем строе природы и в придании ей конкретной длительности. Только выяснив истинные размеры и мощность биосферы, Вернадский получил твердые основания для такого объединения. Положение: время – это жизнь Бергсон основал на данных психологии. Вслед за ним его развивали многие философы начала века. Но одно дело сказать, другое – показать. Философское решение было необходимо, но не достаточно. Достаточным, то есть доказательным, оно стало только с понятием вечности геологической роли биосферы.

************************

Возникает простая перекличка и вопрос: в каких отношениях находятся абсолютное время Ньютона и биологическое время Вернадского? Не являются ли они одним и тем же явлением, описанным в разные времена в разных логических рядах и с разным научным аппаратом? Многое заставляет думать, что так оно и есть.

Вспомним еще раз абсолютное время, провозглашенное Ньютоном. Оно идет с абсолютной математической точностью, считал он, независимо от движения внешних материальных предметов. Абсолютным может считаться только такое движение, которое единственное изменяется при определенном воздействии, тогда как все остальные тела от того же воздействия не меняются, или меняются все одинаково. Первые изменяются по собственной программе, говоря современным языком. Следовательно, если у нас есть делящиеся на дне водоема бактерии, а вокруг волнуются волны, вздымаются вулканы, несутся ветры, идет корабль, вращается планета, одновременно летя по своей орбите, а вместе со всей солнечной системой с огромной скоростью обращаясь вокруг центра Галактики, то из всех видов движений только рост, размножение и передвижение бактерий можно принять за истинное движение, потому что оно никак не зависит ни от тяготения, которое одинаково действует на все остальные виды движения, ни от течений и движения ветров, и тем более от перемещения планеты по орбите или от полета всей солнечной системы вокруг центра Галактики. В процессах деления организмов Вернадский находит эту независимую переменную, независимую от механического перемещения, а только диктуемую собственными внутренними причинами дления биологического движения, суть которого заключается уже не в движении по поверхности или относительно поверхности суши и моря, хотя и этот вид движения существует, иногда даже со скоростью звука, но не эти траектории передвижения определяют специфику биологического движения.

Никакая идея релятивизма к становлению организма неприменима. Скорость размножения и время удвоения клеток, иначе говоря, не относится ни к какой иной скорости, существующей рядом и вдали. Рост и размножение клеток ни к какому другому движению отнести нельзя. Клетка сравнима только с самой собой в прошлом, стало быть, только в собственном времени. Она изготавливает время. Также и выполнение пространства живым организмом своеобразно: оно идет с внутренним ускорением, которое выражается в увеличении массы. Организм, действуя по собственной заложенной в генотипе программе, втягивает в свой рост и размножение всю остальную окружающую косную материю в необходимом для данного вида количестве и качестве, с определенной геометрией.

Собственное внутреннее развитие, инициирующее все движения чисто внешние – перемещение, захват территории, освоение и достройку поверхностей – происходит и может быть квалифицировано как движение системы с собственным поведением. Иначе говоря, данное тело уже не может рассматриваться как тело в механике, то есть как материальная точка, а как сложная, состоящая из разных частей (лучше – органов) система с внутренними и сложными отношениями между ними, продуцирующими разнообразные, но упорядоченные движения, в том числе и механическую силу, которая инициирует передвижение системы. И если в физических системах действует ускорение свободного падения, показатель которого есть гравитационная постоянная, например, на планете, то в движении живого вещества ускорение создается другой силой – силой размножения. И только естественные ограничения усредняют это движение размножения, из предельных превращают его в реальные или стационарные. Недаром Вернадский обращает внимание, что размножение и движение размножением ЖВ вещества по поверхности планеты подчиняется правилу инерции с непрерывным возобновлением, то есть движению с постоянно действующей изнутри на систему напором, стимулом или регулярными импульсами, иначе говоря, с постоянным ускорением. А системы с ускорением и обладают по Ньютону абсолютностью.

Движение размножения согласуется и с идеологией общей теорией относительности. В ней Эйнштейн нашел широко известную ныне эквивалентность движения с ускорением и гравитации. Будет ли тело вращаться, будет ли двигаться с ускорением или будет ли оно массивно, для характера пространства и времени безразлично. В отличие от тела, движущегося равномерно и прямолинейно, тело в определенной системе координат, движущейся с ускорением, можно считать движущимся в гравитационном поле. В обоих случаях она есть система с выделенным, анизотропным пространством и асимметричным временем, имеющем направление. Стало быть деление клеток, непрерывное наращивание массы отдельного живого организма в реальной природе и есть движение с неисчезающим ускорением или, в других терминах, движение с переменной массой, эквивалентное гравитационному полю. Значит, любая бактерия реально продуцирует выделенное, то есть абсолютное время, и анизотропное пространство, то есть пространство с четкой конфигурацией.

Но, поскольку ограничивающие условия действуют на делящуюся клетку столь же непрерывно, как и внутренние импульсы размножения, то предельная скорость деления клеток недостижима, усредняется. В реальности существует подвижное, колеблющееся возле среднего числа равновесие между размножением и гибелью клеток, иначе биосфера сразу же погибла бы, отравившись продуктами метаболизма. Вернадский быстро (после создания понятия биосферы) пришел к выводу: достигнув предела захвата пространства и вовлечения массы в орбиту жизнедеятельности и обмена, живое вещество становится количественно константным (как отдельные виды, так и биоценозы, биосфера в целом). Давление каждого вида на другой уравновешивается.

Но живая часть биосферы, собственно живое вещество столь же непрерывно меняется. Виды появляются и исчезают в течение геологической истории. Эволюция, причем прогрессирующая, представляется несомненной. Что это значит для биогеохимического выражения жизни, то есть в подходе к нему как к чему-то единому, как к живому веществу, определенной части всего вещества биосферы, управляющей его части? Оставаясь примерно неизменной по количеству жизни, она, как говорит Вернадский, столь же непрерывно удаляется от равновесия. “Можно выразить это свойство биогенной миграции как основной биогеохимический принцип, неизбежно и автоматически регулирующий биогеохимические явления. Этот первый биогеохимический принцип, как я его называю, гласит: биогенная миграция химических элементов в биосфере стремится к максимальному своему проявлению”. (Вернадский, 1991, с. 123).

В той же работе Вернадский показал космический масштаб потенциальной способности бактерий наращивать массу. Если одна бактерия способна создать массу равную планете в ничтожное время – за несколько суток, можно себе представить потенциальную ее силу и реальность ограничений, накладывающихся на этот “жизненный порыв”, который пытался описать Бергсон.

Инерционное, но не равномерное и прямолинейное, поведение ЖВ означает, что движение его могло бы продолжаться до бесконечности, распространяясь во все стороны, если бы ему не препятствовали другие силы, ограничивающие движение. К таким условиям Вернадский относит, как мы уже видели, ограниченность самой сферической поверхности планеты, ограниченность пищевых ресурсов, но самое массовое лимитирующее условие, важное для самых быстрых систем, самых потенциально могучих и потому инерционных, то есть бактерий – газ, как уже говорилось. Представление о трофических связях, об органической пище есть весьма поверхностные понятия для выявления временных закономерностей и в главе 17 мы увидим, что для бактерий природный метаболизм есть вовлечение в движение любых и всех без исключения видов вещества.

И если справедлив первый биогеохимический принцип, то есть непрерывное стремление ЖВ к экспансии, к максимальному проявлению жизни, то столь же должен быть справедлив и выраженный Вернадский второй биогеохимический принцип: “эволюция видов, приводящая к созданию форм жизни, устойчивых в биосфере, должна идти в направлении, увеличивающем проявление биогенной миграции атомов в биосфере”. (Вернадский, 1991, с. 126). Таким образом, первый биогеохимический принцип свидетельствует об экстенсивном захвате вещества для метаболизма, а второй – об интенсивной стороне того же процесса в историческом геологическом аспекте. Иначе говоря, количество жизни остается неизменным, а качество ее непрерывно повышается. Чисто схематически этот процесс можно было бы попытаться описать так. Допустим, есть всего одна бактерия, она в соответствии с геометрической прогрессией размножения чисто теоретически, не имея ограничивающего давления других организмов, выйдет на свою стационарную константу размножения и сразу освоит всю поверхность планеты, ограничиваясь только ее физическими параметрами. Затем второй организм, создавая с первым систему биосферы, отнюдь не расширит этот ареал, а охватит его же, довольствуясь вдвое меньшим физическим пространством для жизни. Третий – займет в нем же свою нишу, разделив физическое пространство на три. И так продолжается при дальнейшей дифференциации ЖВ биосферы. Биомасса растет, появляется например, лес или гигантские водоросли, или крупные животные, они вовлекают все более разнообразные виды атомов вещества в круговорот жизни. Но количество охваченных атомов остается постоянным, как и количество жизни по отношению к массе планеты. А внутренняя емкость пространства, вероятно, увеличивается, или оно структурируется.

Точно также справедлива и обратная мысленная операция. Из сегодняшней развитой биосферы будем отнимать в каком угодно порядке: по одному виду или по классу или по экологической нише, или по иному признаку. Что будет происходить с объемом биосферы? Он будет оставаться постоянным, другие организмы будут заполнять объем, пока смогут выполнять функции биосферы. Отнимем какой-то последний организм и она погибнет сразу, целиком, как и наш организм и как любой другой. Вернадский своим понятием о функциях и об их историческом движении, обобщенном как первый и второй биогеохимические принципы нашел стандарт биосферы. ЖВ или поддерживает его, он действует или его нет. Нет и биосферы.

Так высказанная когда-то Бюффоном догадка о неизменном количестве жизни на планете в трудах Вернадского получает развитие, постепенно превращаясь в принцип сохранения количества жизни, аналогичный таким же для энергии и массы, или другим более частным принципам сохранения. Развитие это, впрочем, еще не достигло той простоты и прозрачности, которая характерна для принципов сохранения массы и энергии. Точные выражения еще впереди. Но оперирование Вернадского с массами, изменяющимися во время размножения, выходящими на стационарный уровень ввиду ограниченности планеты, газа и света, с выделяющейся при этом энергией есть оперирование с фундаментальными параметрами, и наилучшим образом они будут когда-нибудь выражены посредством еще более фундаментальных параметров – пространстве и времени, которые есть собственные, присущие биоте качества, а не артефакты, которыми они являются для безжизненной реальности. А сохранение количества жизни, или неизменность количества жизни означает фундаментальность биологического пространства-времени, ведет нас с неизбежностью на космологический уровень, о котором и заявил Вернадский и о котором мы будем говорить в главе 16.

Итак, Вернадский фактически нашел абсолютное время. Однако следует сказать, что никакой связи между своим биологическим временем и временем Ньютона он сам не находил. Точнее даже, специально не искал. Он его не узнал в новой оболочке, не возводил родословную биологического времени к понятию абсолютного времени. Такое отождествление возможно только в идеологической окраске причины времени. Их общая духовная основа становится заметной только при такой детерминистской постановке вопроса, иначе все концепции будут несвязными островами мысли, вместо того, чтобы быть частью архипелага, или даже материка.

Ньютоновское абсолютное время для Вернадского как и для большинства ученых его поры – обычное физическое время, которым пользуется наука. Как глубокий и чрезвычайно эрудированный историк науки, Вернадский, конечно, видит корни этого привычного представления. И более того, уже в цитируемой в начале этой главы статье подчеркивал, что ньютоновское время есть результат религиозного миросозерцания Ньютона. “Для Ньютона абсолютное время и абсолютное пространство были атрибутами, непосредственным проявлением Бога, духовного начала мира...

И для нее в 1747 г. Леонард Эйлер принял абсолютное время. И для Эйлера это принятие связано было с его пониманием духовного начала мира”. (Вернадский, 1988, с. 238).

Однако как мы видели, что путь понятия от Ньютона до общего согласия механиков и принятия ими ньютоновской системы через построения Эйлера был не так прост и не прям, как здесь сказано (но не показано) Вернадским. Принята ведь механика, но не мировоззрение Ньютона, которое, разумеется, более сложно, чем его механика. Идеология абсолютного и относительного движения стала внятной лишь после упрощения, обработки Эйлером и после сведения абсолюта к материальному вместилищу, принятого по молчаливому уговору за покоящееся. Хотя по мере расширения астрономических знаний возникло подозрение, потом стали нарастать факты глубины космоса и движений в нем, а потом укреплялась уверенность, что никакого покоя в космическом пространстве нет и употреблявшееся вплоть до конца девятнадцатого века привычное выражение “сфера неподвижных звезд” тоже канула в Лету, как когда-то “небо” или “небесный свод”. Оказалось, что это никакие не “фиксы”. Неизмеримое бесконечное пространство обретало некоторые измерения и наполнялось движением гигантских масс. Также “образовалось” в результате изучения геологической истории и прошлое Земли и всего мира. Появилось, таким образом, реальные пространство и время.

“Абсолютное время и абсолютное пространство Ньютона есть время и пространство, независимые от окружающего, бесконечные и безначальные, изотропные.

Это почти все отрицательные признаки, не дающие возможность их научно исследовать.

Теория относительности показала, что они не отвечают научным фактам.

Пространство неразрывно связано с временем, имеет структуру. Ее должно иметь и время.

К этому моменту как раз в начале того же столетия, благодаря явлениям радиоактивности, развитию астрономии, явлений жизни, теории квант появились новые явления, заставляющие идти по тому же пути.

Проблема времени поставлена как объект научного изучения в обстановке теории относительности, но не как ее следствие” (выделено мною - Г.А.) (Вернадский, 1988, с. 327)

Некоторые толкования теория относительности тоже могут быть поняты в этом же смысле, а именно те толкования, которые считают, что и время, и пространство – это вообще абстракции, их нет в действительности. Они появляются только как результат измерения. Относительность есть всегда взаимодействие между предметом и наблюдателем, по-кантовски считает уже упоминавшийся ранее астроном Артур Эддингтон. Разумеется, это так. И весь вопрос заключается в том, как мы относимся к самим себе, если можно так сказать. Считаем ли мы себя, то есть наблюдателя, и внешний предмет явлениями равноценными, одинаковыми, обладающими одним и тем же статусом, или, если угодно, свойствами или разными. В случае полной абстракции, идеальности времени у нас, действительно, есть полная относительность. Но если считать наблюдателя в отличие от внешнего предмета или процесса явлением неизмеримо более высокого порядка, более сложным, но явлением природы, тогда мы никакой относительности в процессе сравнения не видим. Один из участников процесса измерения обладает движением абсолютным, ни от чего не зависимым, следовательно, и временем, другой – относителен во всем. Только и всего. Эйнштейн точно выразил это своей замечательной теорией, только напрасно распространил ее и на живые организмы, допустил обыденные, нестрогие мнения в отношении к живому.

И теперь обратимся к его представлениям о пространстве жизни.