В книге подробно раскрываются различные аспекты такого крайне необычного и загадочного феномена, каким является время. Важное место отводится рассмотрению философских взглядов относительно сущности и происхождения времени. Разбираются фундаментальные идеи Аристотеля, Плотина, Августина, Лейбница, Канта, Брентано, Гуссерля, Вернадского, Лосского, Бердяева, Ясперса, Хайдеггера и других. Большое внимание уделяется выявлению взаимосвязей этого феномена с человеческой субъективностью, влиянию проблематики времени на вопросы философской антропологии. В работе используются результаты, полученные в самых разных областях науки, в том числе в физике, биологии, синергетике, логике, информатике, психологии и истории. Интеллектуальное проигрывание различных концепций, так или иначе связанных с проблематикой времени, авторы рассматривают как одну из своих важнейших задач. Особое внимание в книге привлекается к теории систем и временной логике. В работе используются результаты ряда исследований, проводимых Международным обществом по изучению времени.

В различных областях современной науки уделяется пристальное внимание изучению проблематики времени. Эти исследования весьма разноплановы как по своим непосредственным целям, так и по методикам и исходным концепциям. Для консолидации усилий исследователей в этой области созданы специальные организации, издаются журналы и другие периодические издания. Еще в 1935 г. в Швейцарии было образовано Международное общество по изучению биоритмов. В 1971 г. его преобразовали в общество хронобиологии с центром в США. В 1966 г. в Нью-Йорке возникло "Международное общество по изучению времени". Оно создано по инициативе известного американского ученого Д. Т. Фрейзера, ставшего его бессменным секретарем. Общество регулярно проводит международные конференции, посвященные междисциплинарному изучению времени. На конференциях обычно публикуется от 30 до 50 докладов. Многие конференции носили тематический характер. В частности, состоялись конференции по таким темам как “Время, наука и общество в Китае и на Западе” (1986г.), “Время и мысль” (1989г.), “Время и процесс” (1991г.), “Время и жизнь” (1996г.), “Время, порядок и хаос” (1998г.), “Время тысячелетия: изменения и преемственность” (2000г.). Материалы этих конференций представлены в солидных коллективных трудах под общим названием "Изучение времени" ("The Study of Time"). Издаются серии публикаций под общим названием "Перспективы в изучении времени" (ред. Д. Т. Фрейзер). Несомненную ценность представляет обширная библиография исследований опубликованных по проблеме времени за период с 1900 по 1980 гг. ("The Study of Time", IV, 1981). Многие материалы Международного общества по изучению времени можно найти на сайтах Интернета.

Особое значение представляет работа Д. Т. Фрейзера "Генезис и эволюция времени", в которой автор излагает глобальную концепцию временных отношений – темпоральности [178]. Эта работа вызвала интересную дискуссию. Вскоре после выхода в свет указанной работы появился сборник Лувэнской синтез-группы "Время и развитие" (1984 г.) [39].

В нашей стране большая роль в формировании интереса к проблеме времени принадлежит В. И. Вернадскому, который в 30-е годы исследовал вопрос об особых свойствах пространства, присущему живой природе. Эти свойства он соотносил, прежде всего, с дисимметрией пространства. В этой связи им было предложено понятие биологического времени. В период с 1974 по 1978 годы вопросы времени в сфере биологии (хронобиологии) рассматривались на нескольких всесоюзных конференциях, проходивших в городах Фрунзе, Новосибирск и Владивосток, а также на германо-советском симпозиуме в городе Галле (бывшей ГДР). Всестороннее обсуждение проблемы биологического времени было проведено на Всесоюзном симпозиуме "Фактор времени в функциональной организации деятельности живых систем" (Ленинград, 1979). Симпозиум был организован Научным советом АН СССР по проблемам прикладной физиологии человека и Научно-исследовательским институтом экспериментальной медицины АМН СССР.

Проблема времени является объектом систематического изучения в ряде научных коллективов нашей страны, в том числе в Институте биологии развития РАН, в лаборатории экспериментальной эмбриологии (Т. А. Детлаф) и в других научных центрах [54], [93].

В МГУ им. М. В. Ломоносова на протяжении ряда лет работает Российский междисциплинарный семинар по изучению времени. Руководит семинаром д. биол. н. А. П. Левич [187, 71, 183]. К участию в работе семинара привлекаются известные ученые. Многим участникам семинара запомнились выступления таких, к сожалению уже ушедших из жизни, корифеев науки как Л. Н. Гумилев, Р. И. Пименов (создатель теории анизотропного пространства-времени) [114] и др.

В общем мировоззренческом плане ситуация по выработке современной cтратегии в исследовании феномена времени сложилась весьма неоднозначная. С одной стороны, всё ещё продолжают выискиваться аргументы в защиту тезиса о том, что феномен времени окружен тайнами, загадками и современная культура не обладает необходимыми средствами для раскрытия этих тайн. С другой стороны, многие исследователи продолжают попытки раскрыть эти тайны. В частности, появились основания утверждать, что категории времени принадлежит одна из ключевых ролей в выработке форм нового рационализма.

Сравнительно недавно в рамках современной логики возникла специальная область знания – временная логика. Ее задача – найти достаточно совершенные формальные средства, необходимые для отражения т. н. "овремененных" суждений. Другими словами, эта наука занимается изучением формальных временных структур мыслительных процессов. Временная логика – только один из примеров "сращенности" таких процессов как совершенствование предельно общих познавательных средств и поиск новых свойств феномена времени, что убеждает нас в особой роли категории времени в сфере рационального. Можно утверждать, что свойства феномена времени определенным образом соотносятся с познавательными процессами. С другой стороны, чем совершеннее становятся формы современного рационализма, тем больше возникает предпосылок для раскрытия тайн и загадок феномена времени.

2. К числу таких, в известном смысле, новых категорий автор относит понятия “информации” и “рефлексии”. Он пишет, что понятие “информация” обозначает "особый тип реальности, обладающий пространственными характеристиками и не имеющий временной формы бытия. Этот критерий позволяет отличить информацию от материи, обладающей и пространственной, и временной формами существования, а также от идеального вида бытия, не обладающего ни временными, ни пространственными характеристиками, и от психической реальности, существующей лишь во времени" [145, с. 67].

Исходя из предложенной характеристики информации, можно построить определенную схему отношений между категориями материи, информации, мысли (сознания), идеальной реальности, пространства и времени. Для этого разобьем большой квадрат на четыре малых квадрата. В верхнем левом квадрате поместим информацию. Она обладает пространственным бытием. В нижнем левом квадрате – материю. Она обладает и пространственным, и временным бытием. В верхнем правом углу – идеальную реальность. Она не обладает ни пространственным, ни временным бытием. В нижнем правом квадрате поместим мысль, которая обладает только временным бытием.

Описанная выше схема, по крайней мере в первом приближении, по-видимому, имеет некоторые достоинства. Прежде всего, ее автор полагает, что такие “слои” реальности, как информация и мысль, находятся за пределами пространства или за пределами времени. Из допущения существования таких "слоев", природа которых связана или только с пространством, или только со временем, следует, что обычное для философии противопоставление материального и идеального является узким, ограниченным и потому, скорее всего, несостоятельным. Выясняется также, что бинарная оппозиция "материальное – идеальное" не охватывает полностью всей реальности. Для полноты характеристики реальности необходимо использовать дополнительные "звенья". Всего таких звеньев должно быть, по меньшей мере, четыре. Это реальность, связанная и с пространством, и со временем (материя); реальность, связанная только с пространством (информация); реальность, связанная только со временем (мысль) и реальность не связанная ни с пространством, ни со временем (идеальная реальность).

Известны и другие работы, в которых предложены в чем-то подобные концепции взаимосвязи между категориями материи, времени, пространства и идеальной реальности. Г. Гюнтер, например, предлагает ввести дополнительный логический "локус", т. е. своеобразное "место", куда следует "поместить" время и пространство. Это "место" отлично и от материи, и от идеальной реальности [50]. В главе 14 мы подробно проанализируем концепцию Г. Гюнтера.

Отметим также, что В. И. Фалько не только дает характеристику категории информации, но и раскрывает содержание важного для нас понятия рефлексии. Он пишет, что с рефлексией необходимо связывать, прежде всего, способность человеческой психики создавать образ себя как чего-то иного, как объекта, и делать этот образ предметом своей отображающей и преобразующей активности или, иначе, добавим мы, предметом манипуляции. Рефлексия – это взгляд на себя, на свои отражательные способности и на создаваемые образы как бы извне, т. е. как на вещи; это возможность различения их между собой как бы путем выхода за пределы самого себя. Для сравнения укажем и на противоположную способность психики человека – самосозерцание – взгляд на себя через самососредоточение, погружение в себя по типу восточной медитации, восприятие себя как данности, не подлежащей манипуляциям (это взгляд на самого себя как бы изнутри).

Известно, что обмен информацией играет исключительную роль в социальных процессах. Этот обмен связан с символическими формами. Одной из особо значимых символических форм является язык. Некоторые исследователи полагают, что ввиду особой "сращенности" представлений о времени с символическими формами культуры, следует ввести особое специфическое понятие времени, а именно понятие о "человеческом" времени. В этом отношении показательной является концепция, предложенная известным французским философом Полем Рикёром (род. в 1913г.). Согласно П. Рикёру, существует как различие между “космическим” и “человеческим” временем, так и взаимосвязь между ними [132].

Далее Рикер рассматривает вопрос о качественном различии космического и человеческого времени. Феномен человеческого времени протекает как мгновение. С точки зрения космического времени – мгновение лишь нарушение непрерывности движения или последовательности изменений в динамической системе. Но можно рассматривать мгновение как сейчас, как точку на ординате времени. Рикер отмечает, что для того, чтобы было это сейчас, оно должно быть постигнуто сознанием. Он пишет, что сознание воспринимает мгновение как движение будущего к прошлому через настоящее. Мгновение, сейчас невозможно выразить количественно, считает Рикер, поскольку мгновение переживается, а переживание нельзя выразить количественно. И делается вывод о том, что если принять за точку отсчета этот феномен несоразмерности, то становится возможным оценить силу символических структур, которые, примиряя время космическое и проживаемое, способствуют культурному осознанию времени.

Отметим, что суждение П. Рикёра о том, что понятие "настоящее" может использоваться только тогда, когда речь идет о "человеческом" времени, должно быть переосмыслено за счет новых выводов, сделанных некоторыми современными учеными. Работающие в рамках нового синергетического взгляда на мир физики и математики показали, что представления не только о прошлом и настоящем, но и о будущем могут быть целесообразно использованы при описании физических процессов. Это означает, что суждение "будущее временит настоящее", как бы отбрасывая на него свою тень, каким-то образом детерминируя его, скорее всего, справедливо не только для описания эволюции живых и социальных объектов, но и для описания поведения объектов неживой природы. Недавно была создана модель "темпомира", в которой указанные зависимости подробно рассматриваются (см., например, [18]).

Суммарно подобного рода идеи П. С. Курдюмов соотносит с термином темпомир и отмечает, что современная наука дает основания для обогащения наших представлений о категориях пространства и времени [там же].

Отметим также суждение, которое еще в 1953 году высказал известный физик В. А. Фок в одной из своих статей [165], посвященных анализу категорий пространства и времени. Анализируя понятие относительности одновременности, В. А. Фок пишет: "Относительность понятий одновременности и длины часто дает повод к ложным толкованиям теории относительности.

С другой стороны, некоторые наши философы, забывая о диалектике, становятся на метафизическую точку зрения и требуют, чтобы изменения длины движущегося тела (лоренцовы сокращения) и другие подобные эффекты объяснялись материальными процессами внутри движущегося тела. Требовать этого столь же нелепо, как требовать, чтобы уменьшение видимых (угловых) размеров предмета при его удалении объяснялось материальными процессами внутри предмета, или (пример А. Д. Александрова) чтобы изменение цены товара объяснялось только процессами внутри товара. Выставлять подобные требования означает полностью игнорировать философскую категорию о т н о ш е н и я " [165, с. 18].

Исследование причин изменений в оценках длительности процессов, происходящих в системах, движущихся со скоростями, близкими к скорости света, и изучение причин колебаний рыночной цены одного и того же товара, – это анализ причин заведомо различных по своей природе процессов. Но в тех методах, которые используются для изучения этих процессов, существуют общие черты. Это обстоятельство имеет место потому, что в ряде случаев для познания сути происходящего важно знать природу отношений между объектом и той средой, в которую данный объект погружен. В. А. Фок указывает, что в теории относительности перед исследователями выдвигается требование анализа отношений, которые имеют место между объектом и той средой, с которой объект взаимосвязан. Эти отношения являются внешними для исследуемого объекта. Если обратиться к такому понятию как "системное свойство", то можно увидеть, что речь идет о таких познавательных ситуациях, при которых проявляются свойства объекта, обусловленные не столько его внутренней природой, сколько свойствами той среды, в которую он погружен. Фок не использует при этом такие термины как "логика отношений", "реляционный синтез" и т. п., характерные для современной науки, но, по сути, речь идет о тех же сложных методологических проблемах.

В заключении выскажем гипотетическое суждение об одной из причин, в силу которой имеют место принципиальные трудности в транслировании знаний о природе времени из одной науки в другую. Причина заключается в том принципе, на котором построена вся традиционная классификация наук. Эта классификация строится на основе выделения различных форм движения материи, а также на учете иерархии структурных уровней ее организации. Сейчас же предложены и другие подходы к классификации наук. Разработана, например, классификация, в которой учитываются, прежде всего, два наиболее важных для любой области знаний фактора: предмет и метод, тот метод, с помощью которого исследуется выделенный данной наукой предмет (см.: [92]). Одно из преимуществ данного подхода заключается в том, что в нем сравнительно легко находятся средства для трансляции знаний из одной области науки в другую, конечно, при условии общности методов исследования, принятых в этих областях. Здесь может возникнуть ситуация, когда по своему предмету области знаний отличаются друг от друга, а по методам, используемым для исследования, они сравнимы [145, с. 87 – 101].

Возможно, что "наведению мостов" между естественнонаучным и гуманитарным знанием в значительной степени будут способствовать концепции, основанные на компьютерных, а не на геометрических моделях времени [8]. Сошлемся на следующий факт. В компьютерных моделях существенную роль играют представления о времени как о ресурсе. Понятие ресурсного времени – одно из центральных в этих моделях. Естественно предположить, что компьютерная модель времени в большей степени приспособлена для отражения "физического" и "человеческого" времени, чем геометрические модели.

Значительный вклад в процесс достижения все более полного взаимопонимания между представителями естественнонаучного и гуманитарного знания следует ожидать и от тех новаций, которые предлагает информационная физика.

Важную роль в анализе сущности времени призван сыграть системный метод. Однако его и не следует рассматривать как единственно возможное средство такого анализа. Кроме того, на пути использования системного метода возникают немалые трудности. В частности, понятие "системный метод" является слишком общим. Этот метод в различных ситуациях, при решении конкретных задач может выполнять те или иные функции, он имеет разные аспекты и грани. В нашей работе мы остановимся только на некоторых моментах, связанных с постижением сущности времени за счет привлечения системного метода.

Несколько лет назад в МГУ выступал лауреат Нобелевской премии И. Р. Пригожин, который был приглашен в связи с избранием на должность почетного директора Научного института, работа которого связана с применением математических методов к исследованию сложных систем. Известно, что идеи И. Пригожина в области самоорганизации сложных систем (синергетики) определенным образом соотносятся с “переоткрытием” времени. В частности, он показал целесообразность использования понятий виртуального и статистического времени [123]. При этом Пригожин приводит довольно принципиальное суждение Е. Мейерсона о категории времени [124, с. 365]. Нам кажется, что это суждение достойно быть предметом нашего специального рассмотрения.

Поскольку теория темпоральных уровней создавалась во многом под влиянием идей Якова Джоана Иикскюля, скажем несколько слов о нем и о его творчестве. Я. Д. Иикскюль (1864 - 1944) изучал зоологию и теоретическую биологию, а также науку о поведении животных – этологию. В Эстонии с 1884 по 1903 год он преподавал в университете, затем переехал в Гейдельберг. Он много путешествовал по различным странам и регионам Африки, включая центральную Африку. В 1925 году Я. Д. Иикскюль был назначен директором института Umweltforschung в Гамбурге и был оплачиваемым профессором в университете.

Исследования, проводимые на сопоставлении идей Канта и данных биологии, относительно протекания процесса познания привели его к выводу о том, что каждое животное живет в уникальном, своем собственном окружающем мире – Umwelt. Умвельт определяется типом организации данной живой особи и в первую очередь особенностями или спецификой рецепторов и аффекторов. Именно указанные органы определяют, что может стать стимулом для данного животного. Совокупность возможных стимулов для каждого животного есть его “знаковый мир”. Сумма возможных ответов или ответных реакций составляет его “активный мир”. Вместе эти два мира составляют его умвельт или окружающий мир. Согласование стимулов, поступающих из внешнего мира, с внутренним миром живой особи осуществляется посредством внутреннего “направляющего” аппарата. Эта ориентация включает в себя саморегуляцию поведения, благодаря которой животное выбирает стимулы из внешнего мира и отвечает на них соответствующим образом. Ответные реакции животного направлены на поддержание стабильного состояния, согласованного взаимодействия с окружающей средой.

Согласно концепции Иикскюля, человек подобно другим живым существам имеет свой умвельт. Человеческая чувствительность определяется характером мира, который познает человек. Для человека вся реальность является субъективной. Иикскюль тем не менее не исключает того обстоятельства, что человек мысленно, исходя из наблюдений за поведением других живых особей, может делать заключение о наличии структурно по-другому “сконструированных” умвельтов у организмов, отличных от него самого [189].

1. Мир частиц без массы покоя, которые всегда двигаются со скоростью света, – атемпоральность (эти частицы, по-видимому, находятся вне времени).

2. Мир частиц с ненулевой массой покоя, двигающихся со скоростью ниже скорости света – прототемпоральность (время “массивных” частиц, время микромира).

6. Коллективные институты человеческого общества – социотемпоральность (историческое и социальное время) [178, с. 36].

В некоторых работах отмечается, что Д. Т. Фрейзер не исследует механизм перехода с одного уровня на другой (см., например: Г. П. Аксенов Причина времени. М., 2001, с. 285).

Каждый из указанных темпоральных уровней описывается соответствующей теорией:

1. Частицы нулевой массы покоя – атемпоральность – описывается специальной теорией относительности.

Д. Т. Фрейзер отмечает при этом, что хотя все эти структурные уровни и различны, но все же соседние уровни родственны как по существу, так и по темпоральности, и все вместе образуют иерархическое единство.

Наряду с указанными стабильными уровнями имеются нестабильные мезоформы, заключенные между соседними стабильными уровнями. При описании одной из разновидностей мезоформ автор пишет, что “…достаточно населенные прототемпоральные системы вступают на эотемпоральный путь”, но их нельзя отнести ни к одному из названных стабильных уровней [178 , с. 93].

Многие данные относительно различных свойств времени, имеющиеся в физико-математическом естествознании, в сжатом виде представлены в специальной теории, получившей название "хронодинамики".

В этой связи необходимо отметить, что в науке и философии для описания многообразия исследований времени, относящихся к разным дисциплинам и направлениям, сравнительно недавно нередко стал употребляться термин “темпоралистика” или, иначе, “темпорология”.

Эта специфика любого исторического исследования представляет определенные трудности для анализа, так как аналитику приходится помнить, что любая оценка события даже со стороны непредубежденного очевидца является субъективной. Но в этой ситуации есть и положительный момент. Тот, кто оценивает события как очевидец, уже включен в материал исследования, “живет” в нем, погружен в него. В то время как, например, математику необходимо приложить особые усилия для "погружения" в "сухой" мир абстрактных сущностей. Известно, что в таком теоретическом мире нельзя жить, т. к. это мир одних только сущностей. А вот в том мире, который был заново воссоздан (представлен) историком или летописцем, очевидно, в какой-то степени “жить” можно, поскольку этот мир причастен человеку, человекоразмерен, наполнен человеческими страстями, ценностями, смыслами и целями. Так что теоретический мир историка, несомненно, имеет свои особенности.

Системный подход или метод в свою очередь должны основываться на той или иной общей теории систем (к сожалению, в действительности это происходит еще далеко не всегда). Среди общих теорий систем мы остановимся на т. н. параметрической общей теории систем [125], [154], [151], [136]. Общая параметрическая теория систем (ПТС) разработана А. И. Уёмовым. В настоящее время эта теория продолжает активно развиваться, вокруг нее возникла целая школа. ПТС нашла своё применение во многих областях знаний, в том числе в ряде разделов философии. Последнее обстоятельство является для нас принципиальным, т. к. несмотря на то, что исследованием сущности времени занимаются специалисты разных наук, сама проблема в ее наиболее глубоких аспектах по-прежнему остаётся подлинно философской.

Логико-математическим аппаратом параметрической общей теории систем является язык тернарного описания (ЯТО). ЯТО представляет собой формализацию определенного истолкования категорий "вещь", "свойство" и "отношение", а также понятий "определенное", "неопределенное" и "произвольное". С помощью формализма ЯТО возможен дедуктивный вывод одних значений системных параметров из других, т. е. дедуктивное построение параметрической общей теории систем. Язык тернарного описания и параметрическая общая теория систем находят широкую сферу применения в экономике, экологии, горной геомеханике и т. п. На базе ЯТО предлагается нетривиальное построение системы философских категорий [152]. С помощью ЯТО дается формальное выражение процедур понимания и объяснения [143].

Перенесение внимания от изменяющихся элементов субстрата на инвариантность отношений между элементами системы и на инвариантность функций системы предполагает соответствующую ломку в самой логике исследования. Аналитик должен четко представлять, что для изучения стационарной системы нельзя использовать элементаристский подход. Понимание ограниченности элементаристского подхода – это сравнительно новое завоевание в методологии. В культуре Древней Греции только намечались подходы к системному представлению феномена времени, но они не получили своего развития. Известно, что милетцы обращали внимание на универсальный динамизм вещей, а Гераклит глубоко раскрыл эту тему. Хорошо известный фрагмент Гераклита: "Мы входим и не выходим в одну и ту же реку, мы те же самые и не те же самые" [166, 12 DK b¹, c²] свидетельствует о том, что в творчестве Гераклита намечался релятивистский подход. Однако модель стационарной системы все же не была прорисована в культуре Древней Греции достаточно четко и определенно.

Аналогия между исторических процессом и "игрой", несомненно, представляет собой ценность в методологическом плане. Можно несколько расширить эту аналогию. "Играют" (в смысле взаимодействия между собой) не только страны, державы, но и различные народы, конфессии и т. д. Понятие "игры" интересно в том смысле, что ее "правила" органически связаны с функциями игроков. "Игра" – это, по определению, функциональная система. Поскольку могут меняться, "эволюционировать" и сами правила игры, то внимание привлекается к анализу отношений между отношениями. Происходит как бы "конкурс" игр, за счет сравнения между собой правил, на которых основываются данные игры.

Среди различных функций времени особо следует выделить функцию отражения. Изучение этой функции сопряжено со многими "ловушками". Одна из причин трудностей в изучении функции отражения связана с тем, что время выполняет не только функцию отражения зависимостей, происходящих во внешнем мире, но и функцию упорядочения мыслей и чувств, возникающих в мире внутреннем. Обе эти формы или специфические виды отражения, органически связаны друг с другом. Глубина постижения внешнего мира человека определенным образом зависит от глубины осмысления своей собственной сущности или, точнее, от глубины понимания своей собственной "причастности" этому внешнему миру, своей "со-бытийности". Отметим, что именно эта отражательная, "зеркальная" функция времени представляет собой своеобразный стержень, вокруг которого группируются мысли по этой проблеме у одного из крупнейших философов XX века М. Хайдеггера.

М. Хайдеггер особо выделяет “расхожие” суждения относительно времени, которые, по его мнению, обобщают, прежде всего, представления о процессах, происходящих во внешнем мире, и связаны в основном с исследованиями физиков. Тогда как подлинная сущность времени может быть постигнута в результате анализа сложнейших отношений между присутствием человека в мире и пониманием сути его бытия. "Присутствие есть таким способом, чтобы существуя понимать нечто подобное бытию. При удержании этой взаимосвязи должно быть показано, что то, из чего присутствие вообще неявно понимает и толкует нечто подобное бытию, есть ВРЕМЯ. Последнее как горизонт всякой понятийности бытия и всякого толкования должно быть выведено на свет и генуинно^* осмыслено. Чтобы дать увидеть, потребна исходная экспликация^** времени как горизонта понятийности бытия из временности как бытия понимающего бытие присутствия. В целости этой задачи лежит вместе требование отграничить добытое так понятие времени от расхожего понимания времени, эксплицированного в толковании времени как оно сложилось в традиционной концепции времени, которая сохраняется от Аристотеля до Бергсона и далее. При этом надлежит прояснить, что – и как – эта концепция времени и расхожая понятость вообще возникают из временности" [168, с. 17 - 18].

Приведем другой пример. Представим себе, что перед нами стоит задача осмыслить механизмы нашего мыслительного процесса, тогда мы станем мыслить о том, как мы мыслим. Снова происходит как бы сближение сути и содержания самого отражаемого объекта и тех средств, с помощью которых это отражение происходит. Таких примеров можно приводить множество. Время относится к числу объектов, которые, с одной стороны, могут быть предметом отражения, исследования, а с другой – сами могут быть средством отражения, активно участвовать в отражательном процессе.

Память и воображение имеют свою специфику. В данной связи нам важно зафиксировать только сам факт, что это – отражение. И особенно важно отметить, что это отражение "располагается", "находится" внутри субъекта. (Для сравнения – тень от предмета: это не сам предмет, а его отражение, но это отражение, которое принадлежит объективному миру, т.е. тень можно измерять, фотографировать и т.д.). Такие виды отражения как память и воображение также имеют объективную основу. Особенно когда речь идет о памяти. С другой стороны, эти виды отражения принадлежат субъекту. Следовательно, познание внешнего мира зависит и от таких способностей субъекта как память и воображение.

К сожалению, мы не можем подробно охарактеризовать всю "драму идей" разыгравшуюся вокруг феномена памяти и ограничимся только кратким изложением некоторых суждений известного английского ученого Стивена Роуза [134]. С. Роуз пишет, что при изучении памяти взаимодействуют специалисты в области морфологии, биохимии и физиологии, и соответственно, он вводит представление о трех "языках": морфологическом, биохимическом и физиологическом. Но ни один из этих уровней нельзя считать более фундаментальным, чем другой. Поэтому С. Роуз высказывает предположение о том, что возможен перевод с одного языка на другой. Все они дают описание особенностей в поведении животных, которые связанны с приобретенным опытом. Исследования проводились над определенными видами животных. Опыты с поврежденным мозгом животных свидетельствуют, что энграмма^* не может быть локализована в какой-то одной его области. С. Роуз утверждает, что в некотором смысле память и вовсе не заключена в каком-то небольшом наборе нейтронов, а должна пониматься как свойство всего мозга и даже целого организма [там же, c. 360].

Для понимания причин, в силу которых именно для отражения времени появилась необходимость создания такого сложного образования как язык, следует более подробно рассмотреть два "образа времени" [51, с. 196 – 203]. Под этими "образами" имеются в виду Хронос и Эон. У Хроноса и Эона есть ряд отличий, каждый имеет свою специфику. Хронос “выражает действие тел и созидание телесных качеств. Эон – это место бестелесных событий и атрибутов” [там же, с. 200]. Хронос ограничен, но бесконечен. Эон – безграничен, как будущее и прошлое, но конечен, как мгновение. Хронос неизменно цикличен и не отделим от происшествий типа ускорений, взрывов и застываний. Эон простирается по прямой линии в обоих смыслах-направлениях, в прошлое и будущее. Эон – это чистая пустая форма времени, освободившаяся от телесного содержания настоящего, развернувшая свой цикл в прямую линию и простершаяся вдоль нее. Эон – это мир бестелесных эффектов. И именно этот мир бестелесных эффектов делает возможным язык. В этом мире язык хорошо различим и не смешивается с шумом, который исходит из тел. Чистые события являются основанием языка, они ожидают его, они обладают чистым сингулярным, безличным и до-индивидуальным существованием только внутри выражающего их языка. Именно выражаемое – в своей независимости – дает основание языку и выражению, благодаря ему (языку) звуки обретают метафизические свойства, способность обладать смыслом и служить сигнафикацией^*, манифестацией^** и денотацией^***.

Тема времени неисчерпаема, однако в ней всё же можно выделить основной лейтмотив. Древние сформулировали изящный вопрос: почему мысль о вещи может сказать о ней больше, чем взгляд на эту вещь? В современной культуре происходят дискуссии о формах рационализма, о том, можно ли создать единую универсальную теорию познания, о том, что такое истина и ряд других. Во всех этих дискуссиях прослеживается стремление свести знания к "видимому", и это стремление фиксируется в таких словах как "очевидное", т. е. видимое. Мы не собираемся умалять значение визуальной информации, но все же сводить все знания к пространственным геометрическим моделям нельзя. Поэтому хотя при изучении времени используются геометрические модели, причем некоторые геометрические образы могут существенно помочь в постижении сути идеального, всё же феномен времени, это тот объект, который нам не дан в нашем зрительном восприятии, и его постижение возможно, если "думать" о его сущности.

Нам казалось целесообразным обратить внимание в книге на сопоставление системных представлений о времени, представлений, которые выработаны в математике, физике, психологии, истории и других науках, с теми подходами, которые имели место в истории философии. История философии – это наука, в которой в значительной степени представлена история методологии частных наук, как естественных, так и гуманитарных. В истории философии в определённой степени получили отражение многочисленные дискуссии по вопросу о том, что собой представляет категория времени. С другой стороны, время столь сложный объект познания, что его сколько-нибудь глубокий анализ был бы невозможен на основе только современных, или только древних источников, а требует систематического сопоставления самых разных философских (в том числе историко-философских) концепций, моделей и догадок относительно его природы с темпорологическими представлениями многих частных наук и подходов. В этом состоят некоторые причины, в силу которых в данной работе мы обращаемся, прежде всего, к историко-философскому материалу.

Среди причин, в силу которых мы обратились к наследию античных мыслителей, в частности, Аристотеля, анализу их суждений о категории времени, выделим две, на наш взгляд, достаточно важные. Первая связана с тем, что после появления ряда новаций в науке и культуре, оценка взглядов Аристотеля и других мыслителей античности по вопросу о времени может быть несколько расширена или даже изменена. Это обстоятельство само по себе представляет несомненный интерес.

Вначале укажем некоторые из тех новых воззрений, которые имеют непосредственное отношение к осмыслению стратегии исследования времени. В этой связи напомним точку зрения М. Хайдеггера, согласно которой расхожие представления о времени в основном обобщают наши знания о процессах, происходящих во внешнем мире, и связаны, прежде всего, с исследованиями физиков. Но подлинная сущность времени, по его мнению, может быть постигнута лишь в результате анализа сложнейших отношений между присутствием человека в мире и пониманием сути его бытия. "Присутствие есть таким способом, чтобы существуя понимать нечто подобное бытию" [168, с. 17]. Другими словами, присутствуя в мире, человек вынужден так или иначе понимать его. Без этого невозможно было бы ни действовать в мире, ни адаптироваться в нем. В этой связи выскажем предположение, что если сама физика будет принципиально переориентирована и наряду с изучением неживой природы сделает объектом своего изучения также и самого человека, его интеллект, феномен идеального, то тем самым возникнут очевидные предпосылки и для более полного постижения сущности времени.

Некоторые авторы пишут даже о резком изменении самого предмета физики. Физика, с их точки зрения, состоит как бы из двух "половин". Одна часть физики изучает чисто пространственно-метрические свойства целого спектра объектов неживой природы, начиная от кварков и глюонов, и кончая квазарами, многопарсековыми "Великими стенами" и "черными пустотами" между скоплениями галактик; эта половина – наука о протяженном. Другая "половина" – наука об организованном и, что особенно важно отметить, – наука о высокоорганизованном; здесь физика (прежде всего речь идет о современной биофизике) становится наукой о "предидеальном". Эта половина физики нам приоткрывается только сейчас [5].

Некоторые авторы также утверждают, что не только физика, но и другие науки могут быть привлечены для изучения сущности такого феномена, как время. Но дело не только в том, одна ли наука, и какая именно, или множество наук (или даже искусство!) должны изучать природу времени. Возникает другой, не менее важный вопрос, – о методах изучения такого сложного объекта, каким является феномен времени. Существуют ли в современной науке и философии методы достаточно совершенные, апробированные, "достойные", если можно так сказать, пригодные для работы с таким многоаспектным объектом, как время?

Идея времени и предпосылки системной методологии в Древней Греции. При рассмотрении вопроса о формировании традиционной концепции времени, обратим внимание в частности на то, использовали ли древнегреческие мыслители системную методологию при исследовании сущности времени. Вопрос этот достаточно сложен. С одной стороны, свидетельства о том, что греки делали, по крайней мере, первые шаги к рассмотрению времени как вещи или системы, привести нетрудно. Известно, например, что Гераклит уподоблял время потоку воды в реке. Другой пример: стоики широко использовали такой конструкт как Хронос, который мыслился ими как непрерывная сериация отдельных "теперь". Каждое "теперь" сразу же после своего рождения "пожирается" или уничтожается Хроносом, но на смену этому уничтоженному "теперь" моментально приходит другое, новое "теперь". Сам Хронос, однако, остаётся вечным и неизменным.

Термин “анналистика” произошел от греческого слова annus – год, откуда и “анналы”, которое означает летопись, запись событий по годам. Анналисты – первые римские историки, излагали в основном события погодно. Известными анналистами были Каннт Фобий Пиктор (III в. до н. э.), Катон Старший (II в. до н.э.). Существенно и следующее обстоятельство. В 1990 г. в Мадриде состоялся XVII Международный конгресс исторических наук. В опубликованных материалах конгресса имеется раздел под названием: “Концепт времени в европейских и азиатских работах по истории”. В указанном докладе среди выделенных двенадцати концептов содержится описание и такого концепта как “время анналов” или “время анналистов” (annalist`s time) или “летописное время”. В исследованиях анналистов описываемое событие подается как происшедшее в какой-то момент, или в “точке” времени. Вопрос о предшествующем или последующем времени не ставится. Время анналистов беднее исторического времени. “Историческое время” или “время истории” – это такое время, когда событие подается как имеющее предысторию и последующую историю, также известную пишущему, у события есть большая глубина, как прошлое так и последующее.

В качестве примера историка, который чисто рационалистически реконструировал прошлое и в чьих конструкциях хронология играла не более чем подчиненную роль, обычно приводят Фукидида. Фукидид (ок. 460 – 4Я00 гг. до н. э.) – древнегреческий историк, автор “Истории”, сочинения в 8-ми книгах. Его труд посвящен истории Пелопоннесской войны (до 411 г. до н. э.) и считается вершиной античной историографии. Фукидид считал, что такое событие как война, – наиболее достойная историческая тема, поскольку она обнажает, делает наглядными скрытые в другие времена события, сплетения событий, способствует раскрытию характера причин. И хотя война – это потрясение, на ее примере все же можно проследить логику событий.

Другой древнегреческий историк Полибий (200 – 120 гг. до н. э.) – автор еще одной “Истории”, рассматривал историю Греции, Македонии, Малой Азии и Рима. Полибий считал, что история как наука должна открывать регулярности, которые управляют жизнью общества. Он впервые явным образом выразил идею круговорота истории. Опираясь на естественные временные циклы в жизни человека, и проецируя их на историю государства, он предсказал, что вслед за возвышением Рима когда-нибудь неизбежно последует его закат и падение.

В работах ряда современных авторов (см., например, [103, с. 16]) Полибий характеризуется как историк, который при моделировании исторического процесса (а, соответственно, и исторического времени) для достаточно полного обзора имевших место вариантов выбора включает в него и нереализованные во времени альтернативы, а также исторические события, так и оставшиеся незавершенными. В качестве примера приводится предположительное суждение Полибия о том, что если бы брат спартанского царя Клеомена Эвклид оказался порасторопнее, или сам Клеомен на несколько дней отложил решительное сражение с Антигоном, то не было бы и поражения греков при Селласии и последовавшей за ним гегемонии над Элладой [118, главы 65 – 67].

Историк Л. П. Карсавин (1882 – 1952) о событиях, на которые ссылается Полибий, пишет: “Может быть, и раньше Клеомену удалось бы подчинить себе Пелопоннес, не напейся он сперва холодной воды по пути в Лерну, и не потеряй он голос” [67, с. 33]. Другой русский историк В. Г. Василевский в этой же связи пишет: “…греки увлекались иногда теориею, объясняющею великие события малыми причинами, чего так не любит серьезная история. На этот раз, однако, можно почти согласиться с греками, что простуда Клеомена довершила судьбу греческого мира” [31, с. 285].

Одним из предшественников Аристотеля, который довольно близко подошел к идеям, созвучным идеям системного метода, был Гераклит. Известно, что милетцы обращали внимание на универсальный динамизм вещей, но лишь Гераклит глубоко раскрыл эту тему. В его фрагментах читаем: "Нельзя войти в одну и ту же реку дважды и нельзя тронуть дважды нечто смертное в том же состоянии, но, по причине неудержимости и быстроты изменения, все рассеивается и собирается, приходит и уходит" или "Мы входим и не выходим в одну и ту же реку, мы те же самые и не те же самые" [166, 12DK b¹,c²].

Еще Б. Спиноза в одной из своих работах писал: "Если несколько отдельных вещей таким образом согласуются друг с другом в каком-либо действовании, что все вместе составляют причину этого действия, то я смотрю на всех них, как на одну отдельную вещь" [137, с. 403]. (Иными словами, причинные отношения можно рассматривать как частный случай функциональных отношений). Под отдельными вещами Спиноза понимал “вещи конечные и имеющие ограниченное существование” [там же]. Говоря о соотношении вещей, идей и чувств он писал: “Такие модусы мышления как любовь, желания и всякие т. н. аффекты души могут существовать только в том случае, если в том же самом индивидууме существует идея вещи любимой, желаемой и т. д. Но идея может существовать и в том случае, если бы никакой иной модус мышления и не существовал бы” [там же].

Модель стационарной системы не была прорисована в культуре Древней Греции достаточно четко и определенно. Попытаемся выяснить причины. Если мы сошлемся на то, что имела место недооценка роли категории "отношения", то это будет не совсем так. Аристотель включал категорию "соотнесенного" в число наиболее значимых понятий. И все же с категорией "отношение" дело обстояло довольно сложно. Вначале, очевидно, должна была созреть идея о "реальности" самих отношений, а потом уже идея о том, что определенный вид отношений (в рассматриваемом случае – функциональные зависимости) может представлять собой системные параметры, быть гарантом стабильности системы. Идея о том, что в качестве исходного "материала" для построения системы могут быть взяты не сами по себе элементы, а те отношения, которые существуют между элементами системы, другими словами, идеи реляционного синтеза – это довольно поздний продукт культуры. Для возникновения этих идей должны были сложиться свои особые предпосылки.

Перейдем к анализу наследия Аристотеля. В его время при написании работ было принято сообщать, какие суждения по тому или иному вопросу были высказаны его предшественниками. Аристотель, например, с полным правом мог заявлять, что именно ему принадлежит заслуга в разработке основ новой науки – теоретической логики. "Что же касается учения об умозаключениях, – писал Аристотель, – то мы не нашли ничего такого, что было бы сказано до нас, а должны были сами создать его с большой затратой времени и сил" [11, 34, 184 а 9 – 184 b2].

Когда же речь идет об исследовании феномена времени, то Аристотель не пишет, какой конкретно вклад он внес в рассмотрение этой проблемы; более того, в его суждениях чувствуется неудовлетворенность в связи с тем, что в самой проблеме много неясного и неопределенного. Он пишет: "А что такое время и какова его природа, одинаково неясно как из того, что нам передано от других, так и из того, что нам пришлось разобрать раньше" [16, IV 10, 218 а 31 – 35]. Как и в случае с Платоном, можно говорить об осторожном отношении к этой категории и со стороны Аристотеля. В подтверждение этой мысли приведем еще одно суждение: "...время, скорее всего, представляется каким-то движением и изменением" [Там же, IV 10, 218 b 9 – 10]. Слова "скорее всего", "каким-то" свидетельствуют о некоторой неуверенности, о предположительности данного высказывания.

Несмотря на такую принципиальную общую оценку состояния проблемы времени в тот период, когда Аристотель писал свои работы, этой проблеме он все же уделил значительное внимание. Прежде всего, Аристотель сопоставил категорию времени с другими категориями бытия. "Из сказанного без какой-либо связи каждое означает или сущность, или "сколько", или "какое",… или "когда", или "находиться в каком-то положении", или "обладать", или "действовать"…", – писал Аристотель. И далее: "..."когда" – например, вчера, в прошлом году..." [10, 4, 1 b 25 – 27].

Наряду с этим Аристотель подчеркивал, что единичные предметы достаточно полно проявляют свое единство, когда они совпадают, по крайней мере, в трех значениях: "что", "в чем", "и "когда" совершается. "Что" связано с обнаружением единства качеств, "в чем" – раскрывает место и состояние бытия единичных предметов, "когда" – схватывает единство бытия во времени [16, VIII 8, 262 а 1 – 5].

Категорию времени Аристотель считает тесно связанной с категорией движения, которую понимает достаточно широко – как любые изменения. Время не тождественно движению, но время есть количественная характеристика движения. “Время есть число движения”. Заметим, что Аристотель не пользуется категорией пространства. Вместо этого он вводит категорию “место”. Место есть внешняя граница тела, определяемая соседствующими телами. Таким образом, пространственные и временные характеристики Аристотель рассматривает через призму взаимных отношений материальных тел и процессов. В таком подходе можно видеть элементы системного метода. Через 20 веков эти идеи получат свое развитие в философии Г. Лейбница (см. главу 3).

Время неотделимо от движения, но не тождественно движению. Это видно, замечает Аристотель, из того, что скорость движения может меняться, и мы можем сравнивать различные скорости. Отсюда он делает вывод о том, что имеется единственное время и оно абсолютно [там же, IV 14, 223 b 5 – 12]. Именно движение как атрибут времени даёт возможность сравнивать длительность процессов в его единицах (в единицах времени). Поэтому время Аристотель и определяет как число или меру движения. Рассматриваемое само по себе время – это течение, а каждое "теперь" – это конец прошлого и начало будущего.

Бытие во времени, по Аристотелю, означает одно из трёх: 1. быть измеряемым временем; 2. быть частью времени; 3. быть временным [там же, IV 12, 221 а 10 – 30]. Отметим, что все перечисленные свойства суть свойства единичных вещей. Действительно, если мы измеряем нечто, то то, с помощью чего мы его измеряем, является вещью иной природы, чем та вещь, которая подлежит измерению. Это означает, что Аристотель рассматривал время как вещь и соотносил представление о нем не только с процедурой измерения, но и с числом. Ибо любая процедура измерения предполагает возможность выражения измеряемого (точнее, определенного выделенного свойства измеряемого) с помощью числа. Длину мы измеряем в метрах или сантиметрах – это всё вещи, а вот градуировка этих измерительных средств связана с сопоставлением отметок на измерительных приборах, с определенными числами.

Вместе с тем наряду с Платоном Аристотель признавал существование атемпоральных сущностей и рассматривал их в качестве единственного источника совершенного знания. Поэтому он был согласен с Платоном по вопросу о том, что первопричина, источник конечного смысла времени находится вне времени [там же, IV 11, 219 b 1-5].

Особое внимание при анализе категории времени Аристотель уделяет понятию "теперь". Аристотель писал: "...во времени ничего нельзя ухватить помимо теперь". "Теперь" рассматривается им как граница между будущим и прошлым, как нечто неделимое: "...во времени имеется нечто неделимое, что мы называет "теперь" [там же, VI 3, 234 а 24]. Единственным средством "закрепления", "сохранения" такого ускользающего объекта, каким является "теперь", может быть только память. А для того чтобы это "сохраненное богатство" имело смысл не только для отдельного индивида, но и для окружающих, человек должен обладать средствами, с помощью которых он мог бы делать свою собственную экзистенцию обозримой для других людей. (Экзистенция – это личностное переживание человеком самого себя, своей самости и внешнего бытия в своем внутреннем мире.) Но собственный индивидуальный опыт и сохраненные в памяти переживания человек может сделать достоянием других людей только с помощью языка. Однако такая функция языка, как его способность делать обозримой личную экзистенцию, является весьма сложной и обусловленой определенными свойствами самого языка. Если в собственно переживании все "теперь" преходящи, ускользающи, то в языке это "ускользание" как бы задерживается за счет его, ускользания, специального языкового воплощения. Устные и письменные рассказы можно сохранять и передавать от поколения к поколению. В языке и только в языке могут получить свое выражение такие модусы личности как желания, планы на будущее и т. п. Благодаря языку звуки обретают метафизические свойства: обладать смыслом и служить сигнификацией, манифестацией и денотацией, и при этом не принадлежать телам в виде их физических качеств [51, с. 26 – 38].

В работе "Физика" Аристотель пишет об этом так: "Достойно рассмотрения также то, каково отношение времени к душе и почему нам кажется, что во всем существует время..." [16, IV 14, 223 a 16 – 17], и далее: "Ведь мы вместе ощущаем и движение и время; и если даже темно и мы не испытываем никакого воздействия на тело, а какое-то движение происходит в душе, нам сразу же кажется, что вместе с тем протекло и какое-то время. И наоборот, когда нам кажется, что произошло какое-то время, вместе с тем, представляется, что произошло какое-то движение" [там же, IV 11, 219 a 5 – 8]. На наш взгляд, серьезной заявкой на научный, логически оправданный и, в каком-то смысле, системный подход к проблеме времени является попытка Аристотеля сделать предметом специального рассмотрения те познавательные средства, с помощью которых осуществляется отражение различных модусов времени.

При этом существенно подчеркнуть, что отношения между событиями и их отражениями в нашем сознании имеют свою специфику в ситуации прошлого и в ситуации будущего. События прошлого обязательно должны прежде произойти, а потом уже запечатлеться в нашей памяти. Память как идеальный феномен вторична по отношению к материальным процессам. Что касается модуса будущего, то здесь имеет место так называемая "инверсия". Это означает, что вначале возникает мысль о желаемом событии, а потом уже совершаются действия для его достижения. В модусе будущего идеальное (замысел) предшествует его реальному воплощению. Когда событие "проходит" – оно становится достоянием истории, а в истории материальные события предстают в своем идеальном воплощении. "Местом", "точкой", где оппозиция "идеальное – материальное" (феномен будущего) заменяется оппозицией "материальное – идеальное" (феномен прошлого) является настоящее.

Модусы времени: прошлое, настоящее и будущее настолько специфичны, что о них целесообразно сказать еще несколько слов. Прошлое и будущее, точнее, знания о прошлом и будущем, играют несколько различную роль в процессе выработки наиболее эффективных средств приспособления человека к среде существования, нахождения оптимальных путей использования энергии внешней среды. Знание прошлого увеличивает опыт. Чем больше человек знает о событиях прошлого, тем больше его "банк данных", он может более эффективно взаимодействовать с объектами окружающей среды. В ряде работ встречаются суждения о том, что время – это условие хранения информации. В известном смысле такой подход оправдан. По сути, при таком подходе происходит отождествление времени и памяти. Будущее воплощается в настоящем, а настоящее становится прошлым, все проходит.

Знание будущего способствует оптимизации поведения, но сам процесс построения моделей будущего является очень сложным. О специфике событий будущего Аристотель писал: "...будущие события имеют своим истоком и решения, и некоторую деятельность, и что вообще у того, что деятельно не постоянно, возможность быть и не быть одинакова; у него возможно и то и другое, т. е. быть и не быть, а потому и произойти, и не произойти" [9, 9, 19 а 8 – 1 2]. Об этом же говорил поэт Борис Пастернак: "Будущее – это худшая из всех абстракций. Будущее никогда не приходит таким, каким его ждешь. Не вернее ли сказать, что оно вообще никогда не приходит? Если ждешь А, а приходит Б, то можно ли сказать, что пришло то, чего ждал? Все, что реально существует, существует в рамках настоящего" [56, с. 166].

Если продолжить аналогию между воображаемым зеркалом и временем, то вырисовывается следующая модель: у нас есть зеркало, в котором одни участки в той или иной мере искажают изображение, подобно тому как это имеет место в "кривом зеркале", – это соответствует модусам прошлого и будущего; другие участки, наоборот, как правило, дают адекватное отражение, – такая ситуация имеет место в настоящем. В этой модели именно "теперь" почти не допускает искажений, а прошлое и будущее – это такие участки, на которых заведомо будет иметь место та или иная степень неадекватности. Другими словами, понятие "неопределенность", на наш взгляд, в большей степени может быть соотнесено с представлениями о прошлом и будущем, чем с настоящим. Настоящее – это момент, текущие события; прошлое – уже исчезнувшие, не существующие более, но запечатленные в памяти события; будущее же вначале моделируется в нашем сознании при помощи воображения, а лишь потом, с той или иной мерой вероятности, может реализоваться.

Для уменьшения степени неопределенности в суждениях о событиях прошлого используются многообразные средства: записи, фотографии, кинодокументы и т. п. Более подробно вопрос о том, что собой представляют методы переработки информации, относящиеся к различным модусам времени, рассматривается в работах [94], [95].

Ряд ценных суждений Аристотель высказал по вопросу об особенностях и роли фактора времени в искусстве. В период начавшегося кризиса античного рабовладельческого общества (когда завоевания Александра Македонского вызвали процесс взаимопроникновения греческой и восточной культур), Аристотель стремился найти средства сохранения его наиболее важных культурных ценностей. К числу величайших культурных ценностей, созданных афинской рабовладельческой демократией периода ее расцвета, Аристотель относил афинский театр. При этом повышенный интерес он проявлял к трагедии. Греческая трагедия свои сюжеты брала из мифологии, но она находила средства отражать с помощью этих сюжетов наиболее существенные стороны современной ей жизни демократических Афин.

Аристотель писал, что "определенность и четкость характера – это требование имеет большое значение для сцены, где действие очень часто охватывает и небольшой промежуток времени и жизни людей... действие большей частью происходит в пределах одного круговорота солнца" [12, 14, 49 b]. Исключение Аристотель сделал только для трилогии, в которой могут быть обозримыми и различные по своей длительности во времени сюжеты.

Но может сложиться и такая ситуация, когда события в трагедии никак не хотят умещаться в отведенное для ее показа время. Тогда автор прибегает к такому приему, как рассказ участников или очевидцев этих событий. Обычно используется рассказ о событиях прошлого (показ событий из "параллельных миров" в театре и кино стал применяться значительно позже). В рассказе можно предельно кратко, в сжатом виде описать события, которые в реальном времени имели достаточно большую длительность. И в этой связи может происходить инверсия времени. Рассказ о прошлых событиях как бы "встраивается" в настоящее, и зрителю предоставляется возможность "путешествовать" во времени, перемещаться из настоящего в прошлое и обратно.

Б. Брехт (1898 – 1956) – известный немецкий писатель, драматург и режиссер, был активным антифашистом. Его произведения по своему смыслу глубоко философичны. Брехт разработал специальную теорию так называемого "эпического театра". Для того, чтобы более ясно представить суть предлагаемого Брехтом нового подхода к трактовке драматических произведений, несколько слов скажем о том, почему свой театр он назвал "эпическим". Эпопеей обычно называют крупные литературные произведения, повествующие о значительных исторических событиях. При этом отмечается, что личность самого автора-повествователя формально устраняется до предела. В своем театре Брехт акцентирует внимание на значительных исторических событиях. Что касается "устраненности" автора, то это обстоятельство Брехт в ряде случаев игнорирует. Для него принципиальное значение приобретает именно "авторское время".

"Аристотелевская" драма	Эпическая драма Б. Брехта
1. Одна завязка, кульминация и развязка.	1. Несколько кульминаций и развязок.
2. Единство драматического действия.	2. Время драматического действия и авторское время.
3. Сцена воплощает событие.	3. На сцене рассказ о событиях.
4. Завершенное действие.	4. Открытый финал.
5. На сцене события прошлого.	5. На сцене временная транспектива.
6. Определенная хронологическая упорядоченность.	6. Свободное оперирование пластами времени.

Брехт утверждал, что в традиционном театре жизнь видимая, но неясная. В своем театре для разъяснения жизни он использует дополнительные возможности сценического времени: у него появляется авторское время, посредством которого автором дается оценка событий. Брехт смело смещает действие из одного временного пласта в другой. Вместе с тем необходимо отметить, что у Аристотеля были свои глубокие основания для утверждения соответствующих театральных принципов. Следует, прежде всего, иметь в виду, что в театре, как и в других видах искусства, осуществляется синтез правды и вымысла. Аристотелю важно было, чтобы зритель верил тому, что происходит на сцене. Именно для этого подбирались соответствующие сюжеты из прошлого, из мифов; артисты выступали в роли героев, известных зрителям. Главным образом, именно поэтому в драме раскрываются события прошлого. Оценивая сложившуюся ситуацию, Аристотель писал, что веры заслуживает только возможное, "...в возможность того, что не случилось, мы еще не верим, но что случилось, то, очевидно, возможно, так как оно не случилось бы, если бы было невозможным" [12]. И далее он отмечал: "...трагедия лучше всего потому, что в ней есть всё то же, что в эпопее... …цели подражания она достигает при наименьшем объеме, а (всё) сосредоточенное бывает приятнее, чем растянутое на долгое время: что, если бы кто-нибудь переложил Софоклова "Эдипа" в эпос величиной с "Иллиаду"?" [13, 26, 1462 а 15 – b 2].

Из таблицы видно, что в "аристотелевской" драме отношение ко времени более осторожное, регламентированное, нерешительное. Поэтому естественно возникает вопрос о том, не испытывали ли сами авторы, создатели древнегреческих трагедий, потребности выйти за рамки существующих традиций? В этом плане исключительный интерес представляет трагедия Софокла "Царь Эдип". В своем творчестве и мировоззрении Софокл стремился к синтезу старых традиций и новаторства. С одной стороны, он славил мощь свободного человека, с другой, – предостерегал против нарушения "божественных законов". Софокл мыслил возможным следовать одновременно и религиозным, и гражданским нормам жизни. По пьесе "Царь Эдип" имеется большое количество аналитических исследований. Для нас важно подчеркнуть следующее обстоятельство: хотя формально, внешне в ней соблюдаются все нормы и требования, предъявляемые к греческой трагедии, но по существу автор нашел средства, с помощью которых он совершает инверсию времени, относительно свободно оперирует временными пластами; "манипуляции" временем осуществляются не путем использования непосредственных сценических действий, а в результате обращения к рассказам свидетелей, показаниям тех людей, которые были причастны к событиям, имевшим место в жизни Эдипа в младенческом возрасте и о которых он сам естественно ничего не знал.

Важно отметить, что тайна Эдипа включает несколько уровней. Получилось так, что Эдип сначала узнал только одну часть тайны, а другая – осталась от него скрытой, и он совершил ряд поступков, исходя из знания только одного уровня обстоятельств. Схематично ситуацию можно представить следующим образом. Первый уровень обстоятельств – отцом Эдипа был царь Лай, матерью – Йокаста; второй уровень обстоятельств – оракул предсказал, что Эдип убьет своего отца и женится на своей матери. Вначале Эдип узнал только вторую часть тайны, а именно то, что он по предсказанию оракула должен убить своего отца и жениться на своей матери. Он любит своих родителей, не хочет совершать предсказанных оракулом действий. Ведь в этот период свой жизни Эдип не знает еще первой части своей тайны, не знает о том, что родители, у которых он живет – не родные. После того, когда Эдип их покидает, он долго скитается. В период своих скитаний он встречает группу людей и в драке случайно убивает старика (как оказалось, это и был его родной отец). Эдип приходит в Фивы, женится на Йокасте, не зная, что это его мать. От этого брака рождаются дети, и он всё еще не знает первой части своей тайны. Но народ в Фивах живет плохо, свирепствуют болезни и нищета. Многие люди причину этого видят в том, что упадок имеет место в силу того обстоятельства, что Эдип, их новый правитель нечестный человек, совершивший злодеяния. Когда тайна жизни Эдипа раскрывается полностью, он ослепляет себя, а его мать-жена кончает жизнь самоубийством.

Важно подчеркнуть, что в этой трагедии драматург смело оперирует пластами времени, зритель перебрасывается из настоящего в прошлое благодаря рассказам очевидцев. Трагедия "Царь Эдип" выпадает из серии других древнегреческих трагедий, она стоит в стороне от них, её структура, её построение не типичны.

Представления о времени у стоиков. Стоики использовали для характеристики времени такие конструкты или модели как Хронос и Эон. Одна из особенностей этих конструктов заключается в том, что в понятии Хронос время рассматривается как непрерывная смена “телесных” эффектов, а согласно модели Эона время – это совокупность “бестелесных” эффектов. Отсюда предположение, что предпосылки для формирования представлений о времени как о феномене, сущность которого не является ни материальной, ни идеальной (например, как у Р. Рорти, Г. Гюнтера и других – о них речь впереди), следует искать именно у стоиков. Вместе с тем мы находим в “Философском энциклопедическом словаре” и не только там суждения о том, что согласно концепции стоиков “реально существуют только тела (бестелесными считались значения слов и предложений, пустота, место и время)” [164, с. 754].

В модели Эона эти события являются бестелесными эффектами, они расположены на прямой линии и простираются в разные стороны в бесконечность: события прошлого – в одну сторону, а события будущего – в противоположную. Очевидно, причины, в силу которых события в настоящем и события в прошлом и будущем описываются при помощи разных моделей, заключаются в том, что такой модус времени, как настоящее – с одной стороны, и прошлое и будущее – с другой, расположены в различных когнитивных (познавательных) полях.

Выделяются, таким образом, два когнитивных поля, связанные с различными когнитивными практиками: поле имманентности и поле трансценденции. Объекты, расположенные в поле имманентности могут быть (становиться) предметом эмпирического исследования. Объекты, расположенные в поле трансценденции, не могут быть исследованы эмпирически. В процессе познания трудности во многих случаях возникают в силу того обстоятельства, что могут существовать объекты весьма своеобразной природы, которые специфическим образом ориентированы в этих полях.

Сопоставим эти поля с модусами времени. Оказывается, что специфика модусов такова, что они могут целиком располагаться только в каком-то одном когнитивном поле: настоящее – в поле имманентности, прошлое и будущее – в поле трансценденции.

Наряду с этим нам представляется целесообразным использовать для характеристики модусов времени своеобразную классификацию понятия “представление”, предложенную известным римским стоиком Эпиктетом (ок. 50-135 гг. н. э.). Эпиктет ставил задачу классификации “представлений”, исходя из следующего основания: представления могут быть как о том, что существует, так и о том, чего не существует. В классификации Эпиктета рассматриваются четыре позиции: 1. что-то существует и так представляется; 2. не существует и не представляется, что существует; 3. существует, но не представляется, что существует; 4. не существует, но представляется, что существует [23, с. 83].

В основе любых представлений о времени лежит идея об отношении “раньше – позже”, а в любых концепциях времени понятие “теперь” связано с понятием “локального между” – между прошлым и будущим. Одна из особенностей модусов времени заключается в том, что при характеристике этих модусов принципиально по-разному сочетаются такие понятия, как “существующее” и “представимое”. (Отметим, что стоики большое внимание уделяли понятию “представимости”.)

Для характеристики модусов времени обратимся к схеме, предложенной Эпиктетом. По этой схеме модус настоящего связан с первым вариантом сочетания существующего и представлений об этом существующем. Настоящее ЕСТЬ, оно существует в реальности и есть средства для того, чтобы составить представление о настоящем – это опыт. Опыт убеждает в достоверности представлений о настоящем. Что касается модусов прошлого и будущего, то здесь следует обратиться к четвертой позиции. Это тот случай, когда самого объекта нет (прошлого уже нет, а будущее еще не наступило), но представления о событиях прошлого и будущего существуют. Не следует, однако, проводить здесь полной аналогии между такими теоретическими конструктами как, например, идеальный газ или абсолютно твердое тело (они также попадают в четвертую позицию: их нет, но представления о них существуют) и нашими представлениями о прошлом. Прошлое познается при помощи памяти, а память – это особая способность ума. В современной науке известно, что механизмы памяти связаны с деятельностью такой функциональной системы как мозг. Именно благодаря памяти проявляется “сращенность” человека со временем, со своим прошлым.

Среди современных философов особое внимание анализу понятий Хронос и Эон уделял Ж. Делез [51, с. 200]. Причины, в силу которых серия событий в модели Хроноса не сводима к той серии событий, которую составляет Эон, Делез не раскрывает, но отмечает сам факт, что бывают такие ситуации, когда объекты, составляющие одну серию, никоим образом не пересекаются с объектами, составляющими другую серию, хотя обе серии используются для характеристики одного и того же феномена (в данном случае используется представление о времени).

Анализируя специфику античной философии, М. Хайдеггер выделяет особый признак, характерный именно для категорий античной онтологии, – их НЕПРИСУТСТВИЕРАЗМЕРНОСТЬ. Имея в виду, что категории античной онтологии были безразличны к человеку, к его присутствию в мире [168, с. 44].

На наш взгляд, такое безразличие связано, в частности, с тем, что мыслители Древней Греции не имели в своем категориальном аппарате понятия “субъект”. Однако, как писал Хайдеггер, опыт всегда наделял “мировое время” исключительным отношением к душе и духу. При этом, он приводил цитаты из работ Аристотеля и Августина Аврелия. Вместе с тем, по мысли Хайдеггера, их произведения были созданы в тот исторический период, когда “до выраженной и первичной ориентации философского вопрошания на “субъект” было еще далеко” [там же, с. 427].

Категории, которыми пользовались философы Древней Греции, Хайдеггер в этой связи называет традиционными и отмечает, что такие понятия как экзистенциалы, точнее, структура экзистенциалов в принципе “неуловима через традиционные онтологические категории” [там же, с. 54-55]. Приведем в этой связи данное Хайдеггером определение экзистенции: “Присутствие есть сущее, которое, понимая в своем бытии, относится к этому бытию. Тем самым заявлено формальное понятие экзистенции. Присутствие экзистирует” [там же, с. 52-53]. Возможно, что анализ феномена времени осуществляется Хайдеггером средствами экзистенциальной аналитики именно потому, что традиционные категории не улавливают закономерностей этого феномена. (Подробнее этот вопрос будет рассмотрен в главе 13, посвященной М. Хайдеггеру.)

Пока же, учитывая данное выше обстоятельство, рассмотрим вопрос о том, каким образом может быть раскрыто содержание понятия времени как категории. Традиционно представление о времени принято соотносить с представлениями о событиях. Время характеризуется как последовательность событий в диахронии и как одновременность событий в синхронии. Что касается содержания понятия событие, то Хайдеггер отмечает, что “...присутствие сущности само по себе есть событие. Феноменологическое высказывание: присутствие по сути есть событие, имеет экзистенционально-онтологический смысл” [там же, с. 120] и далее: "...присутствие ...имеет сущностную структуру события" [там же, с. 121]. Аналогичных суждений относительно понятия событие в указанной работе можно найти еще немало.

Следующий шаг в анализе проблематики времени был сделан Плотином. Школа Плотина значительно отличалась от ранее существовавших философских школ. Если Аристотель готовил своих учеников для ведения научного поиска, а Пиррон, Эпикур и Зенон желали сообщить людям покой души и стабильность духа, то школа Плотина преследовала совсем другие цели: подняться над земным измерением жизни, воссоединиться с божественным, которое внутри нас, с божеством, которое есть универсум.

Согласно Плотину, любое существо остается собой лишь благодаря своему единству: отними единство – существа нет. Форма единства есть на разных уровнях, но все они подчинены высшему принципу единства, которое именуется Единым. У Плотина Единое – бесконечно. Если предшествующие философы-натуралисты бесконечное начало соотносили только с физическим измерением, то Плотин открывает бесконечное в его нематериальном измерении, рассматривает как ничем не ограниченную продуктивную потенцию.

В "Эннеадах" [116] дается ответ на следующие вопросы: Почему и как из Единого происходят вещи? Если Единое во всем обязано самому себе, то почему оно не остается в себе? Ответ заключается в том, что хотя Единое покоится, но при этом имеется действующая сила, природа которой двойственна: одна закрыта в бытии, а другая сила изливается из обособленного бытия каждой вещи. Другими словами: одна принадлежит бытию, благодаря чему всякое нечто активно; другая сила необходимым образом стоит за каждой вещью, не совпадая с ее отдельностью. Следовательно, есть как бы две активности: а) внутренняя активность Единого, благодаря которой Единое есть и остается Единым, и б) активность, исходящая из Единого, благодаря которой из него проистекает все прочее. Активность второго типа проистекает из активности первого типа.

Специфическая природа Души заключается не в чистом мышлении (оно составляет суть Духа), но в даровании жизни всему чувственному, в упорядочении его, в поддержании и управлении им. "Пока Душа взирает на то, что было до нее, она мыслит; когда она взирает на саму себя, она хранит себя; по отношению к тому, что после нее, душа несет порядок, поддерживая и направляя" [128, с. 246].

Что касается познания будущего, то подчеркнем, что по Плотину душа склонна "вносить порядок в те области бытия, что лежат ниже её [116, IV, 8, 5 (с. 119)], “проявляет свою заботу о вселенной в двух формах: в форме управления всей системой в целом…, а также в форме управления каждой отдельной личностью” [там же, IV, 8, 2 (с. 115)], “делая мироздание целостным во всех его проявлениях” [там же, IV, 8, 1 (с. 114)]. Эти мысли Плотина во многом созвучны современным идеям о том, что наше мышление всегда стремится к системности, а одним из важных критериев системности является целостность [150], [171]. Какими бы фантастическими ни были бы наши представления о будущем – они всегда системны. Однако упорядоченными должны быть не только наши представления о будущем, но и представления о прошлом и настоящем.

В этой связи может возникнуть вопрос о том, выступает ли понятие порядка понятием, в котором отражаются взаимосвязи между объектами, упорядоченными согласно тому или иному представлению о порядке. Порядок может относиться к системообразующим свойствам объекта, если он будет удовлетворять определенным требованиям. В [153] приводится следующее толкование порядка: “…беспорядок в квартире, где произошло преступление, будет системой для следователя, если этот беспорядок удовлетворяет заранее сформулированному определенному свойству – совпадать с тем, что было в момент преступления. И следователь не будет доволен, если к моменту его прихода в квартире будет наведен другой порядок” [там же, с. 61].

Но насколько вообще структура времени может ассоциироваться с представлением о порядке? Как можно увидеть из вышеизложенного, взгляды Плотина в этом отношении выгодно отличаются от представлений, например, Августина, к изложению идей которого мы, собственно, сейчас и переходим. В качестве примера сошлемся на работу Н.И. Иконниковой [58]. Характеризуя взгляды Августина Блаженного на время, Н.И. Иконникова пишет, что Августин при характеристике времени не учитывает того, что время – это, помимо прочего, и “…некоторая познавательная вспомогательность, позволяющая упорядочивать факты и впечатления” [там же, с. 23]. В центре нашего внимания будет суждение автора о том, что время позволяет осуществлять процедуру “упорядочения” нашего сознания. В этом обстоятельстве мы видим факт соотнесенности понятий времени и системы: как и время, система также практически всегда предполагает упорядоченность (Исключениями являются, например, толпа – социальная система, в которой нет порядка, или электронный газ.). Возможно, именно в силу того, что при представлении времени как системы, структура самого времени обычно соотносится только с представлением о порядке, который имеет место в натуральном ряде чисел, и возникла потребность введения представлений о множественности времен, разделение его на биологическое, психологическое, историческое, экзистенциальное, социальное время и т. п.

Августин, акцентируя духовный аспект восприятия времени, считал, что время существует лишь в духовом мире человека, который склонен разделять время на прошлое, настоящее и будущее. Он пишет, что в собственном смысле правильнее было бы вести речь о трех временах: это настоящее прошедшего, настоящее настоящего, настоящее будущего. Настоящее прошедшего – это память; настоящее настоящего – это непосредственное созерцание; настоящее будущего – это ожидание [2, кн. 11, гл. XX, с. 297]. Время хотя и связано с движением, но не совпадает с движением и движущимся (об этом писал Аристотель), скорее оно принадлежит душе, поскольку структурно связано с памятью, интуицией и ожиданием [там же, гл. XXIV – XXVI].

“…Как расходуется будущее, которого еще нет, или прошлое, которого уже нет, если не через душу, какова и есть причина факта, что эти три состояния существуют? Ведь именно душа надеется, имеет намерения, вспоминает: то, что она ждала, посредством ее намерений и действий, становится материалом воспоминаний… Никто не может отрицать, что настоящее лишено протяженности, ведь его бег – лишь мгновение. Не так уж длительно и ожидание, ведь то, что должно быть настоящим, ускоряет и приближает пока отсутствующее. Не так длительно и будущее, которого нет, как его ожидание. Прошлое, ещё менее реально, совсем не так продолжительно как воспоминание о нем” [там же, кн. 11, гл. XXVIII, с. 306].

Здесь мы должны сделать пояснение. Между подлинной длительностью событий и представлениями о длительности этих событий существует следующая зависимость. Если мы вспоминаем день, на протяжении которого произошло много событий, и сравним длительность этого дня с другим днем, на протяжении которого произошло мало событий, то мы увидим, что воспоминания о первом дне “длиннее”, чем воспоминания о втором дне. Всё дело в том, что информация о том дне, на протяжении которого произошло больше событий, богаче. Но в тот исторический период, когда Августин писал свои сочинения, не было известно понятия информации в том смысле, в каком это понятие используется в современной науке.

Глубокий анализ сути взглядов Августина по вопросу о сущности времени дается известным английским историком философии Фредериком Чарлзом Коплстоном (1907 – 1994) в книге “История средневековой философии”. Коплстон пишет о том, что Августин “…высказывает предварительное предположение о том, что время не есть нечто объективное, существующее “вовне”. Прошлое существует в памяти, а будущее в ожидании. Мы могли бы сказать, следовательно, что есть “три времени – настоящее прошлого, настоящее настоящего и настоящее будущего… Настоящее прошлого – это память, настоящее настоящего – это узрение, настоящее будущего – это ожидание”. Другими словами, время может быть объяснено в терминах трех умственных функций: памяти, внимания и ожидания, хотя Августин все же сомневается, действительно ли он знает природу времени” [72, с. 52]. На этом мы прервем цитату из книги Коплстона, чтобы сделать следующее небольшое дополнение.

В ряде работ современных авторов в отношениях между модусами времени раскрываются все новые и новые черты. Бесспорный факт, согласно которому различные модусы времени воспринимаются при помощи различных способностей нашего ума (памяти, опыта и ожидания), вполне логично может приводить к мысли о том, что у самих модусов имеются различия. В некоторых концепциях это различие, а именно различие самих модусов времени, может рассматриваться в том или ином аспекте в зависимости от того, какие более общие, принципиальные проблемы являются предметом анализа в соответствующей концепции. Так, например, известный современный ученый, создатель одной из теорий адаптологии, Ю.А.Урманцев пишет в своих работах о том, что детерминация настоящего прошедшим, как и будущего настоящим, носит однонаправленный характер. Модус настоящего выполняет различные функции, в зависимости от того, в какой именно бинарной “связке” он рассматривается. В связке настоящее – прошлое модус прошлого выступает как акцептор, а модус настоящего как воспреемник этого прошлого. Прошлое может влиять на настоящее, но обратной связи, т. е. влияния настоящего на прошлое не может иметь места. В связке настоящее – будущее настоящее выполняет функцию своеобразного донора. Именно настоящее является ресурсом, базой для реализации тех или иных возможностей в будущем. Подобного рода трактовка убеждает, что представления о времени как ресурсе следует соотносить прежде всего с модусом настоящего, а не только с модусом будущего [159 , с. 47].

Продолжим далее суждения Колпстона о творчестве Августина: “Размышления Августина о времени, независимо от того, согласны мы с ними или нет, очень ясно показывают мощь этого мыслителя. Неудивительно, что Бертран Рассел, хоть и выражая несогласие с теорией Августина, замечает, что она является “большим шагом вперед по сравнению со всем тем, что можно найти на эту тему в греческой философии” [127, с. 331]. Однако, когда Рассел далее заявляет, что Августин предлагает более продуманное и ясное изложение субъективной теории времени, нежели предложенное много позднее И. Кантом, то это утверждение (хотя, может быть, и верное) в какой-то мере вводит в заблуждение. Ведь тем, что августиновская теория времени предвосхищает в новой философии, являются, видимо, не столько кантовские теории, сколько истолкования времени, предложенные такими философами, как Хайдеггер и Сартр” [72, с. 52]. Отличие трактовок времени в наследии Канта и Хайдеггера будет рассмотрено нами в дальнейших главах. В данной связи отметим, что отношения между духовным миром человека и категорией времени выявляются не только тогда, когда используются три умственные функции (память, внимание и ожидание) для постижения модусов времени – прошлое, настоящее, будущее.

Сам Августин осуществлял анализ не только многообразных видов зависимостей между модусами времени, но и анализ различных переживаний людьми природы этих зависимостей. Августин отмечал, что необратимость времени мучительно тяжело переживается человеком. Автор аналитической статьи к одному из современных изданий “Исповеди” Августина известный ученый В.Л. Рабинович пишет, что текст этого труда может быть по-разному прочтен, например, поэтом и логиком. Логик заведомо обратил бы внимание на попытки Августина соотнести между собой свойства циклического и линейного времени. “Циклическое время вечного школярства – линейное время вечного приближения ко всему снимающему (даже и самого себя) абсолюту. Круг и прямая. Разрыв круга, обнаруживающий разрыв меж приемом-словом и смыслом, который должен быть оконтуренным дидактической хитростью. Зазор меж знанием об умении – научении – быть и просто знанием о том, что есть быть” [126, с. 241].

В более общем виде взаимосвязь категории времени с другими категориями, имеющими непосредственное отношение к содержанию внутреннего мира личности, раскроется, когда мы обратимся к анализу самой структуры ментальности. Ментальность – это всеохватывающая психологическая среда. В исторических и особенно в культурологических исследованиях при изучении сознания и поведения людей прошлого необходимо должна раскрываться специфика ментальных структур того или иного сообщества. Ментальные структуры представляют собой своего рода центр, в котором фиксируются все аспекты мировоззрения человеческой личности.

Дополним вышесказанное следующим суждением. Именно основываясь на исследовании отдельных элементов в структуре ментальности, получают свое довольно неожиданное объяснение некоторые детали относительно представлений о времени в условиях средних веков. Так, например, оказывается, что представления о специфике возрастных особенностей в средние века были весьма ограниченными, примитивными (по сравнению с представлениями наших современников). По сути, самого понятия детства как социальной и психологической проблемы ещё не существовало. “Дети носили ту же одежду, что и взрослые, только меньшего размера, играли в те же игры и, главное, выполняли ту же работу (иногда используя уменьшенные копии “взрослых” орудий)” [108, с. 165]. “Открытие детства” произошло только в ХУII веке: ребенок из недоразвитого человека стал превращаться в актуально и потенциально другого, и функция этого другого заключается в том, что он является носителем лучшего будущего.

Время конструируется посредством простого сложения последовательных моментов, или конструируется непрерывным течением одного момента. Поэтому мы и определяем величину времени длиной проведенной линии. При этом можно сказать, что время – это след непрерывного течения мгновения. В этой связи возможно напомнить, что Бергсон при характеристике такого свойства времени как длительность использует две модели. Одна модель – это моток ниток, непрерывный поток длящихся процессов или, точнее, характеристика сменяющихся изменений с точки зрения их взаимосвязи, тотальной сцепленности, отсутствия перерывов. Другая модель – это нитка, на которой нанизаны бусы. Здесь тоже непрерывность, но над бусами возможно осуществлять операцию счета, отделять внутри ожерелья одну бусинку от другой, метить их соответствующим образом; ожерелье возможно охарактеризовать как состоящее из отдельных изолированных бусинок. В такой модели, как клубок ниток, нет оснований для выделения того или иного участка в непрерывной нити, которая представляет собой клубок. (О взглядах Бергсона речь будет идти в главе 6.)

Процедура деления такого непрерывного потока, коим является время, необходима для сопоставления времени с числом, с величиной. При этом необходимо учитывать, что величина – это ограниченное количество. Другими словами, речь идет о том, что необходимо использовать представление о единице измерения. В известной степени нам может помочь аналогия между измерением длины линии и измерением величиены времени. В связи с этим Д. В. Никулин приводит следующее высказывание Исаака Барроу (1630 – 1677), мыслителя, близкого Ньютону: “…подобно тому, как величина линии зависит только от длины линии, результата движения, – так и величина времени определятся из единой развернутой в длину последовательности, которую выражает и определяет длина пройденного пространства” [110, c. 109]. Следует при этом иметь в виду, что движения при измерении времени конструируемы человеком и выверены им. По отношению к вечности справедливым является суждение о том, что вечность можно охарактеризовать как безмерно протяженную длительность.

Хотелось бы найти достаточно ёмкое понятие для характеристики всей совокупности данных относительно времени в условиях уже средних веков: схоластики находили единицы для исчисления времени; историки использовали различные концепты исторического времени; народ в карнавальных представлениях находил форму воплощения в “мир другого” и своеобразного переживания этого “другого” и т. д.

До междисциплинарных исследований сущности феномена времени было ещё очень далеко. Междисциплинарные исследования могли возникнуть только на определенном уровне развития цивилизации, на уровне, когда человечество в состоянии сформулировать проблемы, требующие объединения усилий представителей отдельных наук, когда возможен обмен идеями и, в известном смысле, отдельными научными поиятиями и целыми парадигмами между представителями различных областей знаний [139, с. 165]. Этих условий в средние века ещё не было.

Нам показался интересным термин, широко используемый в своей концепции Энтони Авени, современным американским исследователем, автором работы “Империи времени. Календари, часы и культура” [3]. Термин “времяведение”, который нам впервые встретился в этой работе, как представляется, в должной степени подходит для характеристики всей суммы знаний, которые имели место в условиях средних веков. Для времяведения характерно, что доминирующее значение, в каких бы культурах и в какие бы исторические эпохи не рассматривались вопросы, относящиеся к восприятию времени, значительную роль играют природные факторы, соответственно, такая область знаний, как астрономия.

Нам представляется, что к ответу на этот вопрос, поставленный Э. Авени, довольно близко подошли современные болгарские исследователи культуры Древнего Египта Л. Илиева и С. Илиев. Они отмечают, что представления о времени формируются как на основе знаний относительно метрических свойств времени, так и на основе знаний его топологических свойств. Уровни постижения этих свойств, что особенно важно отметить, уровни постижения взаимосвязи этих свойств у различных народов могут быть различными [59].

Для обобщенной и вместе с тем более глубокой характеристики представлений о времени, используемых в период средневековья, обратимся к каталогизации концептов времени, которая обсуждалась на Международном конгрессе исторических наук (Мадрид, 1999). На этом конгрессе рассматривалась тема “Концепт времени в европейских и азиатских работах по истории” [138, с. 264]. Речь идет о внимании к методологии исторической науки. Само понятие “концепт” означает – смысл, понятие. (Концептуальность, как известно, предполагает выяснение способов понимания того или иного объекта, нахождение ведущего замысла или конструктивных принципов построения исследуемого объекта и т. д.)

1. “Пульсирующее время”. Это понятие фигурирует в античной мифологии и в античных рассуждениях об истории.

2. “Циклическое время” – характерно для древнегреческой и римской культуры, а также культуры средневековой Европы.

3. Ньютоновское линейное время, моделью которого является прямая линия, не имеющая начала и конца.

4. Христианское линейное время, символизируемое прямой линией, имеющей начало и конец.

6. Линейное время, идущее в направлении регресса, символизируемое прямой линией, идущей вниз.

7. Время как последовательность точек – в исламской историографии.

8. “Спиральное время” – в наиболее полной форме представлено в сочинениях Дж. Вико (1668 – 1744), О. Шпенглера (1880 – 1936) и Х. Ортега-и-Гассета (1883 – 1955).

9. “Летописной время”, или “время анналов”, или “время анналистов”: описываемое событие подается как происшедшее в какой-то момент, или в “точке” времени, вопрос о предшествующем и последующем не ставится.

10. “Время хроник”, или “время хрониста”: описываемое событие подается как “эшелонированное в глубину”, у него есть предыстория и ретроспектива, которая также описывается.

Влияние представлений, характерных для архаического сознания, естественно, более сильным было в более ранних культурах. Так, например, греки в значительной степени находились под влиянием мифологического сознания. Космос в понимании эллина – это материально-чувственный и живой космос, являющийся “вечным круговоротом вещества, то возникающий из нерасчлененного хаоса и поражающий своей гармонией, симметрией, ритмическим устроением, возвышенным и спокойным величием, то идущий к гибели, расторгающий свою благоустроенность и вновь превращающий сам себя в хаос” [87, с. 38, 55].

Многие авторы отмечают, что средние века в известной степени унаследывали восприятие времени, характерное для предшествующих эпох, имеется в виду и архаика, и античность. Именно в архаике были такие образы времени, которые убеждают если не в тождественности, то близости понятий “вещь” и “время”.

Несколько слов об “атомизации” времени. Идеи “атомизации” времени восходят еще к Лукрецию (Тит Лукреций Кар, ок. 99 – 55 до н. э.). В своей поэме “De natura rerum” (О природе вещей) Лукреций не только используется понятие “атома времени”, но и само время связывает с пониманием его в качестве реальности одного рода с вещами. В средние века исследователи уподобляли “атомы времени” “атомам тела” и “атомам числа”.

В средние века темп жизни и основные занятия людей зависели от природного ритма, при этом постоянная потребность знать точно, который час, не возникала. Привычное деление на части дня было вполне достаточным. Минута как отрезок времени и интегральная часть часа не воспринималась. И после распространения в Европе механических часов эти часы очень долго не имели минутной стрелки. “Однако имели место, как это не кажется парадоксальным, исследования, обусловленные не практическими потребностями и проистекавшие не из опыта, а обусловленные чисто схоластическим стремлением к систематизации и предельной детализации понятий, в которых описывается следующая градация времени. Гонорий Августодунский (XII в.) выделяет до крайности дробные доли часа: он состоит из 4 “пунктов”, 10 “минут”, 15 “частей”, 40 “моментов”, 60 “знамений” и 22560 “атомов”. Гонорий признает далее вслед за Исидором Севильским (около 560 – 636), архиепископом Севильи, автором “Этимологии” – своеобразной энциклопедии раннего средневековья, что “пределом всякой вещи” является час” [46, с. 116].

По отношению к такому концепту как “время хрониста” (в рассматриваемой последовательности это пункт десятый), следует сказать, что в условиях средневековья “время хрониста” проявлялось особым образом: повествования об исторических событиях окрашивались мистифицированными религиозными концепциями относительно смысла истории.

В условиях средневековья у отдельных мыслителей возникали ценные, но разрозненные идеи, которые в дальнейшем при рассмотрении их во взаимосвязи стало возможным оценивать как своеобразные предпосылки некоторых новых подходов в области методологии теории времени. Так, например, известный мыслитель средневековья Боэций Анлиций Манлий Северин (около 480 – 524) в своих работах писал, что всякая вещь “есть и вот это и то, т. е. совокупность своих частей”. По сути он соотносил представление о вещи с представлением о системе – “вещь совокупность своих частей” [26, с. 148]. Наряду с этим, как было отмечено выше, в средние века делалась попытка “атомизировать” время. Это обстоятельство свидетельствует, что время понималось в качестве реальности одного рода с вещами. Но если время сравнивается с вещами, а вещь – это система (согласно Боэцию), то отсюда можно сделать вывод о правомерности использования в темпоралистике системного подхода.

О перспективности использования системного метода в современной темпоралистике при исследовании категорий пространства и времени пишет известный современный философ В. С. Степин. Он указывает, что новое понимание категорий пространства и времени связано как с анализом исторического времени существования многих глобальных систем, так и с иерархиезацией пространственно-временных форм [139, с. 166].

В трактатах “О статуе”, “О живописи”, “О зодчестве” Альберти обобщил опыт современного ему искусства в области изучения античного наследия. Он был одним из первых мыслителей, в чьих работах время четко характеризуется как вещь. В трактате “О семье”, посвященном проблемам этики, Альберти пишет, что три вещи принадлежат человеку: душа, тело и время. (L. B. Alberti: “…e se pure alcuna si pateva chiamare nostra queste erana le sole tre-… anima, corpo e tempo” [176, с. 173].) Эти три вещи так характеризуются автором: труд, активность, движение – естественные свойства человеческой натуры, а мерой движения служит время. В этом одна из причин, в силу которых он включает время в собственность человека. Кто умеет не терять время даром, тот сумеет сделать почти всё, кто умеет использовать время, будет господином всего, что пожелает. Владеть временем, значит активно использовать его, значит тратить, но не терять. (Заметим в скобках, что в работах Хайдеггера мы также находим высокую оценку личного времени. Хайдеггер противопоставляет его времени публичному: “Люди знают лишь публичное время, которое принадлежит каждому и, значит, никому” [168, с. 425].)

В трактате "Домострой" Альберти пишет, что всякое время будет потерянным, кроме того, которое ты употребишь на то, чтобы поступать лучше, быть образованнее, т. е. быть приятнее и полезнее людям благодаря наилучшим добродетелям. Время у Альберти характеризуется как важнейший фактор земного бытия, и его использование приобретает моральный смысл. Во времени реализуется свобода воли, направленная к самосовершенствованию человека и активному утверждению его во внешнем мире. Время перестает быть исключительной прерогативой бога и переходит во власть человека [74, с. 178].

Значимость времени для Альберти видна из следующего его высказывания: “Кто умеет распоряжаться временем, тот может практически всё“ [176, с. 214]. Хозяйственность становится принципом всего жизнеустроения. Это не только экономическая добродетель. Ее суть в том, чтобы во всём блюсти меру и соразмерность.

Способность души сопротивляться внешним воздействиям Альберти сравнивает с некоторыми способностями нашего тела. Он пишет, что подобно тому, как холод, жару, непогоду мы переносим благодаря способностям нашего тела, обеспечивающего нам здоровье, так и превратностям судьбы мы приучаемся сопротивляться душой, поддерживая в ней заложенную природой искру вечности [там же, с. 180].

Вещь – это отдельная часть, единица существующего. Альберти, рассматривая такие вещи, как душа, тело и время, акцентирует внимание на их способности сопротивляться внешним воздействиям, сохранять себя. По отношению к душе и телу – это более прозрачно, более понятно. Что касается времени, то в современной психологии, где используется представление об "индивидуальной минуте", доказано, что внешнее физическое время воспринимается отдельными людьми по-разному, индивидуально. Это индивидуальное восприятие зависит от физиологического состояния человека (в состоянии подавленности или в состоянии бодрости, как правило, люди по-разному ведут "внутренний счет" минутам). События, протекающие во внешнем времени, могут быть эмоционально окрашенными: счастливые минуты "бегут", а тяжелые тянутся мучительно долго.

Суждения Альберти по поводу своеобразной триады указанных вещей получили определенное развитие в работах некоторых современных философов. Так, известный американский философ Р. Рорти в рамках гораздо более широкого контекста различает физическое, психологическое и метафизическое, по-разному соотнося их с пространством и временем. Дословно Р. Рорти пишет: “Похоже, это даст нам изящную краткую триадическую классификацию: физическое – это пространственно-временное, психологическое – это непространственное, но временное, а метафизическое – это ни пространственное, ни временное” [133, с. 15]. Эту мысль, по нашему мнению, вероятно, можно трактовать, например, таким образом, что пространство и время – это некие особые сущности, отношение к которым определяет бытие физического, психологического и метафизического, а также как намек на то, что время (в отличие от пространства) не сводится ни к материальному (“физическому”), ни к идеальному (“психологическому”), образуя наряду с ними некий своеобразный пласт или слой реальности. (В главе 14 мы рассмотрим также в чем-то схожую концепцию Г. Гюнтера, который предлагает ввести для времени отдельный "локус", т. е. отдельное, специфическое место, поскольку время, по его мнению, не является ни материей, ни идеей. В этой же связи отметим и высказывание Н. Винера о том, что информация есть информация, и она не может быть отнесена ни к материи, ни к чисто идеальным сущностям.) Не углубляясь в суть проблемы обоснованности процедуры разделения всего соответствующего на материю и сознание, отметим лишь, что это не единственный критерий для упорядочивания многообразия всего существующего. Есть целый ряд других критериев, основываясь на которых можно дать классификацию объектов бытия.

Мы, таким образом, пришли к выводу, что понятие времени как личного времени, как собственности личности необходимо определенным образом соотносить со временем природы, с физическим временем. Данное положение мы находим и в работах Э. Гуссерля, который пишет: “Лишь благодаря своей сопряженности в опыте с телом сознание становится сознанием реально человеческим… и лишь благодаря этому оно получает место в пространстве природы и во времени природы – во времени, которое измеряется физически” [47, с. 120].

Жизнедеятельность человека в физическом времени – это не просто протекание во времени одного из природных процессов, подобного другим, скажем физическим или химическим процессам. Для того чтобы оттенить, выделить, противопоставить процессы жизнедеятельности людей другим процессам, происходящим в мире, было введено представление об экзистенции (данное понятие использовал еще Аристотель). Удачное, на наш взгляд, определение экзистенции дал В. В. Суворов: "…экзистенция: образ единства себя и бытия в их явлении индивидуальному сознанию" [142, с. 87].

Приведенное определение экзистенции дает основание полагать, что феномен времени не может быть предметом исследования только какой-либо одной науки, скажем, физики. В нашем понимании времени органично переплетаются как представления о личном, психологическом времени, так и представления о внешнем физическом времени. Провести соответствующее расслоение, размежевание данных представлений – это дело чрезвычайно сложное. (Всем понятно, что события истории протекают в природном физическом времени, но понятно также и то, что историческое и физическое время – это не одно и то же.) Попробуем, однако, это сделать, опираясь на анализ взглядов Альберти относительно души, тела и времени. Этот анализ показывает, что общим признаком всех этих вещей является то, что они принадлежат отдельно взятой личности, причем их невозможно передать никому другому.

Возвращаясь к анализу времени как особой ценности в поле этических феноменов, укажем, что этот аспект времени естественно рассматривался не только Альберти. Еще Сенека, римский мыслитель первого века нашей эры, писал, что "друзья – враги времени". Враги в том смысле, что общение с друзьями требует много времени. Время тем самым рассматривается как большая ценность, и им следует дорожить. Но категоричное суждение о том, что стоит время соотнести с этической ценностью, и мы сразу же придем к выводу о том, что время – это вещь, вряд ли является справедливым. Можно установить лишь сложную, опосредованную зависимость между временем и этическими ценностями. Например, Августин Аврелий в этическом плане подчеркивал, что одно из свойств времени особенно мучительно и тяжело переживается человеком – это не просто быстротечность, а неповторимость любой минуты, любого мгновения времени. При рассмотрении необратимости Августин соотносил это свойство с фактом наличия в деятельности человека повторяемости отдельных приемов, операций [2, Книга 11, гл. XIII, 16]. (В обучении, как известно, значительную роль играет повторение, репродуктивное мышление).

Завершая главу, в которой рассматривались средневековые и возрожденческие представления о времени, еще раз обратимся к материалам XVII Международного конгресса исторических наук. Участники конгресса отмечали, что проблема, обозначенная как “концепция времени в исторических трудах Европы и Азии” имеет теоретико-познавательное значение не только для историографии, но и для всего современного обществознания, т. к. в связи с глобальным ускорением исторических процессов время стало жизненно важным параметром в оценке социальных процессов, мировой политики в целом. “Что же касается историографии, то категория времени – в связи с ее переводом на цивилизационный уровень – превратилась в важный аналитический инструмент процессов, развертывающихся в любой сфере изучения человеческого общества. Этим объясняется живой интерес, проявленный участниками конгресса к данной методической теме”. Но далее всё же отмечалось, что вопрос о том, как именно использовать категорию времени в качестве аналитического инструмента современной историографии, не получил достаточного освещения [144, с. 7 – 8].

В центре нашего внимания находится задача исследования отношений, существующих между внутренним миром субъекта и миром внешним, с точки зрения временных зависимостей, имеющих место в этих "мирах". Естественно, что особый интерес для нас представляют именно те философские системы, в которых указанная тематика представлена наиболее ярко. В этой связи, обратимся к наследию великого немецкого философа Готфрида Вильгельма Лейбница (1646 – 1716).

Известно, что философия Лейбница начинается с грандиозной попытки "синтеза" античного и нового мировоззрения. В письме к Томазию Лейбниц пишет: "…я не побоюсь сказать, что нахожу гораздо больше достоинств в книгах аристотелевской "Физики", чем в размышлениях Декарта... Я осмелился бы даже прибавить, что можно сохранить все восемь книг (аристотелевской физики) без ущерба для новейшей философии...". И еще: "…большая часть того, что говорит Аристотель о материи, форме, …природе, месте, бесконечном, времени, движении, совершенно достоверно и доказано…" [79, с. 86 – 87].

Раскрывая содержание понятия времени, Лейбниц использует термин "феномен". Он разъясняет: пространство и время не реальности, существующие сами по себе, а феномены, вытекающие из существования других реальностей. Лейбниц считает, что пространство представляет собой порядок размещения тел, то, посредством чего они, сосуществуя, обретают определенное местоположение относительно друг друга; таким же образом и время есть аналогичный порядок, относящийся уже к последовательности тел. И далее Лейбниц добавляет, что, если бы не было живых созданий, пространство и время остались бы только в идеях Бога. Эта концепция особенно четко выражена в письмах Лейбница ньютонианцу С. Кларку (см., в частности, [182, с. 441]). Ю. Б. Молчанов предложил называть эту концепцию реляционной [104], [105].

Вопрос о том, как соотносятся между собой временная организация микрокосма, под которым подразумевается внутренний мир личности, и временная организация внешнего мира, мира Вселенной, космоса, подробно рассматривается Лейбницем в его учении о монадах. Понятия монады до Лейбница уже встречается в ряде философских систем. В античной философии это понятие в качестве исходного мирообъясняющего принципа оформилось на основе идей пифагореизма и платонизма. В философии Нового времени понятие монады употреблялось в работах Николая Кузанского и Джордано Бруно. У Лейбница понятие монады является ключевым всей его философской системы. Содержание своего учения о монаде Лейбниц изложил в труде “Монадология” (1714 г.). Монады у Лейбница характеризуются как бестелесные, “простые субстанции”, “истинные атомы природы”, “элементы вещей”. Монадам приписываются как отрицательные, так и положительные свойства. К отрицательным свойствам монад Лейбниц относил: неделимость, неуничтожимость, нематериальность, неаффицируемость (монады “не имеют окон”), неповторимость (нет двух одинаковых монад); к положительным свойствам монад Лейбниц относил: саморазвитие, психическую активность, состоящую в восприятии и стремлении. Монады, согласно уровням развития воспринимающей способности делятся на: примитивные, монады-души, монады-духи. Учение о бессознательных восприятиях, “малых перцепциях”, используются в “Монадологии” для обоснования непрерывности психической жизни и всеобщей взаимосвязи происходящих в мире процессов. В силу этой взаимосвязи любая монада воспринимает всё и выступает “постоянным живым зеркалом Вселенной”. Каждая монада с точки зрения Лейбница, обладает способностью восприятия и представления. В работе "Рассуждение о метафизике" Лейбниц пишет: "Каждая субстанция есть как бы целый мир и зеркало Бога или всего универсума, который каждая субстанция выражает по-своему, особо, так же как один и тот же город смотрится по-разному в зависимости от различных местоположений наблюдателя" [82, с. 132]. Монаду Лейбниц называет постоянным "живым зеркалом" Вселенной, зеркалом всех её событий. Если мы обладаем достаточно проницательным умом, то можем распознать в мельчайшей монаде всё, что произошло, происходит и произойдет в будущем, сможем увидеть то, что отдалено во времени и в пространстве, полную историю вселенной [там же, с. 410, 541].

1) если построить часы так, чтобы первые часы воздействовали на вторые;

Может возникнуть необходимость "приспосабливать" естественную личную реакцию к требованиям, обусловленным соответствующей профессиональной деятельностью. Так оркестрант, когда он индивидуально репетирует свою партию, может ее исполнять быстрее или медленнее, но играя в составе оркестра, он должен подчиняться темпу, задаваемому дирижером. В таких видах спорта, как гребля, синхронное плавание и т. д., согласованность ритмов играет исключительную роль. Но бывают ситуации, когда человек не может изменить, переделать, приспособить свой ритм к другому ритму. Так, например, пробовали задавать одинаковый ритм мастерам, занимающимся ручной шлифовкой оптических стекол. – работа шла плохо. Тогда разрешили каждому работать в желаемом для него ритме, и результаты были прекрасные. Другой пример: тренер предложил бегунам разбиться на группы по три человека и самим подобрать удобную для них скорость. В группах порой оказывались люди самого разного возраста, но общим у них был удобный темп.

Огромный вклад в раскрытие тайн времени внес немецкий философ Иммануил Кант (1724 – 1804). Кант во многом находился под влиянием идей И. Ньютона. Он считал, что чем всестороннее научные теории получают свое выражение с помощью математического аппарата, тем выше статус науки. Но по вопросу о сущности времени у Канта был свой взгляд, отличный и от концепции Ньютона, и от концепции Лейбница. Только "ранний" Кант примыкал к теории времени Ньютона. Представления Ньютона о времени основывались на признании реальности времени, время в концепции Ньютона – это реальное условие существования всех объектов, вещей. Лейбниц давал отличную от Ньютона интерпретацию времени. Он считал, что время – это реальное выражение способа существования (последовательности) объектов, вещей, не зависящее от самих вещей. Взгляды Ньютона и Лейбница несколько отличались, но они оба признавали реальность времени.

Кант проблему времени рассматривает в тесной связи с сознанием. До Канта – у Гоббса и Юма – были только отдельные подходы к такой постановке вопроса. Юм предполагал, что время является "законом деятельности ума", и эту деятельность ума он относил к первоначальным качествам человеческой природы, на объяснение которых он не претендовал [174]. Конечно, все проблемы теории познания, разработанные Кантом, мы осветить не сможем. Остановимся только на некоторых принципиальных моментах.

Для понимания разработанной Кантом теории "субъективного времени", остановимся на следующих положениях. Кант считает, что нужно уйти от декартовской тавтологии "я мыслю – я существую". Он резюмирует рациональное содержание теории познания в философии нового времени. Сводить познание к фиксации самого факта, что познание есть, и к описанию содержания сознания, а именно: осуществлять в описании сознания простое воспроизведение предметов как таковых – это, по мнению Канта, ограниченное понимание процесса познания. Кант подчеркивает, что описание, воспроизведение предметов сознания – это не есть познание. Кант подчеркивает, что познание предметов есть деятельность. Эта деятельность протекает последовательно, т. к. уже "…при проведении прямой линии мы …последовательно определяем внутренне чувство…" [63, c. 206].

Для Канта, как и любого наблюдателя деятельности сознания, разделяющего предложенный Кантом способ анализа, покажется очевидным, что способы деятельности познающего сознания необходимо фиксировать через термин и понятие времени. Это само, что называется, напрашивается. Как же возможно это описание и чем представится время в связи с анализом методов сознания в предметном мышлении?

При мысленном проведении, например, линии, очевидна последовательность проведения линии во времени. Способ деятельности сознания (т. к. в данном случае у Канта мы имеем точку зрения гносеологическую), состоящий в последовательном синтезировании предмета, и был назван Кантом временем. Время есть сама эта осуществляемая через деятельность сознания последовательность "схватывания", в терминологии Канта, или конструирование предмета. Поэтому "…время мы можем мыслить не иначе, как обращая внимание при проведении прямой линии… исключительно на действие синтеза многообразного, при помощи которого мы последовательно определяем внутреннее чувство и тем самым имея в виду последовательность этого определения" [там же].

Вне отношения к сознанию, к субъективной деятельности познания, с точки зрения Канта, нет и не может быть времени; т. е. не может быть никакого времени самого по себе. Время в собственном смысле – это в первую очередь нечто зависимое и производное от функции, или деятельности синтеза в познании. Время, по сути дела, – это определение или даже название некоторых особых методов и способов субъективной синтезирующей деятельности познания предмета. Образ деятельного сознания, выраженный представлением о фигурном синтезе, может быть аналитически рассмотрен с точки зрения предмета мысли, предмета этого сознания. Кант констатирует, что предмет мысли (например, линия) представляется как нечто в первую очередь наглядное, созерцаемое – причем это имеет место во всех случаях, независимо от того, будет ли предмет только предметом мысли (мышление линии, например) или конкретно, реально существующим предметом.

Время, по Канту, есть форма созерцания, т. к. оно представляется способом организации конкретного созерцания субъектом того или иного предмета, оно "определяет отношение представлений в нашем внутреннем состоянии" [63, c. 138]. Время как созерцание "…не содержит ничего, кроме отношений… оно …есть форма созерцаний" [там же, c. 149].

Время определяется Кантом и как созерцание. Это утверждение Канта нельзя трактовать в том смысле, что Кант считает возможным наглядное представление самого времени как такового. Время – не предмет созерцания и даже вообще не знание, это Кант специально оговаривает. В данном случае Кант полемизирует с представлением о времени как о понятии, отвлекаемом от наблюдений вещей и их отношений. Кант говорит: "Время не есть эмпирическое понятие, выводимое из какого-нибудь опыта" [там же, c. 135]. Ибо: "различные времена суть лишь части одного и того же времени. Но представление, которое может быть дано лишь одним предметом, есть созерцание" [там же, c. 136]. В данном случае Кант определяет время как единое представление, как бы объемлющее, соединяющее собой многообразное конкретное содержание сознания. Это единство зависит от синтезирующей деятельности сознания (каким именно образом зависит – этого Кант в "Трансцендентальной эстетике" не исследует), сохраняющего, воспроизводящего и объединяющего моменты времени в синтезе цельного и единого представления предмета.

Время Кант определяет как форму внутреннего чувства, в противоположность пространству как форме только внешнего чувства. Поскольку время по самой сути – есть определение способа активности сознания, то оно в первую очередь относится к созерцанию. "В самом деле, время не может быть определением внешних явлений: оно не принадлежит ни к внешнему виду, ни к положению…" [там же, c. 138]. Так как познать что-то вне нас самих, по Канту, мы можем только через собственное сознание, то время окажется "…условием всех явлений вообще" [там же].

Уже было упомянуто, что "ранний" Кант примыкал к теории времени Ньютона. Позиция "критического" Канта по отношению к предшествующим учениям существенно видоизменяется. Что же не устраивает Канта в интерпретациях времени как реального образования? Ведь всякому здравомыслящему человеку кажется совершенно очевидным, что вещи существуют во временной последовательности, возникают и исчезают и только так – в реальном времени и изменении – нами и познаются. Против чего же, собственно, возражает Кант, когда он пишет: "Время не есть нечто такое, что существовало бы само по себе…"? [там же, с. 137]. Кант возражает против трактовки реальности времени в смысле его принципиальной независимости от деятельности сознания, как времени самого по себе; время в таких трактовках, подчеркивает Кант, выступает как нечто само по себе сущее. По Канту же, предмет, вещь, если подвергнуть представление о вещи специфическому исследованию под углом деятельности сознания, обнаружит зависимость от сознания ("Я не могу мыслить линию, не проводя ее мысленно"); подобно этому и время не есть нечто независимое от сознания, а составляет, как было выяснено кантовским анализом, способ синтезирующей активности сознания и зависит от субъекта: "…я произвожу само время в схватывании созерцания", – говорит Кант [там же, c. 224]. Он, по сути дела, возражает даже против самой методологической философской установки, полагающей возможным абстрагироваться от сознания с его спецификой, творческими, конструктивными способностями.

Дело в том, что Кант возражает не против естественнонаучных представлений о времени: в рамках естествознания эти представления уместны, они функциональны, они "работают". Кант не возражал бы, видимо, и против теории абсолютного времени, и против частной философской теории времени, ставящей своей целью философское описание практики естествознания. Кант обратил внимание на тот факт, что время можно рассматривать как своеобразную структуру сознания и специально исследовать его именно в этом аспекте – в связи с исследованием всеобщих механизмов и структур сознания, осуществляющего познание предметов. Кантовский подход к исследованию времени был, безусловно, новым словом в философии и открывал для нее в изучении времени новый и весьма интересный угол зрения, новую область исследования.

Рациональное зерно кантовской постановки проблемы заключается в утверждении о неправомерности сведения философской категории времени к естественнонаучным направлениям. Конкретно у Канта эта идея воплощается в стремление гносеологически исследовать время в связи с механизмами деятельности познающего сознания, обратить внимание на методологическую функцию представлений о времени, "работающих" в естествознании. Кант оказался родоначальником довольно значимой философской традиции изучения времени в связи с сознанием, как структуры сознания, а также форм и способов сознания времени, человеческой способности "знать" время [52].

Подведем некоторый итог. Обратимся к суждениям древних восточных мудрецов. Философ Нимбарка (XI век) задал вопрос: "Способность поверхности воды колебаться связана или не связана с водой?" [186, с. 54]. Ответ очевиден: гладкая поверхность воды или зыбь на воде – это различные состояния одной и той же сущности. Состав воды не меняется при переходе самой поверхности воды из одного состояния в другое. Понятие "состояние" можно прояснить при помощи представлений о функции. Водная поверхность может "функционировать" как гладкая поверхность, а может представлять бушующую стихию. По аналогии можно сказать, что феномен времени может выполнять различные функции. Хайдеггер отмечает, что время выполняет функцию своеобразного "зеркала". В этом "зеркале" отражается внешний мир, но мир "преломленный" через сознание субъекта, и в этом же зеркале отражается субъективная, активная деятельность познающего субъекта. Некоторые механизмы взаимоотношения этих двух "зеркальных функций" сделал своим рассмотрением И. Кант, и именно это обстоятельство мы имели в виду при изложении его позиции.

Франц Клеменс Гонаратус Герман Брентано (1838 – 1917) родился в немецком городе Мариенберге. Будущий философ происходил из древнего, восходящего к XI веку итальянско-немецкого рода Брентано. Представители этой династии с давних времен занимались торговлей и предпринимательством, а некоторые из них обладали так же и литературным дарованием. Франц Брентано слушал лекции по философии в Мюнхене, Вюрцбурге, а затем в Берлине. В 1862 году на философском факультете в Тюбингине он защитил диссертацию “О различных значениях сущего у Аристотеля”. Осенью 1866 года началась преподавательская деятельность Брентано. Его лекции пользовались большим успехом. Но академический успех в Вюрцбцрге сочетался с громким скандалом по поводу ряда опубликованных высказываний Брентано, в которых он ставил под сомнение догмат о непогрешимости Папы. Для продолжения преподавательской деятельности Брентано пришлось сменить не только университет, но и страну. В 1874 году он получает должность ординарного профессора в Вене и продолжает чтение лекций. Его популярность растет. Слушателями Брентано становятся Эдмунд Гуссерль, Франц Хиллебранд, Зигмунд Фрейд, Христиан фон Эренфельс, Казимир Твардовский и другие известные люди. Многие остались преданными его идеям на всю жизнь, образовав так называемую “эмпирическую школу Брентано”, пустившую корни по всей Европе.

Говоря о жизни Брентано, нельзя не упомянуть одно важное обстоятельство, во многом объясняющее, почему его творчество практически неизвестно широкой публике. Дело в том, что при его колоссальной работоспособности, более чем за 50 лет своей научной деятельности, он издал всего семь небольших книжек, пять крошечных брашюр, несколько статей, а также резюме своих выступлений на философских и психологических конгрессах. Но одна только научная корреспонденция Брентано составляет 16 тысяч страниц. Огромная часть наследия осталась неизданной. Давно начатая попытка опубликования академического издания трудов Брентано не завершена до сих пор.

В своем учении о сознании Ф. Брентано выдвинул на первый план проблему кардинального различия психических и физических феноменов. При этом он различает не психическую деятельность и физические объекты сами по себе, а способы их проявления в сознании. Источником психических феноменов Ф. Брентано полагал внутреннее восприятие, которое сосуществует в одном акте сознания с любой формой психической деятельности. Каждая форма психической деятельности в этом внутреннем восприятии осознается как таковая: представление – как представление; суждение – как суждение и т. д. Внутреннее восприятие или внутренний опыт оказываются, таким образом, источником очевидности: представление осознается в нем именно как то представление, которое мы имеем и т. д.

Предметом естествознания являются физические феномены, которые обнаруживаются в ощущениях. Отождествление сил, вызывающих ощущение, с предметом есть условность, наделяющая объект науки устойчивым существованием. Поворот внимания к физическим феноменам в фантазии – один из основных источников психологического познания. Классификация психических феноменов проводится Брентано соответственно их интенциональной природе, т. е. по способу полагания объекта.

В этой связи целесообразно отметить, как Брентано в своих работах раскрывает содержание понятия "интенциональность" [28, с. 33, 35]. Он пишет о том, что давным-давно психологи обратили внимание на некое особое родство, аналогию, которая существует между всеми психическими феноменами, в то время как физические феномены со своей стороны этой способностью не обладают.

Любой психический феномен содержит в себе нечто в качестве объекта, хотя и не одинаковым образом. В представлении нечто представляется, в суждении нечто утверждается или отрицается, в любви – любится, в ненависти – ненавидится и т. д. [28, с. 33].

В более поздний период Брентано уточняет, что наша психическая деятельность направлена на вещи, под которыми имеются в виду не только тела, но и "духи", т. е. нечто идеальное. Эти вещи берутся в качестве объектов различным образом. Только вещи обладают существованием в собственном смысле, их высшее родовое понятие – реальность. То, что взято в качестве объекта, существует лишь в несобственном смысле: например, телесность, а не индивидуальное тело, любовь, а не любящий, бесконечное пространство, а не пространственность, универсалии, а не индивиды, которые мыслят общее. Реальным, по Брентану, может быть только индивидуальное. Ни внешнее, ни внутреннее восприятия не дают индивидуализирующего признака.

Прежде чем остановиться на рассмотрении учения Брентано о времени, отметим, что ряд его положений получил свое дальнейшее развитие в работах Гуссерля и Хайдеггера. У Брентано имеют место удивительно неожиданные суждения, которые сам Брентано квалифицировал скорее как вопросы, "над которыми следует подумать", чем как готовые ответы. К числу таких "постановочных" проблем относится проблема реакции на паузу при прослушивании музыкальных произведений и, в более широком плане, "реакция на тишину", на продолжительность во времени "отрезка", если можно так сказать, самой тишины, или на факт её наличия, её присутствия.

Затем Брентано переходит к рассмотрению примера со сном мельника на работающей мельнице. Поскольку этот пример является своего рода классическим, остановимся на его рассмотрении подробнее. Мельник спокойно спит при самом сильном грохоте мельницы, но просыпается даже от глубокого сна, едва только грохот колес мельницы прекращается. Нечто аналогичное происходит и тогда, когда прихожанин мирно дремлет во время проповеди и моментально пробуждается при её окончании, прежде чем его разбудит шум поднимающейся паствы.

Брентано пишет, что такое замечание "способно заставить несколько задуматься". Не доказывают ли вышеприведенные примеры о восприятии паузы при прослушивании музыкального произведения, или тишины на мельнице существования восприятий без наличия положительного объекта, поскольку ОТСУТСВИЕ СЛЫШАНИЯ, очевидно, не является положительным объектом?

Чтобы ответить на этот вопрос, Брентано предлагает более детально рассмотреть имеющиеся факты и найти им объяснение. Когда мы обладаем представлением паузы и представлением продолжительности паузы, нам являются звуки, которые ограничивала пауза, с их различными временными определенностями; ведь каждый звук, явившись в качестве настоящего, еще некоторое время представляется в качестве прошедшего – прошедшего в большей или меньшей степени. Величина этого различия есть так называемая продолжительность паузы. И таким образом, как и при представлении льющейся музыки, мы обладаем здесь представлением звуков, только здесь не будут представляться звуки средней временной определенности (т. е. звуки, звучащие в настоящем).

Брентано рассматривает, далее, ряд возможных возражений в адрес предлагаемых им объяснений. Он пишет, что его объяснение не следует оценивать как "недостаточное". Продолжай мельница грохотать и дальше, мельник точно так же обладал бы представлением о грохоте, который являлся бы в качестве непосредственно прошедшего, как и тогда, когда мельница остановилась, при том только, что кроме представления о непосредственно прошедшем грохоте в этом случае он обладал бы ещё и представлением о шуме, являющимся в качестве настоящего. Таким образом, он обладал бы не только представлением, которое, по мнению Брентано, будит мельника при остановке мельницы, но и ещё одним представлением. В результате снова отсутствует причина, которая могла бы объяснить пробуждение, и отсутствовать она будет до тех пор, покуда мы не решимся признать ОСОБОЕ ВОСПРИЯТИЕ НЕСЛЫШАНИЯ.

В настоящее время можно утверждать, что это пожелание Брентано, эта его мечта не только не осуществилась, но диффузность самих знаний в области психологии еще более возросла; возникло много различных отраслей внутри психологии, которые отличаются друг от друга по своим объектам и методам исследования. Более того, внутри психологии имеется множество теорий, предназначение которых заключается лишь в том, чтобы с их помощью раскрывать (точнее, пытаться раскрыть) специфику отдельных конкретных процессов или явлений. Например, существует тринадцать концепций такого явления, как восприятие. Именно концепций, а не определений и не характеристик. И если Брентано спокойно употреблял термин "восприятие" и не задумывался над тем, какой именно психологической концепцией он руководствуется, то современный исследователь, желает он того или нет, вынужден принимать одну из имеющихся концепций по вопросу о том, что такое восприятие, или предлагать новую епцию, если уже существующие его не устраивают.

Это длинное отступление нам необходимо для того, чтобы показать, почему так трудно получить однозначные ответы относительно природы времени даже при наличии огромного количества литературы, исследований и экспериментальных данных. Все дело в том, что само упорядочение этого материала предполагает наличие определенных принципов, а принципы эти могут зависеть в частности и от того, в рамках какой психологической теории ведется исследование.

Поясним это следующими примерами. Психологи заметили, что хотя в таком случае, как тиканье часов, заведомо известно, что имеет место только последовательность ударов (их чередование), что один удар строго следует за другим, но воспринимается это тиканье как бы за счет "сращенности" одного удара по крайней мере с одним последующим. Это обстоятельство свидетельствует о том, что в самом механизме восприятия времени заложена способность к интеграции моментов, относящихся к различным модусам времени, способность удерживать в памяти предшествующий звук и объединять его с тем звуком, который воспринимается в настоящем. Причем по своей яркости предшествующий звук почти столь же "осязаем", как и звук последующий. Вследствие этого в восприятии легко возникает своеобразное "звено", которое, строго говоря, состоит из различных по своей временной природе звуков: один – предшествующий – относится к прошлому, а другой – последующий – к настоящему.

В плане более детального анализа сложившейся ситуации отметим, что способность воспринимать "звенья" может приобретаться за счет тренировки соответствующих навыков, "привыкания". В этом отношении весьма примечательным является механизм научения чтению. Обучающиеся чтению (дети или взрослые) вначале произносят слова по слогам, а затем, обучившись, уже воспринимают слова в их единстве, без разложения на слоги. Этот факт свидетельствует о том, что к понятиям синхронии и диахронии следует относиться с предельной осторожностью. Способность интегрального восприятия событий во времени, или то, что мы назвали "восприятием звеньев", играет исключительную роль в развитии интеллекта человека.

Психологи отмечают, что в науке (точнее, в ряде наук) всё, связанное с одновременностью, всю синхронию, симультантность почему-то стали относить к пространственным отношениям. Время, по сути, исключили из тех ситуаций, где имеет место изучение такого заведомо "временного" свойства, как одновременность. Тем самым были обеднены, "усечены" методологические принципы изучения процессов в эволюционных теориях, в таких науках, как история и т. п.

В известном смысле сами понятия “прошлое” и “будущее” можно рассматривать как несуществующие объекты: прошлого уже нет, а будущего еще нет. Однако реакция на эти несуществующие объекты играет важную роль в жизни человека. Человек планирует свои действия и использует свой прошлый опыт (память). Специалисты утверждают, что у животных нет представлений о прошлом и будущем. Именно наличие таких представлений во многом определяет отличие механизмов приспособлений человека, адаптационных возможностей человека от адаптационных возможностей животных.

Эдмунд Гуссерль (1859 – 1938) основной задачей своего творчества считал поиски несомненных основ познания. Для критики современных ему теорий и доктрин XIX века, таких, как психологизм, эмпиризм, конвенционализм, он использовал известную оппозицию “знание” и “мнение”. Это различие Гуссерель считал фундаментальным и руководствовался им всю жизнь. Мнение, кроме того, что оно может быть неточным и поверхностным, задает также установку на познание полезного. В отличие от мнения знание ориентированно на теорию. Такая ориентация позволяет философии раскрыть сущность мира в универсальном горизонте, дойти до последних оснований знания и заложить фундамент как науки, так и человеческой жизни.

Гуссерль начал свою творческую деятельность как ученик Ф. Брентано. Последний предложил использовать термин “интенциональность”. Это означает, что феномены сознания обладают имманентной (т. е. внутренне присущей им) предметностью. Благодаря ей оказывается возможным избавиться от мучительного вопроса о соответствии знания внешней реальности. Гуссерль настаивает на вынесении вопроса о реальности “за скобки”. Следует изучать, считал Гуссерль, всеобщие и необходимые акты сознания. Именно за счет этих актов возможны суждения о реальных предметах. Сравним эту позицию Гуссерля с позицией Аристотеля в отношении средств познания времени.

Обратим внимание на те способности нашего сознания, которые выделяет в своем учении Э. Гуссерль –это способность ощущать, вспоминать, судить и воображать. Если сравнить "наборы" способностей, необходимых для познания свойств модусов времени, предложенные Аристотелем и Гуссерлем, то мы увидим, что у Гуссерля добавлена ещё одна способность, а именно способность "судить".

Ведь и Аристотель, и Гуссерль осуществляли выборку среди множества способностей нашего сознания по какому-то принципу. Именно на определенных способностях останавливали они своё внимание. У Аристотеля эта "выборка" более "прозрачна". Он выделил одну из очень важных категорий – категорию времени и показал, что у этой категории имеются различные модусы, для постижения свойств которых необходимо привлекать различные свойства нашего сознания. Оказалось при этом, что все перечисленные Аристотелем свойства нашего ума, которые использует человек для постижения сущности времени, имеют непосредственное отношение к интеллекту человека. Знал ли сам Аристотель, что, указывая на те свойства нашего ума, которые необходимо использовать для постижения категории времени, он, по сути, анатомирует наш интеллект? Но факты настойчиво убеждают, что существует непосредственная зависимость между степенью глубины постижения сущности такого феномена, как время, и уровнем интеллекта.

Имеет место множество трактовок сути интеллекта, разрабатываются различные стратегии его исследования. Не вдаваясь в суть многочисленных дискуссий, выделим общепринятые представления. Будем исходить из того положения, что: ИНТЕЛЛЕКТ ЧЕЛОВЕКА – ЭТО НАБОР ПРОГРАММ, которыми пользуется человек в процессе своего взаимодействия с окружающей средой. Несомненно, существует связь между интеллектуальной деятельностью и обработкой информации, её хранением и дальнейшим использованием. Важно подчеркнуть, что между объемом информации, которой владеет человек и интеллектом имеет место опосредованная зависимость. Сам по себе объем информации еще не определяет уровень интеллекта. Уровень интеллекта человека определяется не объемом информации, а НАБОРОМ ПРОГРАММ и УРОВНЕМ АКТИВНОСТИ, с которым эти программы используются для обработки информации. Например, человек с одним уровнем интеллекта ограничится использованием своей памяти, а с другим – творчески подойдет к использованию имеющейся у него информации и создаст нечто новое.

Конечно, интерес представляет вопрос о том, как доказать, что именно такие свойства нашего сознания как память, воображение, ощущение и способность судить являются необходимыми для построения программы нашей деятельности. Можно пойти чисто логическим путем и определить само понятие ПРОГРАММЫ, показать, из каких конкретно отдельных моментов она складывается, дать "пошаговый" анализ. Но уже на интуитивном уровне ясно, что для построения программы необходима исходная информация: она поступает за счет способности ощущений, что касается памяти и воспоминания, то они являются своеобразным банком данных, сохраненной информацией о ранее имевших место чувственных впечатлениях. Далее, необходимо определить цель, задачи. Задача обязательно включает в себя элемент представлений о будущем. Желаемым всегда является нечто ещё не достигнутое, то, чего нет в настоящем, но что принадлежит будущему. И естественно, что при построении программы необходимо непрерывно осуществлять выбор, принимать решения. Способность принимать решения органично связана со способностью "судить", оценивать ту или иную ситуацию и, основываясь на имеющийся информации, оказывать предпочтение определенному выбору, выбирать именно данный подход, а не какой-либо другой.

Выше уже отмечалось, что среди способностей сознания в феноменологии выделяются такие способности как способность ощущать, вспоминать, судить, воображать. Аристотель же отмечал, что для отражения модусов времени используются такие способности ума, как опыт – для отражения настоящего, память – для отражения прошлого и воображение – для отражения будущего. Что касается пространства и его свойств, то здесь аналогия со временем как бы утрачивается. Нельзя сказать, что для отражения “правого” нужно использовать другие способности ума, чем для отражения “левого”, или для отражения “низа” – другие способности сознания, чем для отражения “верха”.

В современных языках (в дальнейшем речь пойдет о русском языке) сохранились такие формы выражения, в которых фиксируется "слитность" желаний и формы будущего времени. Рассмотрим следующую ситуацию. Предположим, что человек входит в комнату, останавливается у двери и присутствующие его спрашивают: какое, по его мнению, расстояние от двери до окна? Он отвечает: "Пожалуй, от двери до окна будет метра три". Обратим внимание на тот факт, что в предложении используется слово "будет", т. е. представление о будущем времени. Строго говоря, это ошибка в речи говорящего, так как то или иное расстояние в комнате от двери до окна УЖЕ ЕСТЬ в НАСТОЯЩЕМ. Почему же говорящий использует будущее время? Это имеет место в силу определенных причин: в слове "будет" отражено ЖЕЛАНИЕ говорящего, ему хочется, чтобы "глазомер" его не подвел, чтобы его оценка оказалась правильной, речь идет именно о его оценке, о правильности его суждения. Ведь способность СУДИТЬ – это одна из основных способностей нашего сознания, о чем уже шла речь. Но в этой ситуации у нас одновременно "работает" несколько способностей говорящего: его способность ОЩУЩАТЬ (зрительная реакция на расстояние от двери до окна) и его способность СУДИТЬ о размерах пространства между окном и дверью.

Данный пример является особенно показательным, так как демонстрирует неизбежность привлечения представлений о модусах времени в различной связи. С одной стороны, расстояние между дверью и окном уже наличествует, уже есть – это состоявшийся акт, настоящее и даже в каком-то смысле прошлое, т. к. относится к тому времени, когда строился дом. С другой стороны, этому уже существующему расстоянию дается оценка, и что касается правильности оценки этого расстояния говорящим, то она принадлежит будущему, может быть ближайшему: стоит только подойти и измерить это расстояние, и говорящий узнает, прав он или нет.

В этой связи нам представляется интересным обратить внимание на специальные исследования, в которых отмечается наличие в логике двух методов: сужденческого и событийного [117, с. 415 – 420].

В учении Гуссерля о времени обращает на себя особое внимание следующий момент. Гуссерль (в учении об интенсиональности сознания), перечисляя феномены сознания (ощущения, воспоминания, воображение), которые есть у Аристотеля, добавляет к ним еще один – способность суждения. Но распоряжаются этими, во многом одинаковыми, "наборами" способностей Аристотель и Гуссерль несколько по-разному. У Аристотеля имеет место довольно категоричное суждение о том, что следует однозначно соотносить между собой модусы времени (настоящее, прошлое и будущее) и такие способности ума, как опыт, память и воображение. Аристотель утверждает, что настоящее познается в опыте, прошлое – благодаря памяти, будущее же – основываясь на нашем воображении.

Приведем в качестве примера суждения Гуссерля об анализе такого модуса, как прошлое. Прошлое в сознании выступает как воспоминание. Как немодифицируемое сознание оно есть "ощущение, или, что означает то же самое, "импрессия". Или более точно: оно может содержать фантазмы, но оно само не есть (производимая) фантазией модификация (по отношению) к некоторому другому сознанию как соответствующему ощущению" [48, 116]. Уже из этого небольшого отрывка становится понятной приверженность Гуссерля к привлечению различных способностей нашего сознания для характеристики процесса познания отдельных модусов времени (в данном случае прошлого при помощи воспоминаний). Гуссерль не исключает и роли ощущений (у Аристотеля с помощью ощущений познается только настоящее), и роль фантазии в процессе "реконструкции" прошлого, так как в процессе воспоминаний прошлое как бы "втягивается" в настоящее. (У Аристотеля же о воображении речь идет только в связи с анализом будущего, подчеркивается, что для отражения будущего необходимо только воображение. Вероятно, необходимо уточнение мысли Аристотеля: может быть, он имел в виду то, что без фантазии, без воображения немыслимо отражение будущего, что это ВЕДУЩАЯ способность сознания в отражении такого модуса времени, как будущее.)

В этой связи нам важно подчеркнуть, что Гуссерль все же ограничивает роль фантазии в отражении прошлого. Это ограничение он осуществляет по многим позициям. Гуссерль подробно рассматривает роль фантазмов и приходит к выводу, что "…хотя мы находим, что модальность воспоминания превратилась в соответствующий фантазм, однако материя воспоминания, явленность воспоминания ...сама далее не модифицируется, так же как не модифицировались далее содержащиеся в нем фантазмы. Фантазм второго уровня не существует. И вся явленность воспоминания, составляющая материю воспоминания, есть фантазм, и далее не протекает никакой модификации" [там же].

То обстоятельство, что в воспоминания необходимо ВЕРИТЬ, имеет очень большое значение. Здесь речь идет не только об ограничении фантазии. В построениях моделей будущего, в мечтах может быть "безудержная фантазия". Когда при раскрытии механизма воспоминаний привлекается ВЕРА, то вера играет роль своеобразного критерия "истинности". Так что сама по себе вера без сочетания с другими факторами не может быть гарантом истинности. Но обращение к ней целесообразно. И по этому вопросу опять таки сошлемся на Аристотеля.

Здесь целесообразно было бы показать то новое, что те новации, которые даёт анализ альтернативного хода событий. Приведем пример из современной драматургии. Известный английский писатель и драматург Джон Пристли написал пьесу "Опасный поворот". В ней дается такое развертывание сюжета, при котором допускаются две развязки. В первом варианте реализуется следующий сценарий. В загородный дом к молодой супружеской паре приезжают гости. Кто-то из гостей обратил внимание на музыкальную шкатулку. Хозяйка дома Олуэн сказала, что с ней у неё связаны определенные воспоминания и она помнит музыку свадебного марша. После этих слов Олуэн открывает шкатулку, и все слушают вызваниваемую шкатулкой мелодию. Хозяин дома внимательно присматривается к шкатулке и начинает спрашивать о том, кому она принадлежит. Возникает заинтересованный разговор, и этот разговор приводит к раскрытию нескольких страшных таинственных обстоятельств. Обнаружились и супружеская измена, и предательство по отношению ко многим собравшимся. Под впечатлением раскрывшихся тайн хозяин дома кончает жизнь самоубийством. Но на этом спектакль не заканчивается. По замыслу драматурга на сцене опять та же самая обстановка, которая была в самом начале пьесы. Повторяются все мизансцены вплоть до того момента, когда Олуэн начинает произносить свою речь, глядя на злополучную шкатулку. Но если в начале пьесы разговор о шкатулке был поддержан хозяином дома, то теперь, после реплики Олуэн, один из гостей настойчиво советует не прослушивать мелодию шкатулки, а поставить пластинку для танцев. Никаких неприятных разговоров при этом не возникает, тайны не раскрываются, и спектакль заканчивается на счастливой ноте.

Приведенный пример показывает, что принятие того или иного решения может существенно влиять на дальнейший ход событий. Решения принимаются на основании тех или иных суждений. Следовательно, между событиями и суждениями существует неразрывная связь. Известный американский писатель Фолкнер высказал следующее суждение: "Человека можно назвать существом, которое половину своего времени тратит на то, чтобы решить вопрос о том, как осуществить действия, на которые отводится вторая половина времени". (У. Фолкнер "Осквернитель праха").

Нам представляется, что хотя учение Гуссерля о времени – это неисчерпаемый источник новаций в сфере методологии, но в сфере тех подходов, которые используются для постижения сути феномена времени, среди множества ценнейших суждений мы в первую очередь выделим следующие.

Наиболее принципиальным для выработки оптимальной стратегии исследования сущности времени, на наш взгляд, является суждение Гуссерля о происхождении понятия времени. Э. Гуссерль отмечает, что на вопрос о происхождении понятия времени нельзя ответить таким же образом, как мы отвечаем на вопрос о происхождении наших понятий о цвете, тонах и т. п. Гуссерль пишет, что "длительность ощущения и ощущение длительности – две разные вещи" и "последовательность ощущений и ощущение последовательности не одно и то же". Источник представлений о времени он видит в сфере фантазии. В формировании представлений о времени фантазия обнаруживает специфическим образом свой продуктивный характер. Здесь имеет место единственный случай, где она поистине творит новый момент представлений, а именно "временной момент" [48, с. 14].

По сути, в этом суждении о происхождении представлений о времени содержится и ответ на вопрос о том, что именно является "неиссякаемым источником времени". Такой вопрос закономерно ставится в работах, посвященных исследованию проблемы "ресурсного времени". Некоторые авторы предполагают, что идея времени определенным образом соотносится с желаниями человека. (Вопрос о категории "желание" и связи этой категории с категорией фантазии анализируется нами в других разделах работы.)

При этом по мнению Гуссерля, в разных философских традициях закономерными являются различные трактовки феномена времени. Что касается современной ситуации в философии, то Гуссерль указывает на перспективность нового синтеза. Предполагается, что поиски трансцендентальной философии следует направлять не в сторону выяснения соотношения между сознанием и знанием, а в сторону соотношения между сознанием и жизнью. Именно от правильного понимания сознания зависит возможность “нового синтеза”. Тем самым вместо однородной, уходящей в бесконечность логической плоскости сознания, Гуссерлем раскрыты архаические глубины сознания. Гуссерль пишет, что “наиболее широкой темой трансцендентальной философии является сознание вообще как последовательность конститутивного действия, в котором на все новых и новых ступенях или слоях конституируются всё новые и новые объективности, объективности нового типа” [182, с. 237].

Особо отметим сравнительно новое направление в изучении взаимосвязи времени и сознания, которое получило название аутопоэз. Представители этого течения, Умберто Матурана и Франсиско Варела, насколько нам известно, в основном ограничиваются трактовкой времени как фактора, позволяющего выявлять количественную (измерительную) характеристику ментальных процессов. (Для сравнения укажем, что когда мы в главе 2 рассматривали широкий спектр функций категории времени, внимание обращалось и на то, насколько эта категория органично включается в содержание понятия ментальности в качестве элемента структуры последней.) Как пишут основатели аутопоэза, “всякий способ поведенческого разграничения между (в иных отношениях эквивалентными) взаимодействиями в той области, которая связана с состояниями организма, а не с характерными особенностями окружающей среды, определяющими это взаимодействие, порождает референциальное измерение как способ (модус) управления (condact). Это же происходит и со временем. Достаточно, чтобы в результате взаимодействия, определяемого конфигурацией окружающей среды, нервная система была видоизменена в отношении специфического референциального состояния (например, эмоциональное состояние твердой уверенности), [и тогда] повторение взаимодействия (независимо от его природы) может порождать эквивалентные взаимодействия с тем, чтобы вызывать акты поведения, различающиеся по измерению [протяженности], связанному с их последовательностью, и поэтому имеют своим результатом способ поведения, который составляет определение и характеристику этого измерения. Следовательно, последовательность, как измерение, определяется в области взаимодействий организма, а не в функционировании нервной системы как замкнутой нейронной сети. Подобным образом поведенческое различие, проводимое наблюдателем последовательных состояний в повторяемых состояниях его нервной активности, когда он сам рекурсивно (т. е. повторяя предшествующие состояния – Л. Л. и С. Л.) взаимодействует с ними, составляет генерацию времени как измерения [протяжения] дескриптивной области. Соответственно время представляет собой измерение в области описаний, а не характерную особенность окружающей среды” [185, с. 133].

Предложенная коннекционистами схема показывает, что следует обращать внимание не просто на категорию времени, а на его отдельные модусы и на те связи, которые существуют между ними. При этом подробнее раскрываются функции отдельных модусов. Модус прошлого – это своеобразное “обиталище” истоков. Понятие истоков по своему объему больше, чем понятие причин, вызывающих то или иное событие. Область настоящего – это область событий, это путь, он имеет временную протяженность. Что касается цели, то она всегда “впереди” событий, она находится в будущем. Когда цель достигнута, то она тут же теряет свой статус, перестает быть целью. По определению цель – это то, на достижение чего направляются усилия, что ещё не свершилось.

Следует особо указать на то обстоятельство, что идеи Э. Гуссерля относительно сущности времени всесторонне используются в современной социологии. Речь идет не просто о некоторых функциях категории времени наряду с другими категориями, речь идет о том, что пространственно-временные отношения в социологии – это своего рода базис, каркас, основание, за которым бессмысленно искать что-либо ещё более основательное. Как указывается в статье Ю. Л. Качанова, “все предметы социологического познания тем или иным способом конструируются исследователем в “концептуальной рамке” пространственно-временной структуры социального мира” [68, с. 152]. Вместе с тем автором подчеркивается, что данный тип пространственности-временности носит принципиально иной характер, чем в физическом мире.

Идея длительности Анри Бергсона и ее развитие

впитывающим в себя прошлое, которое так

Именно позиция интуиционизма была причиной, в силу которой А. Эйнштейн и А. Бергсон не понимали друг друга. А. Эйнштейн писал: “Не существует логического пути, который привел бы от эмпирического материала к общему принципу, на который потом могла бы опереться логическая дедукция. …я не верю, что существует путь… к познанию через индукцию; во всяком случае, это никак не логический метод.

В общем можно сказать так. Путь от частного к общему интуитивен, путь от общего к частному – логичен” [112, c. 45].

Когда ты говоришь об “остатках сходным образом устроенных миров”, то, наверное, имеешь в виду последовательность во времени пространственноподобных сечений, то есть соотношения, присущие постижимому (сконструированному) миру. Слово “остаток” дает повод подозревать, что ты не принимаешь всерьез четырехмерность относительности, а рассматриваешь настоящее время, как единственно реальное. То, что ты понимаешь под “мирами” на физическом жаргоне являются “пространственноподобными сечениями”, которым теория относительности (даже специальная) отказывает в объективной реальности.

А потом ты спрашиваешь, если я правильно понял, как нам перейти от пережитого опыта к объективности. Ты утверждаешь, что переход сопровождается страданием, которое – если интерпретировать его с позиций физики – связано с необратимыми процессами (как и вообще всякое воспоминание; здесь я полностью присоединяюсь к тебе). Но потом ты спрашиваешь: а помогает ли нам в этом проекция на луч прошлого, который продолжается по “прямой”? Этого я не понимаю. Что это – образное описание порядка, царящего в нашем сознании?” [там же, с. 45 – 47].

Некоторые суждения А. Бергсона не вписывались в традиционные представления, но оказалось, что именно эти необычные, с точки зрения его современников, взгляды во многом созвучны идеям, основанным на парадигме нелинейности. Это новое представление о типах связи пространства и времени складывается в недрах такой молодой науки, как синергетика. В контексте синергетики внимание уделяется прежде всего анализу сложных самоорганизующихся систем. Для описания процессов самоорганизации используются нелинейные математические модели. При описании развития нестационарных и открытых диссипативных систем мы не можем ограничиваться представлением о времени как о чисто количественной характеристике течения процессов. В указанных системах имеют место стадии неустойчивости, режимы с обострением, в ходе которых происходят качественные изменения. Поэтому в синергетике учитывается не только влияние более ранних стадий на последующие, т. е. прошлого на настоящее, но и будущего на настоящее. Именно в этой связи, как нам кажется, целесообразно привести цитату из письма А. Бергсона, написанного Харальду Геффдингу: “Представления о множественности “взаимопроникновения” полностью отличны от нумерической множественности – представления о длительности гетерогенны, качественны, творческой, – вот пункт, из которого я вышел и к которому все время возвращаюсь” [24, с. 13].

В ходе своих рассуждений А. Бергсон нередко обращался к аналогиям, к сравнению, для того, чтобы сделать более доступными и наглядными те понятия, с которыми он работал. (Известно, что модели могут иметь наглядную интерпретацию и этим становиться более понятными для читателей.) А. Бергсон показал, что поток времени, его длительность можно сопоставить как с клубком ниток, так и с ожерельем. В одном случае все моменты времени оказываются неразрывно связанными друг с другом (клубок ниток), в другом (ожерелье) – моменты времени обладают относительной самостоятельностью и их можно сосчитать.

В этой связи рассмотрим вопрос о том, как А. Бергсон понимает категорию “вещи”. Трактовка этого понятия у А. Бергсона противоречива. В одной связи он рассматривает вещь как нечто статичное, мертвое, застывшее, в другой же связи – вещь вообще не существует. В тоже время, к категории вещи он относит такие категории как Субстанция, Атрибут и Модус, называя их “колоссальными вещами” [21, с. 106]. Относит ли А. Бергсон к понятию вещь сознание? Скорее нет, так как он пишет: “…сознание не есть вещь среди вещей” [130, с. 493]. И отмечает при этом, что к такому выводу он пришел в результате проведенного им анализа понятия времени. Суть разума А. Бергсон видит в том, что человек способен к свободной инициативе, способен продуцировать “не вещи, а смысл вещей”. Следовательно, само сознание в той или иной степени связывается им со способностью продуцировать “суть вещей”.

В своей концепции эволюции жизни А. Бергсон рпссматривает отличие предметов неживой природы от всего живого. Исходя из этих суждений также можно сделать вывод о том, что он не склонен относить сознание к классу вещей. А. Бергсон пишет: “Ничто… не мешает нам приписывать длительность, а следовательно, и форму существования, аналогичную нашей, изолируемым наукой системам, если вновь ввести их в Целое, куда они и должны быть введены. То же самое… можно сказать и о предметах, выделяемых нашим восприятием. Четкие контуры, приписываемые нами какому-нибудь предмету и придающие ему индивидуальность, очерчивают лишь известного рода в л и я н и е, которое мы могли бы оказать на данную точку пространства: это план наших возможных действий, отражаемый, словно в зеркале, в наших глазах, когда мы замечаем поверхности и грани вещей. Уберите эти действия, а следовательно и широкие пути, прокладываемые с их помощью восприятия в переплетениях реальности, – и индивидуальность предмета поглотится всеобщим взаимодействием, которое и есть сама реальность”. Далее А. Бергсон рассматривает суть живого и подчеркивает, что “точное определение может быть дано только завершенной реальности; жизненные свойства никогда не бывают полностью реализованными; они всегда лишь на пути к реализации: это не столько с о с т о я н и я, сколько с т р е м л е -н и я” [20, с. 48-49].

Вместе с тем суждение А. Бергсона о том, что “точное определение” может быть дано только “завершенной реальности”, не является справедливым. Так, например, ряд натуральных чисел заведомо не завершен, он является бесконечным, но математики его определяют. Возможно, что Вселенная является бесконечной. Что касается вопроса об отношениях между понятиями “предмет” и “сознание”, то А. Бергсон соотносит понятие ”предмет” с возможностью предмета раствориться в реальности. Сознание А. Бергсон такой способностью не наделяет.

В этой связи нельзя не отметить, что глубокие суждения по вопросу об отношениях между понятиями “сознание” и “вещь” были высказаны ещё Платоном. Согласно Платону не ум, а целое первично. Если бы ум был первичным, то поскольку всё стремится к первичности, то все вещи были бы умными, – однако мы видим, что некоторые вещи лишены разума, следовательно, ум не является первичным [115, с. 454]. Еще раньше Пифагор писал о том, что мудрость следует соотносить с интуитивным осознанием невидимых проявлений, со способностью общения с “духами вещей”, а не только с их внешней формой.

А. Бергсон психологическое, внутреннее время личности, время переживаний личности соотносит с абсолютом. В этом то же одна из причин, почему он противопоставляет сознание предметам. А. Бергсон пишет: “Если я хочу приготовить себе стакан подслащенной воды, то что бы я ни делал, мне придется ждать, пока сахар растает. Этот незначительный факт очень поучителен. Ибо время, которое я трачу на ожидание – уже не то математическое время, которое могло бы быть приложено ко всей истории материального мира, если бы оно вдруг развернулась в пространстве. Оно совпадает с моим нетерпением, т. е. с известной частью моей длительности, которую нельзя произвольно удлинить или сократить. Это уже не область мысли, но область переживания. Это уже не отношение; это принадлежит к абсолютному [20, с. 46].

Пытаясь выяснить, относит ли А. Бергсон понятие времени к категории вещи, можно высказать также следующее довольно неожиданное суждение. Поставим вопрос: какие операции над таким объектом, как время следует осуществлять для того, чтобы была глубже раскрыта природа этого объекта? А. Бергсон сравнивает, сопоставляет между собой категории время и пространство, время и сознание.

Здесь явно прослеживается аналогия между тем методом, который использует А. Бергсон, и тем, как поступают исследователи, когда перед ними стоит задача раскрыть сущность той или иной вещи. Известно, что если включить ту или иную вещь в систему других вещей, то эта исследуемая вещь под воздействием других вещей может быть подвергнута преобразованиям, и в процессе этих преобразований могут раскрыться те или иные качества, свойства вещи. Естественно, что речь идет о вещах, обладающих свойством валидности. Валидность – это такое свойство вещи, при наличии которого вхождение вещи в систему существенно преобразует эту вещь. Если у вещи отсутствует свойство валидности, то включение этой вещи в систему других вещей с целью познания её свойств является бессмысленным. Чаще всего, очевидно, реализуется следующая ситуация: при включении в одну систему вещей вещь обнаруживает свойство валидности, а при включении в другую систему вещей – она это свойство может не обнаружить. Так что относительным является само свойство проявлять те или иные свойства в той или иной системе.

Вопрос о том, в систему каких конкретно вещей следует включать понятие времени, рассматривается в современной лингвистике. Лингвисты отмечают, что время живет в культуре как бы в “двух измерениях” или в “двух вариантах”. С одной стороны, в языке имеется множество слов, указывающих непосредственно на время, дающих отсылку к тому или иному конкретному времени. Это проявляется во временах глаголов, в наречиях и в таких существительных как день, час, год, минута и т. д. Но имеют место и особые слова – импликаторы, подчеркивающие временной аспект реальности. (См., например, работу Н. А. Потаенко [122].) В импликаторах понятие времени существует как дополнительная, но обязательная характеристика: например “ветеран” – это человек, который приобрел опыт за счет своей длительной во времени деятельности на фронте или на производстве. “Архив” – это не просто склад, а склад документов, материалов, в которых отражены данные, связанные с прошлым. Иногда импликатор представляет собой то или иное сочетание. Например “серебрянная свадьба” и т. п.

Значительное внимание А. Бергсон уделяет рассмотрению вопроса о том, каким образом соотносятся между собой знания о времени, выявленные на уровне здравого смысла, с теми знаниями, которыми располагает наука. Он отмечает, что в обыденном и научном познании имеются и общие черты и отличия. Общими являются цели познания. Обыденное и научное познание имеет целью подготовлять наше воздействие на вещи. Он называет их “двумя видениями одинакового рода”, хотя и разной точности значения. Главным он считает следующее суждение: “…обычное познание вынуждено, как и научное познание – и по тем же основаниям, что и последнее, – рассматривать вещи в пульверизованном времени, в котором не имеющее длительности мгновение следует за другим, тоже не длящимся мгновением. Движение для него – ряд положений, изменение – ряд качеств, и вообще становление – ряд состояний. Оно исходит из неподвижности (как будто бы неподвижность не есть просто видимость, особенный эффект, вызываемый одной движущейся вещью в другой движущейся вещи, когда они урегулированы одна другой), и с помощью искусной комбинации неподвижностей оно воссоздает имитацию движения, подставляемую ею на место самого движения: эта операция практически удобна, но теоретически абсурдна, являясь источником всех тех противоречий, которые встречают на своем пути Критика и Метафизика” [21, 117]. Термин “пульверизованное” время, как нам представляется, используется А. Бергсоном для того, чтобы подчеркнуть, что время по аналогии с движением обычно рассматривается как состоящее из не имеющих длительности мгновений, следующих одно за другим.

Научность, формы научности и формы рационализма А. Бергсон соотносит с теми или иными способностями моделировать сам процесс восприятия. Он использует при этом представления о “плотном и сверх того эластичном настоящем, которое мы можем расширить неопределенно далеко назад…” [21, с. 118].

Можно привести ряд аналогичных суждений свидетельствующих о том, что вхождение новых необычных представлений А. Бергсон отнюдь не отождествляет с отказом от научности и рационализма. Интуиция рассматривается как дополнение рационализма. В этом очевидна одна из причин, почему идеи А. Бергсона продолжают свою жизнь в новых течениях философии.

Значительное влияние на творчество А. Бергсона оказала эволюционистская теория Г. Спенсера. Поскольку эволюционный процесс протекает в определенном времени, А. Бергсон пришел к выводу, что геометрическая модель времени является ограниченной. В механике используется представление о специфическом и во многом ограниченном времени. Мы можем вернуться назад и сколь угодно раз проверить опыт. Каждый момент времени в механике внешний по отношению к другому моменту, поэтому они равнозначны. Время конкретного опыта в ней полностью отсутствует. Геометрическая модель времени, пространственность – это характеристика вещей. Сознание, напротив, характеризует длительность.

Модель времени как кристаллизованная серия моментов пригодна, в рамках практических задач науки, для создания эффективных инструментов по контролю за ситуациями. Но очевидна неадекватность этой модели для анализа данных сознания и различных его проявлений. А. Бергсон пишет: "Когда я смотрю на циферблат часов и движущиеся в соответствии с колебаниями маятника стрелки, то не время я измеряю, как бы это ни казалось очевидным, – я фиксирую одновременность, а это совсем не одно и то же. Во внешнем пространстве есть только расположение стрелок относительно маятника и при этом ничего от позиций прошлого. Только внутри меня есть процесс организации и взаимопроникновения, образующий реально длящееся время. Лишь благодаря моему внутреннему маятнику, отмеряющему колебания прошлого, я могу ощутить ритм настоящего времени" [130 с. 492].

Бергсоновское "живое" время или длительность относятся к числу фундаментальных, неотъемлемых свойств становления, необратимости. А. Эйнштейн был склонен принимать идею необратимости лишь на феноменологическом, в данном случае описательном, уровне [177, c. 365].

В итоге можно сформулировать положение о том, что существует ряд причин, в силу которых время представляет собой предмет пристального внимания со стороны многих наук, а не какой-то одной. По своей природе время является своего рода синтетическим объектом. “Синтетическим” время оказывается в том смысле, что оно состоит из разнородных частей: модус настоящего расположен в поле имманентности, человек схватывает настоящее в потоке непрерывно сменяющих друг друга “теперь” (слово “сейчас”, которое употребляет в своих письмах А. Эйнштейн, равнозначно слову “теперь”). Что касается модусов прошлого и будущего, то они могут существовать только в виде представлений и расположены в поле трансценденции. Так что вопрос о том, как происходит процесс “становления”, обсуждаемый в переписке А. Эйнштейна с М. Бессо, может являться иллюстрацией справедливости сделанного нами выделения разных когнитивных полей при изучении свойств времени.

Следовательно, или физики сами собственными средствами должны подвергнуть анализу факт расположения различных модусов времени в различных когнитивных полях, или обращаться к другим сферам знаний. Обращение же к психологии может и не дать должных результатов, т. к. психология не изучает физические закономерности, а без знания того, что принято называть “физические свойства времени”, вряд ли могут быть представлены с должной полнотой все возможные модели времени. Более плодотворным, по-видимому, является обращение к сфере логики и методологии науки. Одна из причин, подтверждающих такой подход, заключается в том, что именно в сфере логики и методологии исследуется процесс образования абстрактных понятий. А. Эйнштейн писал, что такому конструкту в физике, как “пространственноподобные сечения” теория относительности отказывает в объективной реальности. Может возникнуть вопрос, а зачем вообще создаются подобного рода конструкты. Дело заключается в том, что закономерности бытия не раскрываются сами по себе. Поэтому ученые создают специальные средства, особый инструментарий. Без этого было бы невозможно раскрыть сущность объектов познания. Для постижения самих этих средств необходимо знать суть теорий, в рамках которых эти средства создаются. Здесь вырисовывается определенный путь постижения времени – путь обращения не просто к результатам, полученным, скажем, в такой области, как физика, а к изучению той методологии, на основе которой создаются познавательные средства или конструкты, используемые данной наукой.

Владимир Иванович Вернадский (1863 – 1945) – выдающийся естествоиспытатель и мыслитель, основоположник генетической минералогии, геохимии, биогеохимии, радиологии и учения о биосфере и ноосфере. В своем мировоззрении он стремился к органическому синтезу естествознания и гуманитарных наук. В.И. Вернадский известен прежде всего как ученый-естествоиспытатель. Особый интерес представляет его теория, согласно которой наша Земля имеет не только биосферу, но и ноосферу. Ноосфера (по гречески – сфера разума) – это новое состояние биосферы, при котором разумная деятельность человека становится значительным фактором её развития. Понятие ноосферы введено французскими учеными: Эдуардом Леруа (1870 – 1954) и Тейяром де Шарденом (1881 – 1953) в 1927 году. В. И. Вернадский развил представление о ноосфере как качественно новой форме организованности, возникающей при взаимодействии природы и общества.

Что касается современных исследований, посвященных анализу творчества В. И. Вернадского и его взглядов относительно времени, то здесь, прежде всего, следует отметить работу Г.П. Алексеева “Причина времени” [6].

С одной стороны логистика и аксиоматика подошли к теоретико-познавательным проблемам, которые являются нерешёнными, и научно подойти к которым мы не умеем. С другой стороны, мы подходим с помощью высшей геометрии и анализа столь же пока недоступному чисто научному решению проблемы реального пространства-времени” [34, с. 78]. (В начале XX века под логистикой было принято понимать математическую логику.)

В. И. Вернадский сумел расставить соответствующим образом акценты на отношениях между эмпирическим материалом, теоретическими положениями и обобщениями методологического уровня. Именно это обстоятельство дает возможность оценить его краткий очерк истории становления представлений о времени от древности до наших дней как заслуживающий внимания. Он фиксирует тот факт, что атомы являются бренными, и дает следующую характеристику времени: “…время есть одно из основных проявлений вещества, неотделимое от него его содержание” [33, с. 229].

К вопросу о взаимосвязи времени и движения В. И. Вернадский возвращается и при рассмотрении тех зависимостей, которые существуют между временем и пространством. Он отмечает, что органическая зависимость между временем и пространством была найдена задолго до высказанных по этому вопросу суждений Г. Минковского. Многие понятия самой геометрии связаны с представлением о движении, и, поскольку движение связано с временем косвенно и опосредованно, выявляется зависимость между временем и пространством. В. И. Вернадский называет многих мыслителей, в чьём творчестве в той или иной форме, иногда в скрытом виде, иногда открыто проскальзывала идея о связи пространства и времени: Франциско Патрици (1529 – 1597), Пьер Гассенди (1592 – 1655), Джон Локк (1632 – 1704). И что особенно интересно, оказывается, что в 1901 году была издана книга Мельхиора Палади под названием “Новая теория пространства и времени”. Все эти мыслители были предшественниками идей Г. Минковского, высказанных им в 1908 году.

В. И. Вернадский был одним из создателей антропокосмизма – мировоззренческой системы, представляющей в единстве природную (космическую) и человеческую (социально-гуманитарную) сторону объективной реальности. В. И. Вернадский исследовал закономерности перехода биосферы в ноосферу, подробно проанализировал многообразие пространственно-временных состояний материи, дал характеристику некоторым свойствам времени.

Нам важно подчеркнуть, что учение о биосфере В. И. Вернадский разрабатывал, основываясь на системном подходе. Только с позиции системного подхода можно было понять совокупность всех живых организмов не как случайно возникших на земной поверхности, а как закономерно продолживших своим формированием структурные и функциональные процессы геохимии земной коры в направлении, прежде всего, накопления и преобразования приходящей из Космоса и глубин планеты свободной энергии. В наследии В. И. Вернадского показано, что необходимо исследовать место человека в такой метасистеме как Земля - Общество - Космос.

Одна из основных позиций М. Хайдеггера состоит в том, что он считал само по себе бытие “затаённым”. Природа любит “скрываться”, писал он. Известный исследователь творчества М. Хайдеггера Ш. Винтер пишет: “...Хайдеггер спрашивает, как могло случиться, что в метафизике именно бытие остается “неосмысленным”. Он утверждает, что причина этого заключается не в мышлении, которое что-то опускает, а в самом бытии, ...в том, что оно само не обнаруживает себя. Скрытость бытия – его свойство; это нечто своего рода охраняемое, или закрытое по своему характеру, позволяющее таить и скрывать от всего сущего сущность бытия. Мышление и соответственно истина происходят из взаимозависимости бытия и человеческой сущности, “вторгаются” в бытие, именно в его “здешнюю” часть, образуя сущность самопонимания, познавая ускользающую часть бытия и истину в ее открытости”. По Хайдеггеру, мышление – это моё движение и движение моих знаний во времени [37, с. 224].

В. И. Вернадский придерживался других позиций. Будучи человеком материалистичным, он писал: “Понятие времени есть одно из основных эмпирических обобщений, если оно и не было открыто научным мышлением, в течение нескольких тысячелетий проверяется и обрабатывается научным опытом, наблюдением, научной мыслительной работой...” [35, с. 34]. Вместе с тем он считал, что если в представлениях о времени происходят изменения, то это обусловлено влиянием философии и религии.

И все же В. И. Вернадский, несмотря на свой последовательный рационализм, не может уйти от необходимости признать наличия “загадки”. Он пишет: “Великая загадка вчера – сегодня – завтра, непрерывно в нас проникающая, пока мы живем, распространяется на всю природу. Пространство – время не есть стационарно абстрактное построение или явление. В нем есть вчера – сегодня – завтра. Оно всё как целое этим вчера – сегодня – завтра всеобъемлюще проникнуто” [там же, c. 45].

Традиционная наука старалась эту загадку как бы не замечать. Однако в современных концепциях научной рациональности обосновывается идея “многомерного образа науки”, включающая наряду с когнитивно-методологическими, также психологические и социально-психологические “измерения”. На это обстоятельство мы обращаем внимание прежде всего потому, что к самой проблеме времени, можно, следовательно, подходить, исходя не столько из знания специфики той науки, в рамках которой эта проблема рассматривается, сколько с точки зрения того, какое конкретно “измерение” самой науки используется в подходе ко времени. Имеется в виду т. н. “междисциплинарный подход”. Именно такие подходы намечаются в настоящее время в ряде исследований (см.: [119, 120]).

В этой же связи обратим внимание на то, что при рассмотрении вопроса о соотношении “понятийных полей”, в рамках которых функционирует понятие времени, обычно выделяют два возможных подхода: поле естественнонаучных представлений и поле философских категорий. Но есть ещё (по крайней мере) один ракурс, на рассмотрении которого необходимо остановиться при анализе сущности понятия времени. Речь идет о сравнении категориального аппарата западноевропейской и восточной, в частности, китайской философии. Известна, например, точка зрения, что китайскую философию, точнее, её онтологию (хотя сама разделённость на онтологию и гносеологию по отношению к китайской философии может быть осуществлена весьма условно), следует рассматривать как онтологию событий, а не субстанций. Делается вывод, что именно по этой причине в китайской философии не наблюдается потребности в категориальном аппарате, в выявлении, что есть качество, атрибут и т. п. [60, с. 386].

На это важно обратить внимание, так как во многих современных концепциях при рассмотрении содержания категории времени за исходное берется или понятие “событие”, или родственное, но не тождественное ему понятие “состояние”. Однако при попытке взаимоувязки данных понятий с другими категориями западноевропейской философии, возникают серьезные трудности. Может быть, обращение к китайской философии в какой-то степени будет способствовать прояснению данной ситуации.

За последнее время внимание к изучению функций такого феномена, как “присутствие отсутствующего”, наблюдается в сфере социологии. Так, например, один из представителей постмодернистской логики Ж.-Л. Нанси пишет: “Оппозиция “пространство – время” и “присутствие – отсутствие” структурируют понятие социального отношения как опространствливание – овременение и как присутствие – отсутствие” [109, с. 84]. Вместе с тем утверждение, что именно социология – это “царство присутствия отсутствующих вещей”, является не совсем точным в том смысле, что любой проект, любой замысел включает то, чего чаще всего нет, пока нет, но что должно быть достигнуто.

В связи с сопоставлением проблемы времени и специфики такой ситуации, как “присутствии отсутствующего”, выскажем несколько предварительных замечаний.

1. При исследовании любых процессов и явлений всегда могут возникнуть такие ситуации, когда в исследование с неизбежностью включается отсутствующий объект. Например, в случае с бесконечностью её конец представляет собой отсутствующий объект, причём этот отсутствующий объект органически соотносится с содержанием самого понятия бесконечности. В обыденной жизни можно также найти массу примеров, когда содержание понятия раскрывается за счет привлечения представлений об отсутствующем объекте. Таковы, например, понятия “холостяк”, “бездетная супружеская пара” и т. п.

2. По отношению к понятию времени у этих “отсутствующих объектов” (прошлого уже нет, будущее ещё не наступило) имеется своя специфика. Может быть, следует классифицировать отсутствующие объекты именно в связи с их соотнесенностью не только к настоящему, но и к будущему или к прошлому. О специфике прошлого и будущего нами уже были высказаны определенные суждения.

3. Несомненно, что между стратегией исследования времени и трактовкой специфики философии, с одной стороны, и науки – с другой, имеется непосредственная связь. В концепции М. Хайдеггера бытие должно быть соотнесено с понятием “не-бытие” или Ничто. Ничто заведомо не может быть объектом экспериментального исследования. Отсюда делается вывод, что Ничто не может быть и объектом научного исследования.

Что касается модуса прошлого, то не само прошлое, а только его “следы” могут быть объектом экспериментального исследования. Если ситуация “исчезает”, следовательно она превращается в Ничто. По сути, модус будущего также связан с понятием Ничто. До тех пор, пока та или иная ситуация будущего не реализовалась, её нет, и, следовательно, она представляет собой Ничто. Причастность модусов прошлого и будущего к понятию Ничто убеждает, что части модусов времени должны быть отнесены к объектам философского поля. Сам феномен времени – сложный феномен, состоящий из частей (модусов), природа которых различна. Поэтому такой объект, как время, должен быть предметом исследования и науки, и философии. Любая попытка сделать феномен времени предметом чисто научного исследования заведомо обречена на провал. Что касается исследований, выполненных, казалось бы, в чисто философском ключе (речь идет здесь о работе М. Хайдеггера), то в них имеется обращение к научным данным, хотя основное внимание обращено на метафизику и философский подход к проблеме времени.

После этого весьма пространного отступления вернемся к рассмотрению загадки “вчера – сегодня – завтра”. По сути дела, в ней речь идёт о процессе становления и об ограниченных возможностях моделей, с помощью которых этот процесс смоделирован. В. И. Вернадский писал об этом в 30-е годы XX века. Но прошло время, и в 90-е годы появились работы, в которых обстоятельно стал рассматриваться вопрос о возможностях компьютерного моделирования времени. Речь идет о так называемых негеометрических моделях времени. Одной из работ, в которой с должной полнотой и обстоятельностью рассмотрен вариант построения модели времени на компьютере является книга российского логика А. М. Анисова [8].

Автор описывает правила преобразования содержимого памяти, меняющего множество моментов. Правила эти ничто иное, как программа работы компьютера, выполнение которой определяет последовательность изменений моментов времени.

Наиболее важными аспектами этих изменений являются следующие.

1. В памяти появляется новая информация. Возможность моделировать новое – это существенная черта рассматриваемого компьютерного моделирования, однако сам источник этой новизны лежит за пределами ЭВМ. Источник новизны зависит от процессов, происходящих в ходе эксперимента. Используя довольно сложный ход рассуждений, который в своих деталях может быть понятным только для специалистов, автор высказывает гипотетическое предположение о том, что сам компьютер можно представить себе единственным источником новой информации.

2. Преобразование памяти сопровождается потерей информации. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ СУЩЕСТВУЮЩЕГО – одна из характерных черт динамической концепции времени. При этом восстановить утраченное невозможно, т. к. в противном случае не следовало бы вообще вводить представление об исчезновении. Речь идет о восстановлении информации средствами данного компьютера, т. е. средствами рассматриваемой модели. Возможности сохранения информации при помощи других компьютеров или иных устройств в расчёт не принимаются.

3. Отношение, точнее, соотношение между новым и старым в модели не произвольно, а подчиняется закону ПРЕЕМСТВЕННОСТИ. На каждом этапе преобразования содержимого памяти новое никогда не занимает места старого целиком. Следы прошлых состояний памяти соседствуют с только что возникшими образованиями. В результате моменты времени развертываются в ряд, упорядоченный бинарными отношениями “раньше, чем”.

4. В силу первых двух пунктов, ряд моментов и сами моменты, в отличие от представления времени в статических моделях, не остаются неизменными. ВРЕМЯ “ТЕЧЕТ”. Настоящее после своего возникновения на каждом шаге преобразований смещается в прошлое, постепенно теряя информацию и находясь под угрозой полного исчезновения. Таким образом, любой момент времени когда-то был будущим, затем стал настоящим, а сейчас является лишь тем, что от этого настоящего осталось. По мере возникновения в ходе СТАНОВЛЕНИЯ новых “настоящих” прежний момент полностью вытесняется в небытие.

5. Находящаяся в памяти упорядоченная последовательность моментов суть не что иное, как МЕТАМОМЕНТ, представляющий собой настоящее – ряд и содержащий своё настоящее (настоящее настоящего), своё прошедшее (настоящее прошлого), правда, без своего будущего. Примечание: автор отмечает, что он рассматривает вариант, в котором отсутствует построение супернастоящего или метамомента. В памяти компьютера в состоянии разместиться лишь один актуально данный момент. Метамоменты-предшественники уже не существуют, метамоменты-последователи ещё не существуют. Их несуществование в качестве полноценных моментов АБСОЛЮТНО в рамках рассматриваемого уора*, поскольку ограниченность ресурсов пространства памяти не позволяет хранить эти метамоменты наряду с актуальным метамоментом. Но не следует считать их призраками, не имеющими отношения к реальности. Метамоменты прошлого оставили следы в метанастоящем, появление метамоментов будущего реально возможно.

Функциональная асимметрия мозга человека. Рассмотрим этот вопрос на примере феномена, который принято называть “функциональной асимметрией мозга”. Одна из закономерностей, выявленных при изучении данного феномена, заключается в

_____________________

*Уоры – это одно из центральных понятий негеометрической модели времени. Предполагается, что универсум моделируется не геометрической структурой, а представлен компьютерной моделью. В компьютерной модели существует ровно по одному экземпляру каждого объекта, прошлые состояния объекта стерты в ходе преобразования памяти, новые состояния ещё не появились. Стирание прошлого необходимо в силу того, что памяти в таком компьютероподобном универсуме просто заведомо не хватит, чтобы разместить все прошлые состояния, не говоря уже о будущих, которые только предстоит вычислить. Такого вида УНИВЕРСУМЫ С ОГРАНИЧЕННЫМИ РЕСУРСАМИ называются сокращенно УОРАМИ.

том, что у правшей правое полушарие, а у левшей – левое ответственны за механизмы памяти, за построение модели прошлого. Механизмы построения моделей будущего обеспечиваются у правшей левым, а у левшей правым полушарием. Этот феномен, ставший известным относительно недавно, способствует более глубокому осмыслению загадки “вчера – сегодня – завтра”.

О том, что функции правого и левого полушария мозга асимметричны, стало известно ещё в середине XIX века. Французские ученые Дакс и Брок отмечали, что нарушение речи наступает только при поражении левого полушария. Однако о специфических функциях правого полушария долго ничего не сообщалось. Лишь в 1981 году за открытие функциональной специализации полушарий мозга была присуждена Нобелевская премия профессору психологии Калифорнийского технического института США Роджеру Сперри.

В этой связи рассмотрим также ряд принципиальных положений, изложенных в книгах и статьях Н. Н. Брагиной и Т. А. Доброхотовой, посвященных этому вопросу [27].

Благодаря наличию функциональной асимметрии человек обладает способностью осуществлять сложную деятельность. Проиллюстрируем это положение на примере. Перед человеком (правшой) положили листок бумаги, на котором нарисован небольшой кружок, и предложили поочередно указательными пальцами правой и левой руки дотронуться до этого кружка. Испытуемый с одинаковой легкостью выполняет это задание и правой и левой рукой. Усложним задачу. Предложим испытуемому вырезать ножницами нарисованный кружок. Он будет по-разному использовать возможности правой и левой руки. Правая рука – ведущая, за ней сохраняются более сложные действия. Левая рука выполняет функцию “помощницы” правой руки.

Для более тщательного рассмотрения феномена функциональной асимметрии, целесообразно использовать методологический прием, предложенный Ф. Т. Михайловым [102], так называемое “отключение” или “усечение”, или “неприсутствие”. “Отключить” функциональную асимметрию мозга полностью невозможно. Но можно сравнить ситуации, при которых функциональная асимметрия выражена слабо, с теми ситуациями, при которых она выражена сильно. При таком сравнении контрастных ситуаций особенно отчетливо вырисовывается роль функциональной асимметрии в познавательной деятельности и её специфика.

Это свидетельствует о том, что асимметрия обеспечивает возможность творческой деятельности. Следовательно, эффект отсутствия тоже несет информацию, и, как не странно, информацию именно о том, что отсутствует. Очевидно, здесь существует принципиальная возможность проникнуть в суть тех отношений, которые существуют между частью и целым.

Правое полушарие связано с формированием чувственного образа. Усиленная активность правого полушария наблюдается в состоянии сна. У большинства людей во сне левое полушарие отдыхает после напряженной работы. За счет повышенной активности правого полушария спящий человек может видеть яркие бессловесные сны, испытывать эмоциональные ощущения, которые не могут быть полностью выражены словами. Эту “невыразимость” некоторые авторы сравнивают с “невыразимостью” тех переживаний, которые испытывает человек при восприятии музыки. Известно, что восприятие музыки тесно связано с деятельностью правого полушария.

Существует эффект, который специалисты называют “deja vu” (“уже виденное”) – человек испытывает ощущение “я уже это где-то видел”, “что это уже со мной было”. Высказываются предположения, что в таком состоянии резонируют какие-то “мыслеобразы”, за возникновение которых ответственна деятельность правого полушария.

Можно предложить дополнительные методики для исследования того “вклада”, который по отдельности вносят правое и левое полушария в мыслительные и, соответственно, поведенческие акты, за счет наблюдения поведения детей в различном возрасте. В поведении детей отмечаются два момента: а) опора на правое полушарие, усиление роли левого полушария с возрастом. б) усиление функциональной асимметрии с возрастом. О том, что у пожилых людей асимметрия выражена меньше, речь уже шла.

В этой связи можно высказать некое общее суждение. Сам факт создания Международного общества по исследованию сущности времени, ещё не гарантирует подлинную консолидацию усилий ученых. Из изложенного ясно, что должны быть органически связаны между собой цели и задачи, которые перед собой ставят специалисты в области создания искусственного интеллекта – с одной стороны, и специалисты, изучающие специфику детского мышления и поведения, а также специалисты в области рецептивной эстетики – с другой. Нам могут задать вопрос: а какое отношение имеют эти исследования к самому феномену времени? Дело в том, что функциональная асимметрия полушарий мозга обеспечивает и соответствующую “несимметричную” ориентировку в модусах времени. Правое полушарие, ответственное за образное мышление, за наши воспоминания, ответственно также и за отражение прошлого. Левое полушарие ответственно за построение моделей будущего и за нашу творческую деятельность. Так что вопросы изучения человеческого интеллекта, вопросы создания искусственного интеллекта и вопросы дальнейшего изучения свойств времени органически связаны. Чем полнее будет привлекаться материал из таких различных областей знаний, как, например, детская психология и рецептивная эстетика, тем больше будет основания для широких обобщений, что, в свою очередь, должно стать базой для дальнейших, надеемся продуктивных, исследований. В этой связи мы не можем не сослаться на работы А. И. Мещерякова [101], свидетельствуетющие об исключительной роли фактора времени в процессе формирования сознания у детей. Об этом, в частности, пишет Ф. Т. Михайлов: “Эксперимент А. И. Мещерякова позволил убедиться на практике в том, что человек только тогда приобретает способность мыслить и относиться к миру со знанием, когда реальное историческое время культуры становится его личной биографией” [102, с. 279].

Наряду с В. В. Зеньковским (1881 – 1962) Н. О. Лосский впервые предпринял попытку целостного и критического исследования собственно философской проблематики в истории русской мысли. Его называли патриархом русской философии, а также мыслителем, который передал духовную эстафету от русской эмиграции к новому поколению русских людей. Во многих произведениях Н. О. Лосского значительное внимание уделено анализу феномена времени. С наибольшей полнотой суждения о времени представлены в работе “Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция” [92].

Для того чтобы более последовательно изложить концепцию времени Н. О. Лосского, необходимо вначале несколько слов сказать о его исходных мировоззренческих позициях. Он считал, что основное внимание философии должно быть привлечено к анализу т. н. “субстанциальных деятелей”. Всякий субстанциальный деятель способен производить не только психические, но и материальные процессы; а, следовательно, он не душа, производящая только душевные процессы, и не материя, производящая только материальные процессы, а существо метапсихофизическое, т. е. стоящее выше различия между душевным и материальным процессами [там же, с. 120]. Это понимание ограниченности и относительности деления всего существующего на две сферы: сферу Бытия и сферу Мысли – важно иметь в виду при рассмотрении его воззрений на сущность времени.

Ход своих рассуждений философ начинает с вопроса: “Что существует в мире?” Естественный ответ – в мире существуют люди и предметы, причем предметы подвержены изменениям. Далее Н. О. Лосский дает определение понятию “событие”. Событием он называет всякое состояние вещей, возникающее во времени и после большего или меньшего промежутка времени исчезающее, отходящее в область прошлого. Обратим внимание на то, что понятие событие соотносится с изменением состояния вещей, а понятие “состояние” привлекает к себе особое внимание современных исследователей. Для сравнения отметим, что в Древней Греции предполагалось, что для познания природы вещей необходимо и достаточно знать только их происхождение, т. е. явно переоценивался генетический метод. Здесь же метод исследования включает уже и такие понятия как событие и состояние.

Здесь Н.О. Лосский, на наш взгляд, явно исходит из традиционного понимания бесконечности. Между тем, сравнительно недавно было показано наличие целого ряда весьма специфических, качественно отличных друг от друга видов бесконечности. Наряду с актуальной и потенциальной бесконечностью математиками были открыты такие её виды, как метрическая бесконечность, бесконечность типа “плотности континуума”, аффинная бесконечность и т. д.

Представим себе далее, что у нас имеются два отрезка. Один больший – 2 см, а другой меньший – 1 см. Можно ли на одном и на другом отрезке поместить одинаковое количество точек? Ответ, казалось бы, должен быть таким: на том отрезке, который длиннее, можно поместить большее количество точек, чем на том, который короче. Но этот ответ будет правильным только при условии, если точки являются протяженными объектами, другими словами, имеют метрику. Если же речь идет о непротяженных точках, т. е. о точках, не имеющих метрики, то их на любом отрезке, каким бы крошечным он ни был, можно поместить бесконечное множество. Отсюда вытекает следующее суждение: между отрезками любой длины, как бы они не отличались друг от друга по своим метрическим свойствам, т е. по длине, можно поместить бесконечно большое количество непротяженных точек и между точками на одном и на другом отрезках можно установить взаимно-однозначное соответствие. Следовательно, если перед нами два отрезка различной длины и мы зададим вопрос о том, имеются ли у этих отрезков такие свойства или качества, для характеристики которых их длина – т. е. метрическое свойство – не играет роли, то мы должны ответить: да, такое свойство имеется, т. к. на каждом из этих отрезков может быть размещено бесконечное количество безразмерных точек, каждый отрезок может вместить “плотность континуума”.

Рассмотрим содержание такого понятия, как “аффинная бесконечность”. Слово “аффинная” происходит от латинского слова affinis, что значит “родственный”, “соучастный”. Подробно об аффинной геометрии мы рассказывать не будем, отметим лишь, что аффинные преобразования предполагают сохранение подобия. Фигуры могут уменьшаться или увеличиваться в своих линейных размерах, но мы их узнаем, т. к. сохраняется подобие.

В качестве примера возьмем детскую игрушку – пирамиду с кольцами. Внизу лежит самое большое кольцо, над ним располагаются кольца всё меньшего и меньшего диаметра. Допустим, у нас имеются две пирамидки: у одной стержень, на который одеваются кольца, – длиннее, а у другой – короче. Спрашивается, на каком стержне поместится больше колец при условии, что толщина этих колец одинаковая? Ответ, казалось бы ясен: чем длиннее стержень, на который кольца одеваются, тем больше колец можно одеть на этот стержень, при условии, что толщина у всех колец одинаковая. Но не торопитесь принять этот ответ! Необходимо рассмотреть еще один вариант: предположим, что толщина каждого кольца не просто бесконечно мала, а совсем отсутствует, другими словами, она равна нулю. Что тогда? Тогда длина стержня, на который нанизываются кольца, вообще не играет роли. И на очень маленький стерженек, и на очень длинный стержень можно нанизать одинаковое, в данном случае, бесконечное количество колец.

Для современной методологии знаменательно, что ещё в 50-е годы XX века Людвиг фон Берталанфи (1901 – 1972) произнес крылатую фразу: “Всюду системы!”. А ведь понятие или, лучше сказать, категория “вещи” в научном, предельно общем и глубоком смысле этого слова – это и есть система. Отдельно взятая вещь вообще не существует, а если она каким-то необычайным образом и могла бы существовать, то, находясь в абсолютно изолированном состоянии, она не смогла бы проявить никакого своего качества или свойства. Если рассматривать наследие Н. О. Лосского как “духовную эстафету”, то в этом плане приходится только сожалеть, что наработки, сделанные в сфере теории систем, до сих пор слабо используются во многих разделах науки, особенно в области изучения времени. Н. О. Лосский ещё в 1938 году утверждал системный характер процесса познания. Будучи интуитивистом, он считал, что познающий субъект не конструирует познаваемый предмет, а интуитивно его созерцает, “находя в нем системность, обусловленную …предшествующею знанию жизнедеятельностью” [там же, с. 201].

Время, согласно Н. О. Лосскому, как мы уже отмечали, является формой событий или процессов, причем не только физических, но и психических. Это означает, что пустого, бессодержательного, т. е. несвязанного с физическими или психическими явлениями, времени, с его точки зрения, не существует, и можно выделить два вида времени: физическое и психическое время. Причем, время – это “единая тождественная для всех мировая форма” [там же, с. 203].

Время обладает свойством длительности, оно течёт. Причем сказанное выше позволяет предположить, что оно течёт благодаря своему содержанию, точнее, то, что в нем течёт (или длится), и есть его содержание, т. е. течет именно содержание времени или, что для Н. О. Лосского то же самое, во времени текут процессы или события. Течение времени таково, что содержание всех предыдущих моментов времени “стало уже безвозвратно прошлым” [88, с. 291]. Последнее означает, что течение времени сопряжено у него с различением в нём прошлого, настоящего и будущего.

Происходящие во времени события, с точки зрения Н. О. Лосского, находятся друг к другу в отношениях двух типов: “прежде” или “после”; а также “одновременности” (сосуществования). Эти отношения Н. О. Лосский анализирует на примере падения камня. Процесс падения совершается во времени и ему, согласно Н. О. Лосскому, присущи различные “отношения времени”. В частности, отношение прежде – после. Это отношение “связывает обе стороны вместе сразу”: например, “бытие первой секунды существует каким-то образом для бытия пятой секунды и наоборот”. Н. О. Лосский указывает здесь на целостность, связность феномена времени, тогда как в других местах он, напротив, акцентирует внимание на его дробности. Но специфику таких характеристик, присущих отношению “прежде – после”, как “вместе” и “сразу”, по мысли Н. О. Лосского, “нельзя понимать как одновременность: тогда получилось бы прямое противоречие – одновременность последовательности”. Отсюда он заключает, что не остается ничего другого, как “думать, что отношения времени суть вневременные условия времени” [89, c. 363]. Подобным образом он рассуждает и о пространстве.

Однако “если сама временная последовательность вневременна” и вневременны отношения времени, то “что же тогда обладает свойствами временности”, – задает вопрос Н. О. Лосский. Ответ таков: “…временность принадлежит конкретным целым вещам и событиям, например, камню и падению его…”. Временные отношения “суть моменты конкретного целого, не временные” [там же, с. 363 – 364]. Вообще, “в мире есть много такого, что не имеет временной формы и потому не изменяется, не отпадает в прошлое” [88, с. 292].

Согласно Н. О. Лосскому, всё протекающее во времени нуждается в связующем начале для того, чтобы образовать “системное целое, в котором прошлое и будущее существуют в отношении друг к другу. Такое начало должно быть сверхвременным, иначе оно не могло бы определять вместе то, что относится к разным временам” [89, с. 364]. Так что любая “материальная система содержит в себе, кроме пространственной множественности, еще другую сторону – сверхпространственную, единую, связывающую в нечто цельное то, что в пространстве удалено друг от друга” [там же]. Речь идет о сверхвременном и сверхпространственном единстве предмета. Такое единство предметам может дать только субстанция. Любая же “…попытка вывести всё высшее целиком из низшего без содействия… высших начал, приняв за исходный пункт творческой эволюции пустое чистое пространство и время, есть нагромождение непонятностей уже потому, что пространство и время суть только пассивные формы, неспособные существовать без содержания и быть источником творчества” [92, с. 154].

Субстанция, согласно Н. О. Лосскому, есть “сверхвременное существо, творящее свои проявления во времени и являющееся носителем их”. Поскольку, “такое существо есть творческий источник своих проявлений”, Н. О. Лосский называет его “субстанциальным деятелем”. Таковым, по его мнению, является всякая личность. “Субстанция есть идеальное бытие, т. е. сверхвременное и сверхпространственное… мое “я” (душа… это бытие,… оно находится вне потока времени)” [90, с. 24]. Это в частности означает, что душа вечна.

Будучи по своей сущности вневременной, личность “только своим проявлениям, своим поступкам… придает форму временную (психические или психоидные проявления), или пространственно-временную (материальные проявления)” [там же, с. 23 – 24]. Само же я, “будучи вне времени и стоя выше его, не находится ни близко, ни далеко от своих переживаний, т. е. от событий, в которых проявляется его субстанциальная сущность: поэтому оно способно охватывать единым взором целый более или менее длительный отрезок событий, содержащий в себе не только настоящее, но и прошлое, а также нарождающееся будущее. Например, слушание мелодии и наслаждение ею было бы невозможно без этого господства над временем” [88, с. 11]. Это означает, на наш взгляд, что во многом именно благодаря субъективному аспекту универсума и достигается его связность, системность, в том числе связность временная.

Время и пространство, таким образом, лишь “способы действования” субстанциальных деятелей и выступают как подчиненные формы мира. Поэтому, согласно Н. О. Лосскому, сам “мир не находится во времени и пространстве: наоборот, время и пространство находятся в мире, поскольку деятели придают своим проявлениям эти формы” [там же, с. 217]. Пространственность присуща миру “только во внутримировых отношениях некоторых проявлений субстанциальных деятелей”. Он допускает даже, что пространство, как система внутримировых отношений, конечно, хотя “у него нигде нет “краев”…” [там же]. Но “мир как целое не имеет никакой пространственной формы, хотя некоторые части мира в отношении друг к другу пространственны” потому, что “не имеет ничего вне себя…” [там же, с. 170]. Здесь Лосский дает свое решение старого философского вопроса о том, что существует за “границами” мира. С его точки зрения, не корректно говорить о том, что за пределами мира существует еще нечто, поскольку время и пространство характеризуют только внутримировые связи и процессы, сам же вопрос заранее предполагает наличие пространственных и временных структур за его пределами.

Всё пространственно и временно оформленное Н. О. Лосский рассматривает не как бытие, а как бывание, как действование, производимое субстанциальным деятелем. Отсюда он делает удивительный вывод о том, что даже “строение и процессы в атоме не могут быть выражены до конца пространственно-временными моделями” [там же, с. 218].

Как утверждает Н. О. Лосский, познающий субъект может воспринимать изменения, совершающиеся во времени, именно благодаря тому, что сам он есть сверхвременное существо, ибо “чтобы воспринять изменение, …необходимо сразу созерцать и настоящее, и …прошлое состояние предмета” [89, с. 366]. Следовательно, “единый акт своего созерцания” субъект “направляет сразу на более или менее длинный отрезок изменения и созерцает его как сразу наличное течение” [там же, с. 367]. При этом к настоящему относится лишь “акт припоминания субъекта, направленный на прошлое”, а не само прошлое, которое “становится вновь имманентным сознанию субъекта”. Сам субъект, хотя он есть сверхвременное бытие, “способен совершать акты во времени, например, познавательные акты внимания, различения, припоминания…” [там же, с. 369].

Из сказанного следует, что субъект не пассивен, а сам есть “важнейший источник (важнейшая часть причины) своих проявлений во времени… и составляет… верховную основу временных актов…” [там же, с. 370]. Свобода воли субъекта проявляется, в частности, в его свободе от своего прошлого. Это оказывается возможным потому, что я есть существо сверхвременное, а следовательно, “нет ничего временного, что, предшествуя нашему я во времени, произвело бы его. Именно это …я как носитель творческой бескачественной силы, вступая во временной процесс своими действиями, есть подлинная причина, порождающая эти действования”, а отнюдь не его прошлый опыт. “Стать влиятельным… прошлое может лишь постольку, поскольку сверхвременное я актуализирует его, приобщает его к настоящему путем воспоминания” [там же, с. 550]. Именно благодаря своей сверхвременности субстанциальное я и может господствовать над событиями, текущими во времени. В наибольшей степени господство я над временным процессом обнаруживается, по мысли Н. О. Лосского, “в акте раскаяния, прожигающего душу до дна и отсекающего прошлое… в бездну времени” [там же, с. 551 – 552].

По мнению Н. О. Лосского, деятельность во времени для человеческого я необходима именно в силу его неабсолютности. Эта деятельность дополняет “его содержание всё новыми завоеваниями, тогда как Абсолют ни в чем не нуждается и не ради себя вступает во временной процесс” [91, с. 129].

В отличие от А. Бергсона, который не признавал существования сверхвременного я как субстанции, а допускал только временное бытие, поскольку, по мнению Лосского, опасался, что допущение сверхвременного, следовательно, неизменного начала уничтожит живую изменчивость реального бытия, сам Н. О. Лосский полагал, что именно сверхвременное начало в сочетании с временным процессом обеспечивает реальному бытию возможность непрестанного обновления и связи с прошлым [там же, с. 44 – 45].

Н. О. Лосский об Августине. Интересны, на наш взгляд, суждения Н. О. Лосского в отношении позиции Августина по проблеме времени. В выражении мысли Августина о вечном настоящем Н. О. Лосский обнаружил некоторую неточность. Слова Августина “вечное настоящее” он рассматривает как образное выражение, “сравнивающее сверхвременность с настоящим, то есть временностью”. “Как следует понимать “вечное настоящее”, – утверждает Н. О. Лосский, – видно из слов Боэция, где он говорит, что intelligentia Бога видит всё “одним охватом ума”, т. е. сверхвременно видит весь временной ряд, и для этого видения вовсе не требуется, чтобы одно звено вытекало с необходимостью из других звеньев” (см.: Боэций, трактат “Утешение философией”, V кн., 4 [26, с. 283]). Некоторые философы, например Гоббс, продолжает свою мысль Н. О. Лосский, в свете этих слов трактуют вечность Бога как неделимую точку. Но непонятно, “как может она охватывать всё время, которое есть не точка, а наоборот, вечная последовательность”. По мнению Н. О. Лосского, “мысль об одной точке во времени, объемлющей всю последовательность времен”, может прийти только в умы, склонные к материализму [89, с. 573]. “Слово “вечность” означает здесь не бесконечную длительность, которая всё же была бы течением во времени, а нечто гораздо более своеобразное: полную свободу от временных определений (краткость, продолжительность, предшествование чему-либо, следование за чем-то и т. п.), неприменимость к “я” в такой же мере, как, например, числу десять не присущи цвета. Субстанция не только находится вне времени, но ещё и господствует над ним, что и означается словом сверхвременность” [91, с. 10].

В другой работе Н. О. Лосский пишет, что Бог как верховное сверхвременное и сверхпространственное существо “может вступать в отношение к любому времени и пространству”, более того, “благодаря Его бесконечной мощи связь Его со всяким временем и местом совершенно актуальна”. Это означает, что “Бог вездесущ в пространстве и времени” [89, с. 574], а также то, что не только пространство, но и время существует во всём своем “объёме”, во всей целостности, существует как река, на всём его протяжении от истоков до устья.

Обосновывая свое учение, Н. О. Лосский вместе с тем подробно ссылался на Лейбница, который говорил: “Я… считаю пространство, так же как и время, чем-то чисто относительным: пространство – порядком сосуществований, а время – порядком последовательностей. Ибо пространство… обозначает порядок одновременных вещей, поскольку они существуют совместно…” [182, с. 441]. Основываясь на точке зрения Лейбница, что “время есть лишь порядок “прежде – после”, лишь своеобразная система отношений между событиями, Н. О. Лосский утверждает, что “пустого времени нет; элементы, упорядоченные отношением времени, сами не временны; внутри мирового целого есть временной порядок между некоторыми его элементами, но мир, взятый как целое, не временен; конкретный временной процесс делим… лишь до своих невременных элементов, следовательно, временной процесс не сплошен, а прерывист” [91, с. 100].

О причинности. Н. О. Лосский не сводит причинность только к естественной причинности, связанной с временным порядком. Подлинной причиной он называет субстанциальных деятелей, т. е. конкретно-идеальное, духовное начало. “Кто признает существование конкретно-идеальных начал, подобных человеческому я, тот не сводит причинность только к порядку событий во времени. Причиною нового события не может быть только предшествующее во времени событие с его строго очерченным, ограниченным содержанием; отвлеченно взятое, оно совершенно лишено динамичности… и может только безвозвратно отойти в область прошлого. …дальнейшее развитие события возможно лишь постольку, поскольку над ним стоит деятель – субстанция, владеющая событиями, как своим состоянием, и стремящаяся отменить его, или преобразовать, или дополнить. Таким образом, основной элемент причины в смене временных процессов всегда есть конкретно-идеальное бытие. Как сверхвременное начало, оно объемлет и наличное состояние и ближайшее следующее, порождаемое им на основе предыдущего, так что конец предыдущего может быть началом следующего, и причинный ряд во времени есть не прикладывание b к a, но сплошное течение, например, продолжение движения, нарастание чувства, переход его в решение и т. п. Эта сплошность никоим образом не может быть результатом рассудочного синтеза и вообще отвлеченно-идеального сочетания: нет синтеза (складывания) там, где есть такая цельность, которая присуща сплошности. Поэтому отвлеченный идеал-реализм не может объяснить сплошности, встречающейся в причинных рядах”. Она может быть объяснена только участием конкретно идеального начала в причинном процессе [91, с. 129].

Органическое единство, обосновываемое конкретно-идеальным началом, “преодолевает” не только пространственную, но и временную внеположность. Отсюда, пишет Н. О. Лосский, “становятся понятными своеобразные особенности causae finalis (конечной, т. е. целевой причины)” [там же, с. 130 – 131]. Координированность прошлого и будущего, по мнению Н. О. Лосского, существует “во всякой системе целесообразно развивающихся процессов” [там же, с. 100].

Это означает, что “сверхвременный деятель есть времяобъемлющее начало; поэтому он способен вступать в непосредственное отношение не только к настоящему, но и прошлому и будущему. …тела, благодаря сверхпространственности деятеля, перестают быть внешними друг другу, так и различные процессы во времени, благодаря сверхвременности деятеля, освобождаются от своей внеположности, имеют характер взаимопроникнутости и соотнесенности друг с другом; эта целостность временного процесса выражается в том, что в настоящем событие возникает не только под влиянием прошлого, но и ради будущего, как средство для осуществления его; т. о., будущее соучаствует в обусловлении настоящего” [там же, с. 131]. Здесь Н. О. Лосский предвосхищает некоторые идеи синергетики, науки о сложных самоорганизующихся системах.

…в составе идеального бытия… не только отвлеченные идеи, но и конкретные идеальные начала, именно субстанции”, точнее, субстанциальные деятели [там же, с. 132].

Несмотря на весь внешний плюрализм, это философское направление содержит в себе внутреннюю тенденцию к монизму. Ибо признает единство мира “как всеохватывающее единство основных условий строения мира и единства смысла мирового бытия”. Субстанциальный деятель, хотя и обладает самостоятельной творческой силой, но “способен проявлять её не иначе как в действованиях, подчиненных единой системе мировых форм (времени, пространства, математической законосообразности и т. п.), так что эти действования оказываются включенными в единую систему космоса” [там же, с. 133].

Независимо от того, на каком пространственном расстоянии от тела находится предмет, “субъект и предмет образуют единство сознания; это – сверхпространственная связь”, которая “преодолевает пропасть между прошлым и настоящим”, поскольку “предмет знания может быть даже и вневременным или может принадлежать к иному времени, чем направленный на него акт” [92, с. 146]. Более того, предмет, “с которым скоординирован субъект, может вовсе не существовать как действительное бытие: он может быть, например, созданием чего-либо воображения…(например, бог Юпитер…)” [там же].

Сверхвременная и сверхпространственная координация была бы невозможна, если бы субъект и предмет были сполна пространственно-временными. Лишь некоторые проявления я, по мнению Н. О. Лосского, (например, отталкивание) оформлены пространственно, само же я не имеет пространственного оформления, оно не кубическое, не шарообразное, не линия. “…лишь проявления я суть события, протекающие во времени, возникающие и исчезающие, длящиеся; само же я не имеет временной формы, не возникает и не исчезает во времени, не течет и не длится по типу временного бывания: оно сверхвременно и сверхпространственно ” [там же, с. 147]. Таким образом, нельзя говорить о том, что Я длится. Длительность же у Н. О. Лосского выступает как фундаментальное свойство времени.

Как только мы отвлекаемся от метрических свойств пространства, мы сразу же получаем другую геометрию, в которой происходит отвлечение от метрических свойств пространства. Такого рода геометрия получила название проективной. Ее основы были заложены Ж. Дезаргом в XVII веке в связи с развитым им учением о перспективе. Как самостоятельная дисциплина проективная геометрия была изложена Ж. Понселе в XIX веке. Заслуга Ж. Понселе заключается в выделении проективных свойств фигур в отдельный класс и установлении соответствия между проективными и метрическими свойствами этих фигур.

Исходя из некоторой родственности пространства и времени, можно предположить, что и в отношении времени правомерно осуществить вышеописанную процедуру и абстрагироваться от “метрического” свойства времени, а именно от его длительности.

Возвращаясь к Н. О. Лосскому, отметим, что, по его мнению, не только субстанциальные деятели, но и все отношения принадлежат к области идеального: таковы гносеологическая координация; единство, множество, всецелостность; тождество, сходство, различие, противоречие; равенство, больше, меньше; принадлежность, причинная связь, взаимодействие и т. п. Даже “пространственное взаимоотношение реальных вещей – внутри, вне, далеко, близко и т. п. – суть идеальные моменты реализованной идеи пространства: в самом деле, все эти отношения не имеют объемов, не состоят из внеположных частей, хотя и составляют необходимые условия пространственной внеположности. Точно так же временные отношения реальных событий: прежде, после, вместе (сосуществование) и т. п. – суть идеальные моменты реализованной идеи времени; в самом деле, все эти отношения не имеют временного течения: они не суть события, распадающиеся на внеположные во времени элементы, но они составляют необходимое условие временной внеположности. Если бы эти отношения сами тоже были событиями, то в самом их составе были бы опять отношения прежде-после, которые тоже были бы событиями и т. д., так что получился бы регресс в бесконечность” [там же, с. 199].

Но верховным идеальным началом у Н. О. Лосского выступает Бог. Н. О. Лосский называет его Сверхсистемным началом. Он пишет, что “система мира (совокупность мировых отношений) обоснована каким-то более высоким началом, которое должно быть Сверхсистемным”. Оно “не содержит в себе множественности, упорядочиваемой отношениями, следовательно, не заключает в себе ничего, к чему бы могли бы быть применены законы тождества, противоречия, исключенного третьего. Оно есть начало металогическое, несоизмеримое с миром… Отношение между Сверхсистемным началом и миром очень своеобразное, одностороннее: целое мира стоит в отношении к этому началу, оно же возможно и без системы мира” [там же, с. 206]. Оно “не есть никакое ограниченное “что”” [там же, с. 260], т. е. вещь.

В биографии Сергея Алексеевича Алексеева (1871 – 1945) можно отметить наличие своего рода “династической” приверженности проблеме времени. С. А. Алексеев получил физико-математическое и философское образование, окончив два факультета в Петербургском университете. Его отец, Алексей Александрович Козлов, год проучился на математическом факультете Московского университета и перевелся на историко-филологический факультет. Творчество Алексея Александровича было связано с рассмотрением философских проблем: кандидатская диссертация “Метод и направление философии Платона”, докторская – “Генезис теории пространства и времени Канта” (1884г.). Сам Сергей Алексеевич также уделял исключительно большое внимание проблеме времени. Его работы были высоко оценены таким крупным специалистом в области истории русской философии, как В. В. Зеньковский.

Принято считать, что термин “персонализм” впервые был использован Ф. Шлейермахером в “Речи о религии к образованным людям, её презирающим” (1799г.). Персонализм – достаточно распространённое философское учение, особенно во Франции и США. Основная проблематика персоналистов сводится к следующему: личность следует характеризовать по таким признакам, как экстериоризация, интериоризация и трансценденция. Экстериоризация – это процесс внешнего оформления, выражения (знакового, социального) внутренней психической жизни человека, переход действий из внутренней и свернутой формы в форму развернутого действия, направленность человека во вне. Интериоризация – это формирование внутреннего плана сознания в результате социализации (усвоения культурных норм, социальных ценностей и ролей); это внутренняя сосредоточенность индивида на своем духовном мире. Обе эти черты – экстериоризация и интериоризация – находятся в глубинной взаимосвязи и увлечены движением трансцендирования, т. е. нацелены на высшие, божественные, находящиеся за пределами природного и человеческого мира ценности: истину, красоту, благо. Персоналисты акцентируют воспитательную функцию личностной философии. В персоналистической педагогике делается попытка вложить конкретное содержание в такие понятия, как личность, творчество, коммуникация, культура.

Наиболее ценные свои суждения о феномене времени С. А. Алексеев излагает в работе под названием “Время и его преодоление” [7], опубликованной в 1922 году. В ней изложены оригинальные идеи и сделаны акценты на такие стороны в стратегии исследования времени, которые не были удостоены должным вниманием в работах многих других авторов.

Прежде всего, С. А. Алексеев объясняет смысл названия своей работы. “Преодолеть время” – это значит “выйти за пределы времени”, но речь идет только о его “теоретическом преодолении”. Одним из первых философов, который “отказал миру” в его временной характеристике, был Парменид. Он утверждал, что бытие в своей основе является единым и неизменным, а раз неизменным, то, следовательно, и безвременным. Выше было показано, что понятие неизменности следует определенным образом соотносить с представлениями об инвариантности, сохранности чего-либо. Могут быть постоянными, неизменными функции, могут иметь место законы сохранения и т. д. Так что здесь перед нами заведомая неполнота характеристики содержания понятия “неизменного”. Интересно отметить, что сами попытки теоретического преодоления времени в истории философии С. А. Алексеев классифицирует и показывает, что они осуществлялись с различных позиций, по “разным поводам” и с “различной целью”.

Одна позиция: наличие высших форм бытия, не подчиняющихся общему закону изменения (онтологические учения). Отметим в этой связи, что в иерархии темпоральных уровней, предложенных Д. Т. Фрейзером, атемпоральные объекты, наоборот, расположены на самых нижних уровнях, а сами эти уровни определенным образом соотносятся со структурными уровнями в организации материи. Вместе с тем известно, что идея о “безвременности” объектов высшего уровня словесно оформляется во многих афоризмах: например: “Над истинно прекрасным – время бессильно”.

Вторую позицию С. А. Алексеев называет то “гносеологической”, то “чисто познавательной”, то “субъективной”. Основная идея заключается здесь в том, что “мысль схватывает в единстве модусы времени” и поэтому вызывает сомнение постановка вопроса о времени без мысли.

В этой связи отметим, что суждения о том, что только мысль может уловить взаимосвязь модусов прошлого, настоящего и будущего, в значительной степени переосмысливается в связи с теми работами, которые выполнены совместно физиками и математиками, исходя из идей нелинейности. Так, например, показано, что такой процесс, как горение – это, по сути, “комплексное представление” всех стадий процесса в смысле “одновременного” представления прошлого, настоящего и будущего. Один из авторов работ, выполненных в русле этой концепции, академик С. П. Курдюмов сказал: “будущее временит настоящее” [70]. “Временит”, в смысле определяет, формирует, прогнозирует. По сути, речь идет о том, что не только в нашем сознании мы можем помыслить “одновременно и о прошлом, и о настоящем, и о будущем, но в реальном, объективном физическом процессе, таком, например, как горение, “сосуществует” прошлое, настоящее и будущее”. В данной связи нам важно было рассмотреть постановку вопроса, т. к. она представлена в наследии С. А. Алексеева. Он чётко фиксирует, что между объективным и психологическим временем имеются отличия. Вопрос о том, может ли в дальнейшем происходить сближение представлений не только физиков и психологов, но и философов по вопросу о том, какое содержание следует вкладывать в понятие времени, им не рассматривается.

Особое внимание С. А. Алексеева привлекает вопрос о том, какое содержание следует вкладывать в такие понятия как “безвременность” и “безвременное бытие”.

Естественно, что объект при наличии определенного свойства функционирует по-другому, чем при его отсутствии. На что именно следует обратить внимание: на наличие какого-либо свойства или на отсутствие противоположного – это зависит от конкретной ситуации. Можно сказать: в доме был беспорядок, или в доме отсутствовал порядок и, соответственно, наоборот. Иногда используют юмористический рассказ: на одном и том же спектакле присутствовало два журналиста. В своих рецензиях один написал “зал был наполовину полон”, а другой – “зал был наполовину пуст”.

Для характеристики некоторых процессов и объектов необходимо использовать представления о времени, при этом существуют такие объекты и зависимости, для характеристики которых нет необходимости использовать представления о времени. Временная логика рассматривает только те классы объектов и зависимостей, характеристика которых обязательно предполагает знание временных зависимостей. Вводится специальный термин: “овременённые предложения”.

В данной связи отметим, что временная логика как самостоятельная область знаний, представляющая раздел математической логики, появилась позже, чем статья С. А. Алексеева “Время и его преодоление”, опубликованная в 1922 г.

Естественно может возникнуть вопрос о том, как познаются те объекты, которые для своей характеристики не нуждаются в привлечении представлений о времени? В этой ситуации возможно несколько ответов. Один из них: объекты существуют в пространстве (скажем, геометрические объекты). Этот случай рассматривается С. А. Алексеевым, на нём мы остановимся несколько позднее. Другой вариант – в сознании может быть отражено то, что не существует в реальности. Эта ситуация подробно рассматривается в феноменологии (философском направлении, стремящемся очистить философское сознание от натуралистических установок). В феноменологии подчеркивается, что суть психического состоит не в предмете, а в модусе представления, ибо предмет может и не существовать в реальности. Например, в таком представлении как Юпитер, предметом психического переживания выступает бог, имманентно присутствующий в акте.

С. А. Алексеев был заинтересован в том, чтобы найти “мосты” между физическим знанием и знанием философским. Он отмечал, что представления об онтологическом времени следует соотносить с представлением об изменении, а представления о физическом времени – с представлением о движении.

В ряде современных исследований используется понятие “состояние”. Внимание к этому понятию было привлечено ещё в далёком прошлом [186]. Речь шла о том, что гладкая поверхность воды и волны – это различные состояния одной и той же воды. Вода как вещество остается той же самой, но само “поведение частиц”, их “конфигурация” меняются. Смена настроений человека – это смена его состояний. Смена состояний – это своего рода смена режимов (поведения, деятельности).

С. А. Алексеев пишет: “Ответить на вопрос, что такое время, – это то же, что ответить на вопрос, что такое изменение.” Изменение, во всяком случае, составляет корень или сущность времени, осложняемую лишь различными подробностями и обстоятельствами, отвечающими на вопрос, как эти изменения совершаются.

На вопрос о том, почему следует обращаться к представлениям об изменении, когда речь идет о характеристике понятия времени, ответ даётся в тех исследованиях, в которых определенным образом соотносятся представления о времени и информации. Понятие информации, как правило, связывается с представлением о разнообразии. Представим себе шкалу, на которой нанесены в хронологической последовательности моменты времени. Одной из особенностей этой шкалы является следующее: ни один момент времени не повторяется, различных моментов всегда бесконечное множество. Отсюда можно сделать вывод, что время является таким множеством отдельных событий, информационная емкость которого потенциально является бесконечно большой. Эти вопросы подробно рассматриваются в работах, в которых анализируется “негеометрическая модель времени” [8]. Можно, предположить, что негеометрическая модель времени в значительной степени обогащает наши представления о физическом времени.

С. А. Алексеев же понятие времени соотносит именно с понятием движения. Он пишет, что: “…время, как и пространство, есть своеобразная множественность и дробность бытия. Но пространство, в отличие от времени есть абсолютная раздробленность, время же – раздробленность относительная. В нем прошлое, настоящее и будущее всегда преодолеваются в своей разделенности тем пребывающим, которое, так или иначе, включено в ж и в у ю изменяемость. Лишь один вид изменения представляет с известной точки зрения такую же абсолютную раздробленность, как пространство, а именно д в и ж е н и е. Но это именно потому, что движение есть тот вид изменяемости, который воспринимается не в внутри самой изменяющейся реальности, а извне, со стороны внешнего наблюдателя, и воспринимается именно внешним образом, через внешнюю чувственность протяжения. Движение есть форма времени, представленная нам в чужеродной среде пространства, время переведенное на язык пространства”. Далее следует суждение, имеющее, на наш взгляд, глубокий методологический смысл: “ Если к этому переводу есть очень серьезные основания со стороны жизненной и научной техники, т. к. только через эту форму времени может точно измеряться, то эта чисто условная постановка пространства на место времени не должна нисколько влиять на философское понимание времени”. С. А. Алексеев считает, что физическое время – это движение, измеренное движением. Далее он объясняет, какое именно содержание следует вкладывать в слово “измеренное”. Измеренное – это значит раздробленное и разделенное в чужеродной среде пространства, ибо только пространство можно измерять. Он пишет – что “время, т. е. изменяемость, есть само бытие” [7, с. 442 – 446].

Имеется историческая справка о том, как Р. Декарт пришел к выводу о том, что целесообразно заменить ранее существовавшую так называемую полярную систему координат на более простую (которую в последствии стали называть “декартовой). Рассказывают, что Декарт был болен и лежал в больнице при монастыре. Окна были в таких рамах, которые состояли из одинаковых квадратов. Декарт наблюдал, как за окном ветер колышет ветку дерева. Он видел, что если описывать движение ветки таким образом, чтобы было возможным каждый раз фиксировать наличие ветки в том или ином квадрате и, соответственно, перемещение этой ветки из одного квадрата в другой, и если для большей точности геометрического изображения траектории квадраты сделать сколь угодно малыми, то можно будет дать достаточно адекватную характеристику движения (пространственного перемещения) объекта во времени.

Нам кажется, что следует обратить внимание на соотнесение движения, изменения с чем-то устойчивым и неизменным, в данном случае с расположением квадратов в раме окна. Переплёт окна играет роль своеобразного каркаса, схемы или, как сейчас принято говорить, матрицы, на базе которой происходит организация такого процесса, как стихийное, произвольное, вызванное порывами ветра движение (перемещение) ветки дерева. Дело не только в том, что в пространстве можно дробить ”движение”, но и в том, что можно одновременно зафиксировать различные диспозиции, ситуации, которые имели место в различные моменты времени, предсказывать поведение системы.

Николай Александрович Бердяев (1874 – 1948) является крупным представителем русской религиозной философии. В период первой мировой войны и революции философия Н. А. Бердяева определяется тем, что он называет "космическим мироощущением". По его мнению, микрокосмическая природа человека превращает мировую историю в личную судьбу. Развитие взглядов Н. А. Бердяева осуществляется в контексте поисков и достижений современной ему западной философии. В центре внимания он ставил человека и его творчество. Творчество он трактовал как откровение человека, как совместно с Богом продолжающееся творение.

В тесной связи с проблемой творчества Н. А. Бердяев рассматривает и проблему времени. Суть этих взаимоотношений, имеется в виду взаимоотношение между анализом процесса творчества и категорией времени, кратко заключается в следующем. В процессе творчества всегда создается новое, так что необходимо представлять, что такое "будущее" как модус времени, вместе с тем творчество основывается на критическом анализе наследия прошлого, следовательно, возникает необходимость осмысления сути "прошлого" как опять-таки модуса времени. Н. А. Бердяев пишет: "Проблема времени есть основная проблема человеческого существования". При этом он подчеркивает, что для философии существования (имеется в виду экзистенциализм, представителем которого являлся Бердяев) проблема времени ставится совершенно иначе, чем для философии математической и натуралистической. Для философии существования проблема времени – это проблема человеческой судьбы, что касается понятий актуальной и потенциальной бесконечности и других специфических математических понятий, которые используются при исследовании свойств времени в математике, то они имеют с точки зрения Н. А. Бердяева лишь косвенное значение для философии человеческого существования.

Что касается таких понятий, как "объективность" и "субъективность", то Н. А. Бердяев пишет: "Одинаково можно было бы сказать, что время субъективно и объективно. Это значит, что время есть продукт объективации, происходящей с субъектом. Объективация принимается за реальность, данную извне" [ , ]. Это принципиальное суждение: осмысление внешнего мира осуществляется за счет субъективного осознания того, что происходит вне субъекта, внешнее во многом опосредуется внутренним. Н. А. Бердяев вводит термин "овременение". Овременение может быть различным по своей окраске: это может быть страх, обеспокоенность тем, что предстоит человеку пережить, а может – и надежда, связанная прежде всего с творчеством, радость, обусловленная воплощением замысла. Поэтому Н. А. Бердяев считает, что время есть парадокс и понять его возможно только в его двойственности. Один подход – время есть суета, отпадение от вечности. Эти суждения характерны для индийской философии, для Парменида, платонизма и т. п. Другой подход – время имеет онтологическое значение, через него раскрывается смысл – проповедует христианство и этим обосновывается динамизм истории. Этих взглядов придерживается и динамический эволюционизм.

Далее он показывает, что отношение к прошлому должно основываться на умении в самом происходящем выделять подлинные ценности. "Есть два прошлых: прошлое, которое было и которое исчезло, и прошлое, которое и сейчас для нас есть как составная часть нашего настоящего. Второе прошлое, существующее в памяти настоящего, есть уже совсем другое прошлое, прошлое преображенное и просветленное, относительно его мы совершим творческий акт и оно вошло в состав нашего настоящего" [22, с. 285]. Исключительный интерес представляют суждения Н. А. Бердяева о том, что собой представляют воспоминания. Он пишет: "Воспоминание не есть сохранение или восстановление нашего прошлого, но всегда новое, всегда преображенное прошлое. Воспоминание имеет творческий характер. Парадокс времени в том, что в сущности, прошлого в прошлом никогда не было, в прошлом существовало лишь настоящее, иное настоящее, прошлое существует лишь в настоящем. Прошлое и настоящее имеют совершенно разное существование. Настоящее в прошлом по-иному существовало, чем существует прошлое в настоящем" [там же].

Н. А. Бердяев также обращает внимание на необходимость увековечить то, что было для нас дорогим, прекрасным, добрым. "Тут отношение к прошлому сплетено с отношением к будущему… Родное, дорогое нам, ценное настоящее должно было бы быть вечным, для него не должно было бы наступать того будущего, которое делало бы его прошлым". Н. А. Бердяев считает, что "есть люди прошлого, люди будущего, люди вечного. Большинство людей живет в тех или иных разорванных частях времени, и лишь немногие прорываются к вечности… Пророки обращены к будущему, но они прозревают его только потому, что они в духе преодолевают время, судят о времени из вечности. В духе меняется измерение времени, время угасает и наступает вечность" [12, с. 286].

Тема времени привлекает внимание не только специалистов из различных областей науки, но и мыслителей, обладающих разными мировоззренческими позициями. Среди них есть как пессимисты, так и оптимисты. “Пессимисты” утверждают, что люди обречены испытывать чувство ужаса при мысли о конечности своего существования и убеждены в бессмысленности любых попыток что-либо изменить в отношениях между человеком и временем.

Отношение ко времени как к исключительной ценности и особо значимому ресурсу или, другими словами, специфический аксиологический подход к феномену времени характерен не только американской философии, но и для всей американской культуры, отличающейся исключительным прагматизмом. Для подтверждения этой мысли достаточно сослаться на крылатую фразу известного политика и просветителя США XVIII века Бенджамина Франклина: “Время – деньги!”.

Рассмотрим, что именно в творчестве Д. Дьюи привлекло В. Н. Муравьева. В. Н. Муравьев писал: “Каждому действию соответствует его особый разум, годный для данного действия. В этом права школа американского логика Д. Дьюи, исходящего из понятия инструментальной роли разума в действии. Если нет у того или иного действия такого отдельного, направляющего его и соответствующего ему разума, нет и настоящей отдельности этого действия. Можно построить лестницу актов и, соответственно, лестницу субъектов действий, причем каждый такой субъект будет иметь свой горизонт и масштаб разума” [107, с. 151]. Д. Дьюи, будучи одним из основателей американского прагматизма, выдвинул в своих работах идею о том, что назначение разума не должно сводиться к наблюдению, как в старых философских классических школах, разум должен служить человеку в качестве “операционального средства”, а наука призвана разрабатывать повседневные операции.

В. Н. Муравьев подчеркивает, что господство над вещами может иметь место только при условии знания сути этих вещей. А их суть, в конечном счете, раскрывается при познании временных отношений. В. Н. Муравьев пишет, что важно уметь изменять отношения между вещами, “но изменения вещей в смысле обособления их или объединения есть всегда изменение времени” [там же, с. 153 – 154]. Сама по себе программа “овладения временем” оценивается В. Н. Муравьевым вполне здраво, можно даже сказать критически, в том смысле, что он выделяет причины, по которым “время преодолевается всегда в ограниченных условиях”. Он пишет: “Мы господствуем над вещами потому, что знаем их законы, но, вместе с тем, мы этими законами связаны. При сознательных же элементах закон творится их волей. На самом деле это, конечно, идеальный случай, который реально не встречается, ибо мировой детерминизм включает действия несознательных элементов. Это и является причиной того, что время преодолевается всегда в ограниченных условиях” [там же, с. 159].

Например, когда мы знакомимся с суждением В. Н. Муравьева о том, что время “присуще… не всем слоям бытия”, сразу же возникает мысль, что эти идеи созвучны рассмотренной нами во Введении “теории темпоральных уровней” Т. Д. Фрейзера. Считается, что хотя все эти структурные уровни и различны, но соседние уровни родственны, как по существу, так и по темпоральности, и все они образуют иерархическое единство. Кроме этих стабильных уровней, имеются нестабильные мезоформы, заключенные между соседними стабильными уровнями. В этой связи следует указать, что В. Н. Муравьев использовал сходное представление о “междусистемном времени” [4, с. 165].

В этой же связи отметим, что автор одного из вариантов временной логики – Г. Гюнтер, показывает, что трудности, которые существуют в многочисленных концепциях времени могут быть преодолены, если принять положение о том, что для времени необходимо выделить дополнительный “локус”, т. к. оно не может быть отнесено ни к сфере Бытия, ни к сфере Мысли.

Постараемся понять, в силу каких обстоятельств возникли теории систем. Ведь не случайно эти теории возникли в тот самый период, когда появилась кибернетика, и проходили дискуссии по вопросу о том, “может ли машина мыслить?” и т. д. Теории систем, в известном смысле, дают ответы на многие вопросы, поставленные перед наукой и философией. Среди этих вопросов были и такие: чем определить уровень интеллекта; имеется ли зависимость между уровнем интеллекта и умением соответствующим образом выбирать объект исследования (понятие “объект исследования” следует понимать в самом широком и глубоком смысле этого слова)? Вопросы онтологии и гносеологии предстали при этом в своей органической взаимозависимости.

Среди способностей ума, которые связаны с уровнем интеллекта, необходимо выделить умение активно работать с информацией. Но сразу возникает вопрос: “С информацией о чем?”. Если ответить, что вначале следует получить информацию об отдельной вещи, то этот ответ будет заведомо ошибочным, так как отдельная изолированная вещь вообще не может проявить никакого свойства. Значит, одним из исходных положений должно быть положение о том, что ум изначально должен уметь работать с той информацией, которую мы получаем относительно СИСТЕМЫ. Система же ВСЕГДА предполагает наличие ОТНОШЕНИЙ между элементами системы. Временные отношения – это один из необходимых видов отношений. Поэтому тот богатый материал, который содержится в теориях времени, бесспорно, является необходимым, актуальным, он в той или иной степени обогащает наши представления об отношениях и, следовательно, является необходимым для постижения сути систем, а, соответственно, сути вещей и овладения ими.

Нам могут возразить, что В. Н. Муравьев “работает” с понятием система, он даже использует представление о “межсистемном времени” и т. п. Суждение о том, что идеи В. Н. Муравьева могут быть определенным образом “интегрированы” в системную концепцию времени, не могут вызвать возражений, но создана ли такая концепция? Насколько нам известно, пока имеют место только предпосылки для её создания.

Как считает В. Н. Муравьев, овладение временем требует действий, которые, в свою очередь, состоят из отдельных актов. Суть “актов” он характеризует так: “Общий метод оценки любого… акта заключается в следующем:

4. основополагающий акт этот должен быть сравниваем с такими же культурно-историческими актами, ему предшествующими и следующими за ним в других группах или борющихся с ним в его собственной группе” [107, с. 184].

В. Н. Муравьев построил иерархию уровней активности. У него используются представления о “внутреннем” и “внешнем” времени. Но он показывает относительность понятий внешнего и внутреннего времени, так как эти понятия могут быть использованы только для характеристики отдельных отношений между отдельными уровнями. В этой связи следует отметить, что его идеи близки идеям герменевтики. Сама по себе категория времени имеет непосредственное отношение к проблематике философской антропологии. Такие проблемы, как ценность времени, аксиологический подход к этой проблеме и проблема смысла жизни, смысла отдельных актов жизнедеятельности человека, органически переплетаются. Можно ли всё это формально представить? Это сложный вопрос. В. Н. Муравьев показывает, что ход его рассуждений, так или иначе, связан с теорией множеств. Множество одних актов он включает во множество других актов, актов высшего уровня. В своих содержательных он примечаниях подробно рассматривает трудности и парадоксы теории множеств.

Исключительно глубокий, всесторонний анализ творчества В. Н. Муравьева дают Е. Н. Мамчур, Н. Ф. Овчинников и А. П. Огурцов в работе “Отечественная философия науки: предварительные итоги” [97, с. 118 – 135]. Суть общей мировоззренческой позиции В. Н. Муравьева, по их мнению, сводится к тому, что он стремился соотнести установки Н. Ф. Федорова на “общее дело” перестройки всего космоса с идеями реорганизации труда, с социально организованной практикой. Именно в русле этой мировоззренческой установки последовательно анализируется и концепция времени, предложенная В. Н. Муравьевым в работе [107]. Ценность осуществлённого Е. Н. Мамчур, Н. Ф. Овчинниковым и А. П. Огурцовым анализа работы В. Н. Муравьева, на наш взгляд, заключается в принципиальном и достаточно общем подходе. Положения, предложенные авторами, могут использоваться не только при рассмотрении конкретной, специфической концепции времени, созданной В. Н. Муравьевым, но и при характеристике творчества других философски ориентированных мыслителей, принимавших участие в разработке теории времени.

Суть данной мысли заключается в том, что тоталитарный режим ориентирует на общность действий, подчиненность единой идеологии. Это обстоятельство находит отражение во взглядах В. Н. Муравьева на природу времени. В основе концепций постмодернизма лежит категория “желание”. Желания могут быть общими для небольшой или большой группы людей, желания подвижны, “гибки”, непрерывно меняются, при этом возможна перегруппировка людей, которых объединяет одинаковое, т. е. общее, желание. Но такая трактовка принципов, которые обуславливают общность желаний и, соответственно, действий людей, напоминает по своим социальным установкам позицию либерализма как антипода тоталитарного режима. Здесь авторы конструкта “машина – желание” оперируют психологическими понятиями, их конструкт отдален от непосредственно физико-математических представлений о времени, но связь с политикой определенно прослеживается.

В качестве примера сошлемся на следующее обстоятельство. В. Н. Муравьев предполагает, что будущее “оказывается во власти всех участников системы, поскольку они действуют совместно и в согласии” [107, с. 188]. Фактор согласованности действий – это не единственный фактор, который может влиять, а может и не влиять на ход событий. (Можно привести немало примеров, когда совместная согласованная деятельность не давала должных результатов. В частности, поражения армий, действовавших согласованно и т. п.) Как уже в наше время показал И. Пригожин, для осуществления подлинно исторического действия необходимо наличие трех условий: необратимости, вероятности и появления нового [123, с. 11]. Любая утопия включает в процесс построения будущего только то, что уже известно, что уже существует, именно поэтому, по определению, утопия не может быть научной. Она не может включить неизвестное, новое, а без нового – нет подлинной истории.

В. Н. Муравьев соотносит процесс реализации будущего только с таким фактором как воля: “…будущее есть только воля, а содержание воли есть только будущее” [107, с.48]. Как отмечают Е. Н. Мамчур, Н. Ф. Овчинников и А. П. Огурцов, “…сама мысль об укорененности феномена сознания и воли в актах переживания времени весьма перспективна и позднее займет большое место в феноменологии Э. Гуссерля и фундаментальной онтологии М. Хайдеггера” [97, с. 128 – 129]. Но следует напомнить, что идеи Э. Гуссерля возникли во многом под влиянием идей Ф. Брентано. Ф. Брентано же писал свои работы до того, как начал создавать свою теорию В. Н. Муравьев. Ф. Брентано, в свою очередь, во многом находился под влиянием наследия Аристотеля. В. Н. Муравьев же, насколько нам известно, к философии древних греков не обращался.

К. Ясперс и М. Хайдеггер оказались не только в идейном противостоянии фашизму, но им пришлось в реальной жизни “решать судьбы друг друга”. М. Хайдеггер в период своего непродолжительного сотрудничества с национал-социалистами не препятствовал отстранению К. Ясперса от преподавания. Но когда К. Ясперс входил в послевоенную комиссию по оценке лояльности, он не ходатайствовал за М. Хайдеггера, который наряду с другими философами, работавшими во время нацизма в Германии, был лишен права преподавания.

Вместе с тем важно отметить, что в творчестве К. Ясперса и М. Хайдеггера были и совпадающие стремления. Оба мыслителя искали ответ на вопрос как, каким образом предотвратить опасность "механизации" и "омассовления", поскольку именно эти процессы были тревожными симптомами превращения планеты в машину бездуховного производства. Они анализировали метафизические корни этих процессов и видели их в изменении отношений к бытию и времени.

К. Ясперс высоко оценивал суждение Гегеля о том, что ФИЛОСОФИЯ – ЭТО ВРЕМЯ, СХВАЧЕННОЕ МЫСЛЬЮ, как сохранение прошлого и обнаружение бытия.

К. Ясперс показывает, что время может выполнять различные функции, в частности, может выполнять функцию растворения и опустошения бытия. В таких практиках как экономика, техника, революция, К. Ясперс видел уничтожение бытия. Именно поэтому у К. Ясперса время выступает в качестве определенного символа. Это символ торопливости, поспешности, озабоченности сиюминутным и непосредственно полезным. Повседневное, на "злобу дня" отношение ко времени предполагает планирование с точки зрения эффективности.

(В этой связи отметим, что мысль о разделенности периодов, т. е. интервалов времени на "подлинные" и "неподлинные" уходит своими корнями в далекое прошлое. В своих мифах некоторые народы четко определяли что "пора зрелости является полноценным временем. Время до и после зрелости – жалкое существование" [162, с. 93]. Здесь речь идет о возрасте отдельной личности, но мы фиксируем само положение о ценностном, аксиологическом подходе к проблеме времени.)

Среди аргументов М. Хайдеггера есть и такой, в котором подчеркивается особая "слитность”, "сращенность" человека с пространством. Но из этого никак не вытекает более общее суждение, например, суждение о том, что все объекты мира в такой же степени должны быть "сращены" с пространством, как и человек. В качестве примера рассмотрим характеристику такого объекта, как вакуум. Современной наукой доказано, что для описания закономерностей функционирования вакуума не могут быть использованы представления ни о пространстве, ни о времени, ни о части и целом, ни о причинности и т. д.

Все рассуждения М. Хайдеггера относятся к характеристике мира равновесных систем. Конечно, сам М. Хайдеггер не мог использовать подобного рода идеи и соответствующую терминологию. Известно, что только в 70 – 80-е годы XX века наметился переход от исследования равновесных систем к анализу неравновесных систем и необратимых состояний. Были исследованы, в частности, черты потенциального существования, представляющего собой форму целостности, в которой отсутствуют выделенные объекты и взаимодействия между ними, а также их пространственно-временные характеристики.

Именно в новой парадигме системного мышления четко рассматривается вопрос о том, что для появления пространственных и временных отношений должны прежде сформироваться определенные условия. Появление пространственных, временных, причинных и некоторых других связей становится возможным в результате нарушения исходной симметрии и "обмена устойчивостью" в потенциальной структуре. Показано при этом, что сама разделенность на объективное бытие и сознание является результатом этого же процесса и не может считаться исходным первичным фактом [160, с. 2].

М. Хайдеггер творил в определенных исторических условиях, до появления потрясающих открытий "нелинейного мира". Вопрос о том, могут ли его суждения хоть в какой-то степени быть соотнесены с этими новыми открытиями, ещё ждёт своего решения.

Взгляды К. Ясперса направлены против абстрактных конструкций всемирной истории, выдвигавшихся классиками немецкой философии. Эти теории оцениваются им как несостоятельние прогрессистские теории, основным недостатком которых явилось полное пренебрежение бытием человека. Именно этим теориям К. Ясперс противопоставляет учение об экзистенциальном существовании человека. Понятие экзистенции он считает не поддающимся определению. Одна экзистенция, при этом, может общаться с другой экзистенцией. Экзистенция существует не как субъективная иллюзия, а как реальность особого рода. Если экзистенция – это бытие, то разум вносит в неё начало понимания, освещения изначально темного бытия. Одна из особенностей разума заключается в том, что он побуждает к созданию целостности, побуждает двигаться вперед, никогда, однако, целостности не достигая. К. Ясперс отмечает, что нельзя смешивать, спутывать в эмпирическом смысле объективно-предметное в человеке с ним самим как экзистенцией, открывающейся в ходе коммуникации [см.: 175].

Человек есть существо, которое осуждено пребывать в истории и не в состоянии прожить вне общества. К. Ясперс настаивает на историческом характере припоминания, требует от современников, чтобы они дали себе отчет в трагических коллизиях прошлого, истории. При этом он соотносит между собой содержание философии и смысл вступления в мир. Он пишет, что смысл вступления человека в мир становится содержанием философии. Философия не является волшебным средством, она – сознание в осуществлении. Философия – это мышление, посредством которого я деятельно в качестве самого себя.

На целый ряд вопросов, непосредственно относящихся к проблеме времени, К. Ясперс дает ответы в работе "Смысл и назначение истории". "В начале истории, – пишет Ясперс, – обнаруживается некий как бы накопленный в доисторическую эпоху капитал человеческого бытия, являющий собой не наследуемую биологически, а историческую субстанцию, которая может быть увеличена или растрачена. Это нечто действительно существующее до всякого мышления, что не может быть сделано или преднамеренно создано.

Значение этой субстанции раскрывается посредством совершающегося в истории духовного процесса. В ходе этого процесса она претерпевает изменения. Быть может, в истории возникнут новые истоки, которые в качестве реальностей – величайший пример такого рода являет собой осевое время – в свою очередь станут предпосылками других образований. Однако этот процесс обхватывает не всё человечество в целом – он идет на высотах сознания отдельных людей, достигает расцвета, забывается, остается непонятым и исчезает" [там же, с. 245].

Прежде чем переходить к анализу тех функций, которые выполняет так называемое "осевое время" остановимся на рассмотрении содержания понятия "субстанции", которую К. Ясперс называет с одной стороны "доисторической", а с другой – "не наследуемой биологически". Эта субстанция существует до всякого мышления, она не может быть преднамеренно создана. Подчеркнем, что она не является ни чисто биологической, ни чисто социальной, если учесть, что социальные процессы так или иначе связаны с духовнай жизнью человека, а данная субстанция существует "до всякого мышления".

У нас нет возможности подробно останавливаться на характеристике этой субстанции. Но очевидно, что она связана с бессознательным, с интуицией, с иррациональным. По сути, К. Ясперс использует представление о наличии трех звеньев: чисто биологическая природа человека; затем – нечто отличное от биологического, но еще не духовное, не социальное; и, наконец, – подлинная социальность, духовность и историчность.

Известно, что в ряде случаев проводят сравнение между развитием человечества и развитием отдельного индивида. Новорожденный, ребенок и взрослый как социальная личность. Ребенок – это уже не чистая "биология" и, вместе с тем, – это ещё не социальность. В этой связи важно отметить, что у человека очень длительный период детства. Приобретение жизненно необходимых навыков требует длительного и сложного периода научения.

Лейбниц в своих работах писал, что в животном мире одно "поколение" не отличается от другого, последующего. Дли характеристики воспроизводства особей даже нельзя использовать понятие "поколение", так как это понятие, прежде всего, предполагает отличие одного поколения от другого. Что касается людей, то здесь всегда есть такие отличия. Лейбниц пишет, что новое поколение всегда "хитрее" предыдущего. Может быть, слово "хитрее" здесь следовало бы заменить термином "информативнее". Но главное – выяснить причину этого отличия, его корни, истоки, почему новое поколение нечто приемлет у предыдущего, а нечто отвергает и заменяет новым.

Некоторые данные мы получаем в области инноватики. Специалисты по инноватике утверждают, что если поставить вопрос: "Может ли человечество достигнуть такого состояния, когда будут созданы абсолютно все вещи для удовлетворения абсолютно всех желаний человека и исчезнет при этом необходимость создавать хотя бы какую-то новую вещь, т. е. когда инноватика себя исчерпает?", то можно дать следующий ответ: "Такая ситуация никогда не может быть достигнута". У человека всегда возникают новые потребности. Источник этих новых желаний, потребностей – мир нашего бессознательного. Причём эти новые желания НЕПРЕДСКАЗУЕМЫ.

После того, когда мы пусть ориентировочно, приближенно, но все же охарактеризовали содержание этой третьей субстанции, перейдем к рассмотрению сути понятия "осевое время". В этом понятии прежде всего следует отметить наличие двух принципиальных свойств. С одной стороны, предполагается наличие такого свойства, как "длительность", или протяженность. Вопрос о том, из непрерывных или прерывных отрезков или мгновений состоит время, пока оставим в стороне. Время длится, оно протяженно. Понятие длительности тщательно проанализировал в своих работах А. Бергсон. Но осевое время предполагает наличие определенной направленности у времени. Время – это не просто протяженность, это протяженность в определенном направлении. "Великая загадка" – так формулируют в ряде работ сам факт течения времени от прошлого к настоящему и от него к будущему.

К. Ясперс в указанной выше работе раскрывает природу, механизм и причины наличия у времени этих свойств. Человечество как биологический феномен непрерывно воспроизводит само себя. Данное обстоятельство обуславливает длительность. Это как бы один уровень в течении времени, уровень более низкий и вместе с тем более фундаментальный. Но человечество – это смена поколений, а новое поколение вносит новый вклад, так возникают необратимость, направленность. На биологическом уровне поколения повторяют свои биологические данные (биологическая наследственность). А на уровне социальном новое поколение может нечто наследовать, а нечто утратить.

Иногда рассмотрение осевого времени дополняется рассмотрением понятия "ресурсное время". В связи с этом возникает вопрос: где источник этого неиссякаемого ресурса, может ли время "кончиться"?

К. Ясперс считает, что философия не может быть чисто предметным и, стало быть, чисто научным знанием, ибо она не может отличаться от внутреннего мира самого философствующего. Говоря о связке "человек – история" К. Ясперс отмечает, что история – это изначальное измерение человеческого бытия.

К. Ясперс выражает сомнение в убедительности этой концепции. Он пишет, что “…христианская вера – это лишь о д н а вера, а не вера всего человечества” [там же, с. 32].

В отличие от христианских мыслителей К. Ясперс фиксирует другую ось исторического процесса. По его мнению, “эту ось мировой истории следует отнести, по-видимому, ко времени около 500 года до н. э., к тому духовному процессу, который шел между 800 и 200 гг. до н. э. Тогда произошел самый резкий поворот в истории. Появился человека такого типа, который сохранился и по сей день. Это время мы вкратце будем называть осевым временем” [там же].

Ось мировой истории позволяет представить картину развития всего человечества. В это действительно осевое время человек “осознает бытие в целом, самого себя и свои границы. Перед ним открывается ужас мира и собственная беспомощность. Стоя над пропастью, он ставит радикальные вопросы, требует освобождения и спасения” [там же, с. 33]. Формы выражения тревоги, открывающиеся самосознанию, различны в разных регионах мира, но поразительным является сходство их глубинного содержания.

В качестве другого ключевого понятия, используемого для анализа человеческой экзистенции, К. Ясперс выбирает понятие "ситуация". Ситуация – это неповторимое сочетание событий. Как пишет П.П. Гайденко, события, по мнению К. Ясперса, задают "историческую уникальность определенной человеческой судьбы". События формируют "болевые точки" отдельно взятой личности, "её радости и надежды, её горе и её вину" Это всё и есть “содержание того, что Ясперс связывает со словом "время", "эпоха"; мир есть для Ясперса "фактическая действительность во времени"” [42, с. 9].

К. Ясперс довольно подробно раскрывает содержание понятия "ситуация". Ситуация означает не столько природно-закономерную, сколько смысловую действительность, которая выступает не как физическая, не как психическая, а как конкретная действительность, включающая в себя оба эти момента, – это действительность, приносящая моему эмпирическому бытию пользу или вред, открывающая возможности или полагающая границы.

К. Ясперс подчеркивает, что "существование во времени" характерно для эмпирического "Я", что касается трансцендентального "Я", те оно лишь ЗНАЧИМО, а не действительно. Свою "вневременность" трансцендентальное "Я" приобретает, жертвуя своей действительностью. Поясним сказанное следующим образом: эмпирическое "Я" существует в тех или иных ситуациях, ситуации преходящи. В отличие от ситуаций то, что относится к значимости, должно носить постоянный характер, быть инвариантом.

"Сознание вообще" – это объект изучения логики и трансцендентальной философии. Разум, дух, по К. Ясперсу, – это целостность мышления, деятельности и чувств. Целостность – это отличительная черта духа. Как пишет К. Ясперс, в отличие от вневременного "сознания вообще", дух опять есть временное событие, в качестве такового он сходен с наличным бытием (т. е. живым, непосредственно-эмпирическим Я), но в отличие от последнего он движется с помощью рефлексии, а не как биологически-психологическое событие.

Но М. Хайдеггер выступает оппонентом и вносит элемент, разрушающий стройность концепции К. Ясперса. Если К. Ясперс пишет о рефлексии, с помощью которой или благодаря которой дух совершает своё движение, то М. Хайдеггер утверждает, что эта "рефлексия искаженная". Её "искаженность" и должна быть предметом исследования. М. Хайдеггер пишет также о "естественной установке". Под естественной установкой он понимает "объективирующее самопонимание субъекта". Далее он отмечает, что эта естественная установка является установкой самого трансцендентального субъекта. Конечно, это парадокс, существует ли из него выход – вопрос пока неясно.

Здесь огромное число как бы "вложенных друг в друга" зависимостей и рефлексий. Психологи, да и философы отмечают, что человек сам о себе не может высказать объективных суждений. Он оценивает себя или завышенно или заниженно и, по сути, всегда "носит в себе" проект самого себя. Этот проект, естественно, является воображаемым, но дело не только в его "воображаемости". Он является зыбким и подверженым непрерывным изменениям. Таким образом, простое выделение такого объекта как "эмпирическое Я", в принципе, не снимает "загадки" человеческого Я".

Наша задача – по возможности, выяснить, способствуют ли более полные знания о феномене времени приращению наших знаний о человеке, чья жизнедеятельность (если при этом исключить из рассмотрения такой объект как "сознание вообще", который является вневременным объектом) протекает во времени. Желательно проследить и обратное влияние, исследовать такие интегративные процессы, как память и воображение, которые обеспечивают целесообразную ориентировку человека во времени и, исходя из анализа этих, по сути дела, механизмов приспособления, сделать некоторые выводы относительно природы феномена времени.

Теоретическая история, или философский аспект проблемы времени в исторической науке. С точки зрения перспектив решения этой проблемы, могут быть предложены различные подходы. С одной стороны, можно было бы проследить генезис, развитие и совершенствование наших философских представлений о сущности времени как бы "самих по себе", рассматривая их как целостное знание о феномене времени и не привлекая данные из различных областей знаний. С другой стороны, целесообразным является и такой подход, когда природа времени раскрывается в связи с привлечением данных из области конкретных наук. Именно такой подход лежит в основе деятельность Международного общества по изучению времени.

Обратимся к одной из наиболее "ёмких" в этом отношении работ – книге С. П. Капицы, С. П. Курдюмова, Г. Г. Малинецкого "Синергетика и прогнозы будущего" [64]. В ней четко показано, каким образом следует анализировать принципы построения "теоретической истории". При этом нам придется "адаптировать" текст, заменить математические выкладки словесным изложением основных идей текста.

В этой работе есть большая глава – "Возможна ли теоретическая история?", – посвящена рассмотрению принципов построения исторического знания, основанного на достижениях синергетики и других родственных ей наук. Прежде всего, речь идет о том, что процесс формирования теоретической истории происходит в тот период, когда в науке были открыты нелинейные зависимости и когда эти зависимости стали привлекать к себе большое внимание.

Одна из наиболее значительных идей, основываясь на которой и дается характеристика нелинейного мира, пришла из самой истории. Речь идет об идее, выдвинутой французским математиком Анри Пуакаре. "Что делает гуманитарий, когда пытается понять какое-то явление истории? Он смотрит, что этим событиям предшествовало и к чему они привели. Он интересуется, что было аналогичного в других странах и в другие эпохи. При этом особое внимание уделяется переломным эпохам и возникновению новых качеств. Это и называется "историческим подходом"" [там же, с. 66]. Но именно так поступают сейчас в одном из разделов нелинейной науки – теории ветвления или бифуркации (от французского la bifurcation – раздвоение).

Далее авторы отмечают, что "замечательным результатом науки нашего века стало понимание того, что различных типов бифуркаций очень немного. Сложные системы, как это ни удивительно, очень часто претерпевают те же самые скачки, бифуркации, метаморфозы, что и простые. Оказалось, что движение жидкости в причудливом турбулентном потоке, "коллективные усилия" излучающих атомов, создающих лазерный луч и изменения популяции насекомых, определяются, по существу, одинаковыми законами. Их поведение похоже на оркестр, в котором, казалось бы, каждый участник мог бы вести свою партию, считая себя солистом, или доказывать свой суверенитет коллегам, но который прекрасно управляется дирижером. Конечно, дирижер ограничивает возможности каждого из оркестрантов. Зато у целого появляется совершенно новое качество – способность вести себя согласованно, просто, гармонично. Одна из удивительных вещей состоит в том, что во всех этих системах "дирижера" никто не назначает. Он возникает в ходе самоорганизации, отбирающей из океана возможностей ничтожную толику и упорядочивающей поведение системы.

Это громадное упрощение, которым блестяще владеет Природа" [там же, с. 67]. Далее приводится пример, когда из пространства с бесконечным числом измерений "…самоорганизация рождает сравнительно небольшой набор довольно простых сущностей" [там же].

Еще Аристотель отмечал, что целое может обладать такими свойствами, которыми не обладают части. В более поздний период возникла особая концепция – концепция эмерджентности. Эмерджентная эволюция рассматривает два типа изменений: количественные ("результанты") и не сводимые к исходным, не обусловленные ими ("эмердженты"). Более подробно на современной трактовке идей эмерджентной эволюции в связи с возникновением синергетики мы останавливаться не будем. Отметим только, что вопросы о природе самоорганизации волновали человечество уже в далеком прошлом.

Рассмотрим в этой связи весьма поучительные рассуждения древних греков. В результате сопоставления нескольких, на их взгляд, противоречивых суждений был сформулирован парадокс, суть которого заключается в следующем. Предположим, идет дождь, и несколько человек одновременно накрыли свои головы куском плотной материи. Под одним и тем же куском материи находятся укрывшиеся от дождя люди, или под разными кусками? Как ответить на этот вопрос? Ведь ясно всем, что над каждым человеком разный "кусок этого куска". Можно было бы даже каким-то образом пометить эти "куски куска". Например, человек, стоящий в центре, прикрыт тем "куском куска" материи, который ближе к центру. Но всё же в обыденной жизни могла быть использована и такая фраза: "вся группа людей спряталась от дождя под одним куском материи". Оказывается, что вполне однозначный ответ и разрешение трудностей, испытываемых греками, мы можем получить, если обратимся к тем методологическим средствам, которые используются в современных теориях систем.

Вернемся к парадоксу, сформулированному древним греками по поводу куска материи. Кусок материи, которым от дождя прикрывается группа людей, с полным правом можно назвать одним куском, так как все его части выполняют одинаковую функцию, а именно укрывают людей от дождя. Стационарные системы – это такие системы, в которых стационарность, устойчивость достигаются за счёт того, что система реализует, осуществляет одни и те же функции. Если элементы системы меняются, то система может быть названа в известном плане "вариационной", но этот признак не влияет на её "стационарность".

Рассмотрим другой пример: "поток пассажиров на транспорте" или "поток покупателей в магазине", в котором меняются "составляющие" этот поток люди. Имеем ли мы основания называть совокупность совершенно разных людей одним и тем же словом "поток". Имеем, так как в данном случае "поток" – это термин, основанный на анализе функций определенной группы людей. Выделяем функцию и строго аргументируем принцип этого выделения.

Вернемся теперь к вопросу о том, какое значение имеет системный подход при анализе сущности феномена времени. В одной из своих работ Е. Мейерсон пишет, что время по своим свойствам является настолько нестандартным, что суть времени не может быть раскрыта с помощью средств, имеющихся в современной культуре. Ход рассуждений автора сводится примерно к следующему. Он считает, что вся история современной науки представляет собой постоянную реализацию того, что является основной категорией человеческого разума: сведение различного и изменяющегося к тождественному и неизменному. Время, с точки зрения автора, подлежало поэтому полному исключению.

В суждении Е. Мейерсона имеются указания на пути дальнейшего исследования времени. Не следует ли действительно обратиться к способностям нашего ума? Можно ли у времени найти черты, свойства, основываясь на которых мы сможем фиксировать общее у различных моментов времени? Каждый момент неповторим, он уходит, исчезает, что же тогда является устойчивым?

Возникает вопрос, что устойчивого может найти исследователь у феномена времени? В какой-то степени ответить на него нам помогут приведённый выше пример: поток пассажиров на транспорте, в котором все пассажиры заведомо различны, но выполняют одну и ту же функцию: каждый из них является пассажиром. Проанализируем под этим углом зрения время. Возьмем модель, которая используется на обыденном уровне. Пусть время – это совокупность моментов, каждый из которых абсолютно отличен от другого, ни один из них не повторяется. Другими словами, их бесчисленное множество и они все разные. Тогда можно утвержать, что моменты, составляющие время, точнее, множество этих моментов обладает бесконечно большой информационной емкостью.

Приведем ещё один пример. Допустим, у нас имеются два ящика, в каждом из которых находится по десять шаров. В первом ящике все шары окрашены в разные цвета, а во втором они окрашены только в пять цветов и имеется по два шара с одинаковой окраской. Если за основу принципа различения шаров взять их окраску, то какая совокупность шаров будет иметь большую информационную емкость – та, где все шары окрашены в разные цвета или та, где цвета дублируются? Ответ однозначен: более разнообразно то множество шаров, где каждый шар окрашен в различную краску. Если теперь представить себе такую модель времени, в которой время рассматривается как бесконечное множество мгновений, в котором каждое из этих мгновений отличается от другого, т. е. является единственным и неповторимым, то мы будем вынуждены утверждать, что это множество обладает бесконечно большой информационной емкостью.

Если перед нами бесконечно большая информационная емкость, то что все-таки даёт нам право одним термином или в одном понятии объединять такие разные вещи-процессы, как времена года, времена суток, геологические и исторические периоды и т. д.? Используются даже понятия “астрономическое время”, “геологическое время” и т. д. Значит, есть у времени "нечто" такое, что даёт нам основание использовать это понятие для характеристики самых разнообразных по своим конкретным проявлениям процессов, происходящих в мире. Логично предположить, что имеется какая-то единая функция у всех, подчеркнем, абсолютно у всех моментов времени. Мы не случайно приводили выше примеры с "потоком пассажиров", с "потоком покупателей", ведь в обыденной жизни и время сравнивается с потоком, например, "медленно текущее время" или "неумолимо быстро текущее время".

Выше было показано, что процессуальность, т. е. частичная или полная замена всех элементов в стационарной системе – явление вполне закономерное. Поэтому наличие у времени именно этих черт не должно обескураживать исследователя, а тем более являться поводом для исключения времени из числа тех объектов, которые могут быть исследованы современной наукой. 0риентировочно, с некоторой долей условности и приближения можно высказать следующее суждение. Все моменты (любые моменты) времени обладают одним общим свойством, – они несут информацию. Такая функция, как способность быть носителем информации, несомненно, есть "инвариант", то искомое "нечто", которое определяет справедливость отнесения времени к числу "стационарных систем". Этот инвариант не сумел вычислить Е. Мейерсон, и именно поэтому он отнёс время к числу тех объектов, сущность которых не может быть раскрыта средствами современной науки.

Возможно в несколько парадоксальной форме, сформулируем суть изложенного подхода: инвариантом является сам факт отсутствия инвариантности. Время – это тотальная изменчивость, и эта тотальность и есть инвариант.

Выше была показана целесообразность принятия в качестве инварианта той или иной функции системы. Мы рассмотрели стационарные системы. Может быть, следует рассмотреть ещё какие-то функции? Ведь чрезмерная переоценка самого факта, что всё изменчиво, иногда приводит к односторонним выводам. Так, например, греки исключительно односторонне понимали сами принципы, основываясь на которых следует раскрывать природу вещей. Они признавали только генетический принцип. Знание вещи для них было равноценно познанию её генезиса. Конечно, не следует приумалять или игнорировать генетический подход, но ограничиваться только им – значит, заведомо обрекать на провал многие исследовательские программы.

Обратимся к испытанной методике. Эту методику можно назвать традиционной, классической, она не претендует на оригинальность. Речь идет об аналогии между пространством и временем. Но этой аналогией необходимо умело пользоваться. Где-то она применима, а где-то – нет. Поэтому при анализе взаимоотношений между пространством и временем целесообразно, с одной стороны, исключительно осторожно, бережно использовать все преимущества, которые можно извлечь из этой аналогии, а с другой –не увлекаться ею чрезмерно, и там, где это необходимо, "отрекаться" от нее, и учитывать специфику самого феномена времени. Начнем с того, что рассмотрим, как взаимодействуют с категорией "вещь" сначала пространство, а затем – время. М. Хайдеггер пишет, что относительно пространства вещи всегда "скрываются", стараются быть "затаенными". Но вещь про-являет себя в пространстве и, прежде всего, на поверхности. 06ращаем внимание: не в глубине пространства, а на поверхности. Именно на его поверхности вещи некуда скрыться. Далее М. Хайдеггер пишет, что человек определенным образом "сращен" с пространством, оно ему близко, доступно, и поэтому становится доступной и сама вещь в своём проявлении на поверхности. В других работах М. Хайдеггер отмечает, что временные отношения являются "допространственными", они как бы более глубокие и основополагающие даже по отношению к пространственным зависимостям. Нам представляется, что к суждению о том, что у человека особая "сращенность" с пространством, можно добавить некоторые дополнительные суждения.

Бесспорно, что сам человек является "телесным" и, в этом смысле, пространственным. "Сращенность", на наш взгляд, может быть у человека не только с пространством. Возьмем родственные отношения, например, отношение между родителями и детьми, между друзьями – это ведь тоже своего рода "сращенность".

Скорее всего, "сращенность" человека со временем проявляется не через такой же точно механизм, как "сращенность" человека с пространством, а несколько по-другому. Напомним, что "сращенность" с пространством проявляется в том, что суть вещей "про-является" на поверхности , т. е. в определенной части пространства. На поверхности происходит своеобразная "встреча" человека с сутью вещей, они ему приоткрывают свои тайны. Со временем дело обстоит несколько иначе.

Существует понятие события. По отношению к определению этого понятия имеются различные позиции. Некоторые исследователи считают, что оно изначально понятно и можно не определять его. Другие исследователи дают определение понятию событие, разъясняют его суть. Мы также не будем определять суть этого понятия, отметим только, что событие есть нечто, что определенным образом соотносится со временем. В истории "ход событий" является тем материалом, с которым работают историки. Видимо, именно по этой причине М. Хайдеггер из всех наук выделял историю и показывал, что эта область знаний ПРИНЦИПИАЛЬНО отличается от всех других наук.

В исторической науке события прежде всего даны через суждения непосредственных участников или описаны глазами очевидцев. Так или иначе, они всегда "окрашены". Объединим понятия участник или очевидец общим термином "повествователь". Повествователь органически "сращен" с происходящим. Мир историка – это особый мир. Если мир всех других наук – это мир сущностей тех объектов, которые познаёт исследователь, а в мире сущностей, как известно, жить нельзя, то совсем другая ситуация складывается в исторической науке. В том "материале", с которым работает историк, "можно жить", так как исторические события – это события из жизни людей. Если математику необходимо осуществить определенное "насилие" над своим разумом, чтобы "погрузиться" в мир абстрактных закономерностей, то историку этого делать не нужно. Математик и представитель любой другой науки всегда "дистанцируется" относительно объекта своего исследования. У историка этой дистанции может и не быть. Он должен уметь построить модель психологии людей, живших в ту или иную историческую эпоху, но это всё же модель человека, а не модель "черной дыры".

Таким образом, в исторической науке всегда присутствуют "оцененные" соответствующим образом объекты. А это значит, что присутствует аксиологический подход. Бесстрастность оценок и суждений, как одна из необходимых черт подлинной науки, здесь отсутствует и в этом плане изменить ничего нельзя.

Ориентировочно можно выстроить следующую стратегию (одну из возможных стратегий) постижения сущности времени, следующую исследовательскую программу. Следует найти, прежде всего, ту область знаний, в которой с наибольшей полнотой проявляется слитность или "сращенность", по терминологии М. Хайдеггера, человека со временем. К числу таких областей знаний относится история. После этого необходимо проанализировать теоретические основы самого исторического знания и, далее, соответствующим образом соотнести эти основы с тем материалом, который имеется в отношении свойств времени.

На наш взгляд, крайне важно обратить внимание на одно чрезвычайно ПРИНЦИПИАЛЬНОЕ ОБСТОЯГЕЛЬСТВО: теоретическая история, как и находящаяся в процессе своего становления темпорология, – это области научного знания, которые основаны на принятии тех или иных принципов рационализма. Однако сам по себе факт, что тот или иной мыслитель стоит на позициях рационализма, не исключает различий в понимании сути самого рационализма и, прежде всего, понимания границ того категориального базиса, на котором строится сам рационализм.

Так называемая классическая, "строгая" форма рационализма использовала весьма узкий круг категорий. Например, К. Ясперс предполагал, что такие категории, как вера и надежда, находятся за пределами категориального аппарата рационализма. Но, как оказалось, в отражении содержания понятия времени категории "вера" и "надежда" играют значительную роль. Остановимся на этом вопросе подробнее.

Используя ряд рассуждений, фактов и аргументов можно показать, что никакая "полнота" знаний о времени не будет достигнута, если игнорировать необходимость привлечения таких категорий, как вера и надежда. Нам сразу же могут возразить, что в физической теории времени нет категорий вера и надежда. Да, это так, однако сами эти теории используют те или иные математические модели времени. В представлении о будущем всегда есть что-то от "желания" человека, от его замыслов, его ожидания.

Как поступить в данной ситуации: недооценивать этот факт, игнорировать его, делать вид, что можно обойтись и без "ссылки" на категории веры и надежды? В этой связи отметим, что в известной теории игр используется одно довольно необычное понятие – "ожидание". Это понятие очень сходно с понятием "надежда". Может быть, "теория игр" – это и есть та область знаний, в которой намечаются пути для расширения используемого рационалистами традиционного категориального аппарата? А процесс расширения границ самого рационализма идет уже полным ходом.

Но можно ли полностью избавиться от таких категорий, как надежда и вера, и нужно ли это? Отметим, что ФУНКЦИИ рационального категориального аппарата и таких категорий, как вера, надежда и т. п., должны быть различными. Именно в этом обстоятельстве следует усматривать одну (подчеркиваем, только одну) из причин, в силу которой установить "консенсус" между гуманитариями и естествоиспытателями – дело довольно сложное.

Вопрос заключается в том, хотят ли люди "убрать" из сферы своей культуры такие категории, как вера и надежда, на том основании, что трудно достичь согласованности между двумя видами категориальных аппаратов: строго научным и нестрого научным. Вспомним знаменательное выражение: "правда убивает надежду". Люди не хотят полностью "убирать" из сферы культуры такие категории, как вера, надежда и т. п. Данные категории нужны в культуре. Но у них могут быть различные функции, может быть даже своего рода "противоборство" с рационалистическими категориями. Это необходимо учитывать при рассмотрении вопрос об отношениях между гуманитариями и естествоиспытателями.

При опросе могут быть упущены события, имеющие небольшое число связей с другими событиями. Главное, чтобы выявленная в процессе опроса картина причинно-целевых отношений в наиболее существенных чертах соответствовала полной структуре межсобытийных отношений, имеющих место с точки зрения опрошенного. Это требование является требованием репрезентативности исходных данных опроса. И вот авторы вводят представление о так называемых "психологических часах". "Представим себе, – пишут авторы, – что изобретен прибор, назовем его "психологическими часами", глядя на который вы всегда можете узнать, насколько реализовались ваши жизненные ожидания и планы, всё, что вы ждете от жизни, и всё, что считаете возможным получить от неё." Далее приводится подробное описание того, как двигаются стрелки этих часов, как следует расшифровывать показания этих часов и т. п. Затем приводится большая таблица ответов на вопрос о том, желали бы вы иметь такие "психологические часы". В одном из ответов приводятся буквально следующие слова: "Не хотела бы. Вдруг бы они мне сказали, что у меня всё реализовано. Мне бы стало всё скучно, так хоть надежда есть на то, что не всё реализовано. Я бы их выбросила, если всё реализовано, зачем жить дальше" [44, с. 97].

Это суждение одного из опрашиваемых исключительно показательно. Оно свидетельствует о том, что люди "живут надеждой", надежда играет исключительно большую роль в жизни людей. Можно допустить, что одна из причин, в силу которой время (и пространство) нельзя отнести полностью ни в сферу Бытия, ни в сферу Мысли, как раз и заключается в том, что понятие времени включает в себя понятия надежды и веры.

Нам могут сказать, что это идеальные понятия, и потому они относятся к сфере Мысли. Но в этом можно усомниться, т. к. эти понятия не входят в категориальиый аппарат ни одной науки, построенной на рационалистических основаниях. По крайней мере, эти понятия находятся за пределами классической рациональности. Вопрос об отношениях между Верой и Разумом, между Надеждой и Разумом – это вопрос сложный и мало разработанный.

Проблема соотношения веры и знания – это одна из принципиальных проблем гносеологии. Новый подход к решению этой проблемы предложен в рамках параметрической общей теории систем [171, с. 278]. Применение системного подхода и его формальных средств к анализу категории "вера" должно быть "востребовано" при дальнейших исследованиях проблемы времени.

Ф. Бродель предполагает, что глобальное или длительное время – это такое понятие, которое должно быть включено (наряду с факторами математизации и пространства) в число тех категорий, на базе которых только и можно выработать некое единое представление о путях достижения знаний, общее для всех гуманитариев [29].

Что касается использования математических методов в исторической науке, то в настоящее время этот процесс продолжается, возникла, например, такая новая наука как клиометристика, а американские ученые У.Фогель и Д. Норт, работающие в этой области, получили за свои исследования Нобелевскую премию [103, с. 17].

Выскажем еще несколько соображений относительно подхода, который проявляется в отношении к категории времени в т. н. медленной или застывшей истории. Так, И. Пригожин высоко оценивая творчество Ф. Броделя, отмечает, что последний, по сути, считает необходимым выделить в истории три слоя, и, таким образом, работает с гетерогенным понятием истории. Иерархия истории (исторических слоев) следующая: “Первая история почти неподвижна – это история человека в его отношениях со средой, медленно текущая, и медленно изменяющаяся история, подчас образующаяся из непрекращающихся возвращений, из без конца возобновляемых круговоротов… Поверх этой неподвижной или медленно текущей истории, которую хотелось бы назвать социальной, существует ещё и история групп и индивидов. Наконец, третью часть составляет традиционная история, измеряемая, если угодно, не человеком, но индивидом, это – событийная история [123, с. 5].

Прежде всего, отметим, что поскольку время соотносится с таким понятием, как числовой ряд (по крайней мере в такой модели, как линейное время), а числовой ряд, например, ряд натуральных чисел, бесконечен, то, следовательно, и время в аспекте его информационной ёмкости представляет собой неограниченный ресурс. Это значит, что сколько бы не появлялось всё новых и новых событий, какими бы разнообразными они ни были, новому событию всегда найдется новая, ни разу не использованная метка или дата на “оси времени”, т. е. на числовом ряду. Это очень важное обстоятельство, и исследователи используют его иногда сознательно, иногда бессознательно.

М. Хайдеггер, например, считает, что публичное время принадлежит всем и потому не принадлежит никому. Вопрос о том, какую роль играют общие понятия, часто связывают только с уровнем интеллекта. Способность к абстракции соотносят с логическими структурами, в том числе с такой, как общие понятия, создавать которые могут только субъекты, находящиеся на определенном уровне развития интеллекта. Но это только один аспект проблемы роли общих понятий в познании. Другой аспект – это их роль и значение в связи с решением той или иной конкретной задачи. Для решения одних задач необходимо знание деталей, частностей, подробностей, для решения других – знание более общих зависимостей. Естественно, что эти аспекты взаимозависимы.

Тот факт, что при написании работы, в которой исследуется “время мира” или глобальное время, Ф. Бродель акцентирует внимание на структуре происходящих событий, свидетельствует о том, что в самом понятии времени он выделяет наиболее важную часть дискриптора – структуру. Ф. Бродель, несомненно, близко подошел к трактовке времени как системы. Что касается субстрата, то он предложил быстроменяющиеся события заменить более устойчивыми образованиями. Однако это принципиально не влияет на представление о самом времени, даже, если называть его “медленным” или “глобальным”.

Мартин Хайдеггер (1889 – 1976) является одним из крупнейших философов, который дал новое направление немецкой и общемировой философии XX века. Он ставил задачу вернуть европейскую философию к проблеме бытия. Об этом свидетельствует и название одной из его фундаментальных работ "Бытие и время" (1927г.). Он подверг критике абстрактно-теоретические представления о "разуме", характерные для классической традиции европейского Просвещения. “Пытаясь строить онтологию на основе гуссерлианской феноменологии, Хайдеггер стремился раскрыть “смысл бытия” через рассмотрение человеческого бытия, поскольку только человеку изначально свойственно понимание бытия…” [41, с. 753]. М. Хайдеггер открыл "экзистенциалы" творческого бытия и рассматривал их как смыслоконститутивные, т. е. устанавливающие смысл [25, с. 371]. Раскрывая содержание понятия "экзистенциал", он пишет: "Бытие при мире в ещё точнее истолкуемом смысле растворения в мире есть экзистенциал" [168, с. 54]. Экзистенциалами вот-бытия у М. Хайдеггера, например, являются открытость, или естественный опыт. Они выступают выступают как “необходимый структурный момент самого его бытия” [25, с. 353]. Экзистенциалами являются также “бытие-в-мире” (in der-Welt-sein), “бытие-с-другими” (Mit-sein) [130, с. 390], “бытие-в-возможности”, включающее в себя озабоченность миром, тревогу [там же, с. 388].

М. Хайдеггер как бы размыкает бытие в бездонность и безграничность "присутствия" человека в мире, бездонность и безграничность "бытийствования" человека. Человек – это не монада, а просвет, раскрытие мира. М. Хайдеггер отрицал абстрактный методизм своих учителей-неокантианцев^* и разрушил формальный историзм (историцизм) XIX века. М. Хайдеггера принято относить к той группе историцистов, у которых преобладает стремление к индивидуальной автономии. Другая группа историцистов является образцом гражданственности (К. Маркс, Дж. Милль, Дж. Дьюи и др.). Можно говорить об эффективности обеих точек зрения при разных обстоятельствах. М. Хайдеггер, наряду с С. Кьеркегором, Ф. Ницше, Бодлером, М. Прустом и В. Набоковым – это примеры индивидуального совершенства, все они создали себя сами.

Проблеме времени во многом была посвящена одна из его наиболее фундаментальных работ “Бытие и время” (1927г.), а также лекционный курс [169], прочитанный им ещё в 1925 году в Марбургском университете и подготовивший основные идеи этой работы. При раскрытии проблематики времени М. Хайдеггер использует метод экзистенциальной аналитики, представляющий собой метод постижения бытия и состоящий в попытке сделать прозрачным определенное сущее и нас, ищущих смысл бытия.

В какой-то степени сходная, но значительно более ранняя идея была высказана Августином Блаженным (“Исповедь” Книга 11, XIII-XXV) [2, с. 291 – 302]. В суждениях Августина явно просматривается мысль о том, что следует различать как бы два образа или два представления о времени – одно формируется на уровне обыденного сознания, оно доступно всем. На этом обыденном представлении о времени основана практика, это представление в известном смысле одинаково у различных людей, и данное обстоятельство представляет собой основу для согласованной совместной деятельности людей. Другое представление требует знаний теоретических, оно базируется на научных данных, сопряжено с глубоким осмыслением, с проникновением в суть вещей. Мы показали, что М. Хайдеггер в своих работах уделяет внимание разграничению этих двух представлений о времени, более того, он показывает, что сама стратегия постижения феномена должна основываться на анализе способов перехода от расхожих представлений к теоретическим. Следует осмыслить процесс рождения научных знаний из знаний обыденных, примитивных. Исследователи творчества М. Хайдеггера отмечают, что представления у людей о времени существуют и на уровне дологического, допонятийного мышления.

Приведем пример. Зоологи наблюдали в пустыне за поведением жука. На ночь жук зарывался в песок, а утром с предельной точностью в одно и то же время выбирался на поверхность. Исследователи зафиксировали не только время, когда жук выбирался на поверхность, но и температуру песка. Утром, после восхода солнца песок нагревался, в одно и то же время достигалась определенная температура, и жук появлялся на поверхности. Исследователи провели следующий эксперимент. На поверхности песка установили лампу, которая могла его нагревать. Лампу включали несколько раньше того времени, когда обычно просыпался жук, и заметили, что, когда температура песка совпадала с той температурой, когда жук выбирался на поверхность, жук начинал просыпаться, хотя время было более раннее, чем обычно. Отсюда был сделан вывод: жук реагировал не на время, а на температуру песка, температуру поверхности. В научной литературе описаны ситуации, которые условно можно назвать: "ложная весна". Известно, что когда зимой бывают длительные и сильные оттепели, резкое повышение температуры, то некоторые растения начинают цвести.

Для полноты рассмотрения вопроса обратимся к такому факту. В Московском государственном университете обучалась группа студентов, у которых была утрачена возможность зрительных и слуховых восприятий. (Следует отметить, что "…слепоглухота не создает ни одной пусть самой микроскопической проблемы, которая не была бы всеобщей проблемой. Слепоглухота – лишь обостряет их – больше она ничего не делает" [140].) Эти студенты выступали в аудитории. Беседа велась опосредованно, через своеобразного "переводчика". "Переводчик" общался с этими студентами с помощью прикосновения к их руке, и на особом "языке" этих прикосновений передавал им вопросы. Так вот, этим студентам был задан вопрос: "Что такое время?" Один из студентов ответил, следующим образом: "Время – это когда нужно вставать, есть, спать". Ключевое понятие в ответе – это понятие "срок", "пора". В этом понятии срок – единство представлений о качественных изменениях, о своеобразных "фазовых переходах" (от сна к бодрствованию и наоборот). Чередование, согласованность определенных функций, относящихся к жизнедеятельности людей, – это и есть то содержание, которым наполняется "допонятийное" представление о времени и выражается словами: "пора", "срок".

Фактор времени – это своеобразный фильтр. Действительно зеркальное отражение, как и всякая модель, – это всегда отражение неполное, заведомо не изоморфное. Эту неполноту, "ущербность" отраженного можно несколько прояснить, используя понятие "фильтр". Фильтр что-то пропускает, что-то задерживает. В самом механизме фильтрации содержится нечто созвучное представлениям об отражении. Механизм процесса фильтрации зависит как от устройства самого фильтра, так и от природы того, что именно фильтруется. (В этой связи интересно отметить, что почти все основные внутренние органы человека включают в себя функцию фильтра.)

Взаимосвязь функций "фильтра" и "зеркального" отражения лучше всего рассмотреть на примерах поведения человека в экстремальных ситуациях. М. Хайдеггер, анализируя ситуацию, в которой человек испытывает страх, показывает, какие изменения претерпевают взаимоотношения между представлениями о модусах времени в сознании. М. Хайдеггер пишет, что "страшащееся ожидание страшит-"ся", т. е. что страх перед… всегда есть страх о…, в этом лежит настроенческая черта страха. Его экзистенциально-временной смысл конституируется за-быванием; спутанным отодвиганием от своей фактичной способности быть, в качестве каковой угрожаемое бытие-в-мире озабочивается подручным". Далее М. Хайдеггер раскрывает суть высказанных суждений. Другими словами: сознание человека "сужается", он не думает о далеких перспективах, сосредотачивается на непосредственно происходящем. Но оказывается, что потеря способности включать в рассмотрение даже не очень отдаленное прошлое и будущее обуславливает и потерю ориентации в настоящем [168, с. 341].

Перед личностью в ситуации смятения подвертываются "всевозможные", т. е. также и невозможные, возможности. Ни на одной страшащийся не задерживается, "окружающий мир" не исчезает, но его встречают неким больше-не-разбираюсь в нём. "Забвение себя в страхе сопровождается смятенной актуализацией первого попавшегося. Известно, например, что жильцы горящего дома часто "спасают" самое безразличное, подвернувшееся под руку. Забывшаяся актуализация путаницы парящих возможностей делает возможным смятение, которое создает настроение страха. Забывчивость смятения модифицирует и ожидание. Ожиданию придается характер угнетенного, соответственно смятенного ожидания, которое отличается от чистого выжидания" [168, с. 342].

Но могут быть и такие стрессовые ситуации, при которых время переживается как вообще нерасчлененная целостность, исчезают какие-либо представления о модусах времени. Так в известном романе К. Маккалоу "Поющие в терновнике" описывается ситуация безмерного счастья, которую переживал мужчина, встретивший любимую женщину после длительной разлуки: "Время уже не отсчитывало секунды, но хлынуло потоком, и захлестнуло его, и потеряло смысл, осталась лишь глубина неведомого доныне измерения, более подлинная, чем подлинное время" [96, с. 371].

Известный лингвист Б. Уорф показал, что существует зависимость между способностью человека расчленять время на модусы (имеется в виду прошлое, настоящее и будущее) и уровнем развития культуры [156, c. 148].

Проблему взаимосвязи модусов времени принято называть проблемой становления. Этому вопросу уделяется внимание в ряде исследований, среди которых особо следует отметить работу А. Грюнбаума "Философские проблемы пространства и времени" [45]. Проблема становления обычно рассматривается с привлечением понятий прошлого, будущего и “теперь”. М. Хайдеггер же привлекает и такое понятие, как “внутривременность”. Раскрывая структуру этого понятия, он обращает внимание на содержание понятия “теперь”. Известно, что стоики соотносили представление о том, что время “состоит” из непрерывных “теперь” с таким метафорическим образом времени, как Хронос. М. Хайдеггер не противопоставляет серию непрерывных “теперь” серии “прошлое” или “будущее”. Элементы, частички ближайшего прошлого можно характеризовать как “тогда”, а “тогда” или “раньше” – все равно что “теперь – уже не”. Слова “потом” или “позже” равнозначны выражению “теперь – еще не”. В слове “теперь” удерживается как бы частичка более раннего бытия во времени и вместе с тем раскрывается горизонт для реализации тех или иных действий в ближайшем будущем. Приведем примеры: “После того, когда они сняли пальто в гардеробе театра, отец сказал сыну, что теперь можно пойти в зрительный зал.” Или: “После того когда гости сели за праздничный стол, хозяин высказал мысль о том, что теперь тамада провозгласит тост”.

После анализа в совокупности “теперь”, “уже-не-теперь” и “еще-не-теперь” М. Хайдеггер делает вывод о том, что “являющее себя в такой актуализации есть время” [168, c. 421].

Анализ “внутривременности”, осуществленный М. Хайдеггером, можно было бы дополнить и суждением о том, что в скрытом виде в понятии “теперь”, строго говоря, схвачена не только последовательность событий, но и их синхрония, одновременность. Есть понятие “своевременность”. Что это за “свое время”? – делу время, потехе час. Но дело не только в этом. Вернемся к примеру с тостом за праздничным столом. Время произнесения тоста – это особое время, у него есть свой “локус”. Произносить тост в коридоре, когда гости ещё не вошли в комнату и не уселись за столом, – это ошибка. Произносить тост в самом конце пиршества – тоже ошибка. Слово “теперь” можно заменить словами “самая пора”, “вот сейчас подходящее время”. Здесь уместно использовать термин “самореферентности”, событие как бы само “знает”, в какой временной щели или нише ему следует быть осуществленным.

Сущность экзистенциально-аналитического исследования времени кратко сводится к следующему. В слово экзистенция М. Хайдеггер вкладывает содержание возможности и проектирования, человек всегда носит с собой “свой проект”. Поэтому в структуре времени в плане его модусов (настоящее, прошлое и будущее) фундаментальным у М. Хайдеггера является будущее. В видении себя на фоне грядущего состоит существенная черта экзистенциальности. Но поскольку М. Хайдеггер соотносит жизнедеятельность человека прежде всего с состоянием озабоченности, то у него устанавливается связь между представлением о будущем и заботой. Забота предвосхищает возможности, вырастает из прошлого и подразумевает будущее. Все три модуса времени – прошлое, настоящее, будущее – имеют значение “быть вне себя”. Поясним сказанное: будущее – это устремление; настоящее – это быть при вещах; прошлое – возвращение к факту и принятие ситуации. Все модусы времени М. Хайдеггер называет ЭКСТАТИЧНЫМИ как то, что бытует вне себя. Грядущее, ставшее и настоящее раскрывают темпоральность как чистый ЭКСТАТИКОН. Темпоральность – изначальная внеположенность в себе и для себя. Поэтому М. Хайдеггер называет феномены грядущего, ставшего и настоящего – экстазисной темпоральностью.

Существует неподлинное время – это вещное время. Подлинная экзистенция (страх) показывает незначительность всех человеческих проектов. Человек живет, принимая дух своего времени и народа, но всё же, будучи в мире, он и вне его, ибо пережил предвосхищающий опыт смерти, раскрывшей Ничто человеческой экзистенции. При этом М. Хайдеггер отмечает, что история и бытие едины по своей онтологической структуре. Но нам важно подчеркнуть, что это всего лишь одна из концепций М. Хайдеггера, она разработана на базе экзистенциальной аналитики, с которой сам М. Хайдеггер расстался уже к 30-м годам XX века.

В работе “Кант и проблемы метафизики” (1929), М. Хайдеггер вновь возвращается к проблеме связи прошлого, настоящего и будущего с познавательными способностями человека. Давая весьма своеобразную интерпретацию философии Канта, М. Хайдеггер говорит не о трёх временах, а о “тройственном единстве времени”, в котором трём его формам соответствуют три вида синтеза трансцендентальной субъективности: прошлое как таковое (а вовсе не образы когда-то увиденных предметов!) является результатом деятельности трансцендентального воображения, настоящее, “теперь” – результат чистой деятельности созерцания, а будущее – следствие синтеза в понятии, т. е. чистого мышления [180, с. 163]. Сущностью трансцендентальной субъективности, по мысли М. Хайдеггера, оказывается само темпоральное единство, собственно и образующее то, что принято называть историческим временем (а отнюдь не время физическое, “неподлинное”). Однако, как пишет П. П. Гайденко, “здесь возникает трудность, неразрешимая с точки зрения традиционных рационалистических интерпретаций мыслительной деятельности. Как мышление может иметь временной характер, если следовать традиции Канта, да и всего рационализма вплоть до Гуссерля? Ведь эта традиция противопоставляет чистый разум всяким временным отношениям как чему-то преходящему. По Канту, тут вообще не может идти речь о временности, не говоря уже об определенном модусе времени – будущем. В этом пункте Хайдеггер, следуя своим намерениям, должен совершить радикальный поворот внутри концепции Канта, переосмыслить структуру и функцию мышления, чтобы тем самым превратить “Критику чистого разума” в “онтологию конечного познания”” [40, с. 267 – 268], “в… тезисе о конечности человеческого познания …пролегает водораздел между Кантом… и рационалистической метафизикой Декарта…” [там же, с. 270].

Завершая анализ темпоральных идей М. Хайдеггера, подчеркнем, что философ не рассматривает человеческое существование, его экзистенцию как вещь, протекающую во времени, а, напротив, видит в нем само время. Как пишет П. П. Гайденко, ““временность” оказывается последним словом философии М. Хайдеггера; для вечного в этой философии не остается места” [там же, с. 276], время объявляется им экзистенциальным, по сути, отождествляется с субъектом.

Анализ современных концепций, высказывающихся о природе временной реальности, был бы неполон без рассмотрения специфики моделирования её различных аспектов в логике и кибернетике.

Те или иные аспекты времени присутствуют уже в самых простых кибернетических теориях. Модели некоторых аспектов временной реальности можно обнаружить в теории устройств, работающих в т. н. “квантованном” времени, в теориях дискретных автоматов и формальных нейронных сетей. Отсюда понятна необходимость использования категории времени не только в информатике, но также и в современной логике. Возникла особая разновидность логики – временная логика.

Во временной логике и информатике время, как правило, дискретно. Оно задается, например, как дискретный механизм согласования алгоритмов осуществления параллельных процессов какой-либо мультипрограммы. С помощью этого формализма каждое последующее состояние программы оказывается полученным из предшествующего в результате выполнения соответствующего перехода (реализации определенной программы) одного из параллельных процессов [86, с. 145 – 146]. Желание найти во временной логике основания для разрешения дискуссий, возникающих при исследовании сущности времени или его моделировании, возникает у специалистов разных областей знания, не только связанных с проблемами информатики и искусственного интеллекта. Рассмотрим некоторые из этих оснований.

1. Метаязыковый подход. Временная логика представляется как система постулатов, аксиом и правил вывода, а также как совокупность метатеоретических проблем. В постулатах временной логики истинность значений предложений соотносится с различными свойствами времени. Метаязыковый подход способствует всё более совершенной формализации временного аспекта наших знаний.

2. Объектный подход. Этот подход предполагает классификацию исчислений, позволяющих ввести временной параметр в логическую форму. Сама по себе эта классификация представляет известные трудности. В плане уточнения этой классификации значительную конструктивную роль играют предложения, внесенные логиком А. А. Ивиным. Он показал необходимость различения нескольких видов временного предшествования.

С помощью современных логических языков, по нашему мнению, можно сделать ещё больше, – проникнуть в саму сущность времени. Одним из примеров подобного проникновения является многозначная кенограмматическая логика Готхарда Гюнтера (1900-1984), которая была создана на основе проведенного им философско-методологического анализа основоположений традиционной европейской философии, логики и науки [50]. На протяжении своей почти трехтысячелетней истории европейская философия, а вслед за ней европейская наука и культура разделяли универсум на объективное и субъективное и, подчеркивает Г. Гюнтер, не признавали никакого иного деления и никакой иной – третьей – реальности. Менялось, правда, добавим мы, “наполнение” этих категорий. К “объективному” причислялись не только материальные вещи, но нередко и идеи, общие понятия и т. п. В качестве же “субъективного” традиционно рассматривались мнения людей, прежде всего, их представления и чувственные восприятия. Западноевропейская мысль, тем самым, основывалась на методологическом принципе “двойных ценностей”, как назвал его Г. Гюнтер, т. е. исходила из наличия только объективных и субъективных феноменов.

Этот принцип сложился в античной философии и науке благодаря сформировавшемуся ещё в рамках мифологического сознания мышлению посредством бинарных оппозиций. Проявлением такого способа мышления является, в частности, разделение всего мироздания на профанное и сакральное, земное и небесное, доброе и злое, мужское и женское и т. д. Европейская логика, основоположником которой является древнегреческий философ Аристотель, возникла именно в рамках данного подхода. (Отметим в этой связи, что индийская логика, в частности, такие школы как джайнизм, поздний буддизм, не знали логического закона исключенного третьего, сформулированного в европейской логике [см., например: 173, т. 1, с. 165-166, 318, 321; т.2, с. 265].)

Исповедуя ещё и принцип философского монизма, т. е. сведения всего многообразия универсума (мира) к единому основанию, к единой субстанции, – большинство греческих философов и ученых стали рассматривать в качестве значимой, точнее, имеющей предметное значение, только одну из указанных реальностей – объективное. Другую же – субъективное – рассматривали как не имеющую предметного значения, как такую, которая ничего реального, существующего в объективном мире, обозначать не может, ибо нет предмета, который она могла бы обозначать. Г. Гюнтер назвал такую реальность недесигнативной, т. е. беспредметной, не имеющей обозначаемого предмета в объективном мире.

Г. Гюнтер относит к недесигнативной реальности время. Однако со времён Аристотеля в философии и в обыденном сознании закрепилось убеждение, что совокупность вещей, их свойств и отношений суть вся реальность, причем под вещью стали понимать не только физические предметы, но и всякое иное сущее, например, суждения, идеи, смыслы, моральные категории, законы природы, пространство, время и др. В средние века на место идей (в платоновском понимании) “пришли” общие понятия (реализм), которые суть отражения в головах людей платоновских идей: есть Добро, Благо, Мужество – они существуют вне отдельного человека, а есть понятия о добре, о благе, о мужестве и т. д. – они существуют только в головах отдельных людей, хотя и являются воспоминаниями об идеях. В результате субъективное “приобрело” свои “вещи” и также стало десигнативным. Путаница усугубилась тем обстоятельством, что субъективное несёт в себе элементы объективного содержания: например, ощущения и восприятия, будучи субъективными и символическими по своей форме, являются, как правило, объективными по содержанию, источнику.

Г. Гюнтер дает следующую интерпретацию этого вопроса. Он пишет, что наука на протяжении всей своей истории занималась перманентной борьбой с субъективностью, пыталась исключить её из своих теоретических построений и эмпирических исследований, опираясь на весьма упрощенную позицию. Эта позиция – следствие принятого в европейской культуре логического принципа “третьего не дано”, согласно которому никакого третьего пути не существует (либо пан, либо пропал). Но сам этот принцип является логическим следствием из вполне определенной онтологии, которая хорошо прослеживается со времени элейских философов (VI – V века до н. э.), резко противопоставивших “истину” и “мнение”, как нечто полностью неистинное и развивших учение о мире как бытии вечном, неизменном, неподвижном и неделимом.

Последнее позволяет яснее понять то обстоятельство, что европейский рационализм, в основе которого лежит элейское понимание бытия, в свою очередь выросшее из идеи превосходства разума над чувственностью, возник, как пишет Г. Гюнтер, вследствие исключения Времени из сферы объективного бытия. Он возник, возможно, именно потому, что Время не подчиняется этой древней мудрости, т. е. не укладывается в рамки модели бытия раннего европейского ума. Элиминация Времени позволила существенно упростить картину мироздания, изъяв из нее феномены движения и развития, (но вместе с тем, именно вследствие этого выявилась и теснейшая связь феномена Времени с движением, изменением и становлением). Данные “преимущества” элейской точки зрения проявились в научных подходах и открытиях Архимеда, который, как пишет Дж. Уитроу в книге о естественнонаучной концепции времени, в отличие от Аристотеля, обходил проблему движения, а, следовательно, и проблему времени (в модели физической реальности Архимеда, как и у элейцев, временная компонента полностью отсутствовала). В результате трактат Архимеда о статике оказался логически идеальным, но гораздо менее глубоким, чем не лишенная недостатков физика Аристотеля. В противоположность Аристотелю законы природы у Архимеда статичны, суть законы равновесия, а понятия, связанные со временем и движением не играют в них никакой роли. С этого момента в европейской науке сформировалась тенденция, особенно окрепшая в Новое время, по исключению Времени из научного рассмотрения. Эта тенденция красной нитью прошла через работы не только И. Ньютона, но и А. Эйнштейна. Последний в общей теории относительности практически свел Время к пространству, к четвертой пространственной координате, т. е. почти полностью элиминировал его качественное своеобразие. Европейская наука, таким образом, приняла самые крайние и самые простые решения из спектра концепций, предложенных в истории европейской философии и науки: концепцию Парменида, а не концепции Гераклита, физику Архимеда, а не физику Аристотеля, модель времени по Ньютону, а не по Августину или, например, по Лейбницу.

Вместе с тем, утверждает Г. Гюнтер, развитие логики позволяет усомниться в истинности самого противопоставления линии Парменида и линии Гераклита, т. е. отвержения или признания Времени в качестве объективного феномена. Дело в том, что классическая логика, пишет Г. Гюнтер, делила все предметы на две категории: на “орто-” и “псевдо-объекты”. Орто-объекты описывались безотносительными понятиями. Такие объекты существуют сами по себе, раздельно с другими. Например, человек, треугольник, зеленый… Псевдо-объектами являются объекты, которые не могут быть поняты без ссылок на другие объекты. Они описываются соотносительными понятиями: родители и дети, движение и покой, левое и правое. Но могут ли объекты, описываемые соотносительными понятиями, существовать отдельно друг от друга?

В самом деле, чем предмет “человек” отличается от предмета “родитель”? По сути дела, это один и тот же предмет; “родитель” – это функциональная особенность или отличительная черта, сторона, грань человека, присущая подавляющему большинству людей; точнее, это отношение определенного рода между вполне определенными людьми, а не отдельный предмет, существующий наряду и независимо от предмета, обозначаемого термином “человек”. Это действительно псевдо-объект, ибо такие предметы в объективной действительности существуют не самостоятельно, а лишь в качестве “соотносительного”. То, что Г. Гюнтер назвал псевдо-объектом, по сути дела представляет собой аспект, сторону, свойство другого – реального объекта или отношение между такими объектами. (Соотносительные понятия описывают такие объекты, которые существуют не сами по себе, а представляют собой, скорее, аспекты, грани, стороны какого-то реального объекта, нераздельные, но и неслиянные, а также отношения между этими сторонами или объектами.) К псевдо-объектам относятся и объекты, описываемые временными терминами: прошлое, настоящее и будущее. Здесь значение одного термина опирается на значение другого.

Это означает, что проблема Времени не может быть разрешена, пока мы будем применять к ней логику двойных ценностей. Возможна ли иная логика? Уже Аристотель обратил внимание на то, что один из наиболее фундаментальных принципов его логики – так называемый закон исключенного третьего неприменим при построении утверждений, касающихся событий будущего. Это означает, полагает Г. Гюнтер, что должна существовать система, способная различать наличное бытие и то, которое только ещё будет. Данная система необходимо должна быть референтной по отношению к самой себе (самореферентной), то есть обладать самосознанием (и, добавим мы, находиться вне времени). Обратим внимание на то, что идея существования самореферентных систем близка, на наш взгляд, идее Н. О. Лосского о вневременном бытии субстанциальных деятелей.

Построив таблицу логических взаимоотношений между прошлым и будущим подобную таблице истинности логической операции отрицания, Г. Гюнтер детально анализирует вытекающие из неё следствия. В частности, он утверждает, что на её основе можно получить логическую систему, в которой Время будет обладать как чертами симметрии, так и чертами асимметрии. Дело в том, что отношение Будущего к Прошлому в этой системе оказывается двусмысленным, так как Прошлое, с одной стороны, является контекстом того, что действительно произошло, но с другой стороны, оно является контекстом того, что могло бы произойти, но не произошло. Таким образом, мы имеем не только двузначное отношение Будущего и Прошлого (в виде того, что должно произойти), но и меновые отношения между ними (в виде того, что не должно произойти, а только могло бы). Первое, в духе элеатов, можно назвать БЫТИЕМ, а второе просится назваться НЕБЫТИЕМ. Получается, что небытие каким-то образом тоже существует, хотя бы в рамках меновых отношений между прошлым и будущим. Но если последнее верно, то время оказывается более фундаментальной реальностью, чем небытие, а, следовательно, по-видимому, и чем бытие.

Вместе с тем данное понимание этих отношений является условностью, так как Будущее и Прошлое можно понимать и диаметрально противоположно: Будущее – как потенциальность для некоторой открытой альтернативы между тем, что могло бы, и тем, что не могло бы произойти, а Прошлое – как однозначную констатацию того, что есть, и того, что было. Но важно другое – та структура, которая создается этими отношениями. Эта структура является ни чем иным, как логической структурой.

Традиционно считается, что логика изучает законы мышления, которые, по определению, относятся как к внешнему миру, так и к самим себе, то есть к миру интеллигибельному (а он, как считается со времен Парменида и Платона, находится вне времени и пространства), так как применимы и к первому и ко второму. Это означает, что в основе классической логики лежит уже рассмотренная выше онтология, имеющая биполярную структуру - Мышление и Бытие. Вместе с тем, пишет Г. Гюнтер, очевидно, что Время нельзя однозначно отнести ни к первому, ни ко второму. Но если Время двузначно, то не остается ничего иного, как приписать ему отдельное бытие, его собственную онтологию или, как выражается Г. Гюнтер, его собственный онтологический локус. Введение этого третьего онтологического локуса требует нового символического языка для описания взаимоотношений между Бытием, Мышлением и Временем. Для его формирования вводится новый тип логического символа, который получает название “кенограмма” (от гностического термина “кенома” – абсолютная пустота, понимаемая как полное отсутствие всякого вещно-материального начала). Индивидуальная кенома обозначает пустое место или онтологический локус, который в совокупности с другими кенограммами, может рассматриваться как некий паттерн (модель, форма, схема, структура).

Отдельная индивидуальная кенограмма в какой-то момент времени может обладать, а может и не обладать некоторым значением. Для фиксации различных значений вводится множество кенограмм, различающихся по форме. В качестве символов для значений используются целые числа. Кенограммы записываются по горизонтали или по вертикали. Вводятся правила записи кенограмм. Максимальное количество основных различий в них – четыре. В порядке возрастания различий вводятся следующие кенограмматические структуры: протоструктура, второструктура, трито- или морфограмматическая структура и местоположение значения. Первые три составляют кенограмматический ряд трансклассической логики. Причем протоструктура представляет минимальное кенограмматическое различие.

На основе этих типов структур строятся логические таблицы, анализ которых и позволяет показать, почему в истории западноевропейской философии и науки господствовала тенденция исключения Времени. (Эта тенденция, однако, была не единственной в западноевропейской философии. Сохранить Время в онтологической структуре мира пытались такие выдающиеся философы, ученые и богословы, как Аристотель, Августин Аврелий, Лейбниц и другие.) Причина исключения Времени заключается, прежде всего, в том, что ментальность западного человека основана на логическом формализме, который разрешает только логику двойных значений (по закону исключенного третьего), исходя из существования только двух онтологических сущностей (локусов) - Бытия и Мышления. Это мешало и до сих пор мешает приписать Времени собственный онтологический статус (локус). Его должен был включить в себя один из имеющихся локусов, но они уже были заняты! Не оставалось ничего иного, как “выдавливать” Время за их пределы, ибо две кенограммы не создают достаточного структурного различия, чтобы обеспечить Время разными взаимоотношениями с Бытием и Мышлением. Для достижения последнего необходимо было ввести третий онтологический локус и его символическую репрезентацию (описание в кенограмматическом паттерне, то есть в структуре логических взаимоотношений уже трёх мировых начал).

Чтобы создать логику, соответствующую этой последней онтологии, необходимо перейти к системе с четырьмя или пятью значениями. Более того, онтология с двумя предметами требует двух систем логики, так как при её концептуальном построении мы должны иметь возможность выбирать тот или иной предмет. Если в центре логического анализа оказывается первый предмет, то “работать” придется с единичным значением, если второй – то с двойственным значением. Всё это требует введения четвертого и пятого онтологических локусов.

Что означают эти дополнительные локусы? Ответ Г. Гюнтера таков: Бытие, его отражение в Мышлении и Время отражают весь комплекс существующего объективно в онтологии тройных значений. Эти локусы относятся к миру. Но помимо этого должен быть субъект познания, осознающий наличие объективного мира, а также способный различать сам мир, субъективный образ этого мира и себя самого как творца такого образа. Тем самым, четвертый локус должен заключать в себе построение мысленных образов, а пятый – их творца. (Хотя, с нашей точки зрения, вряд ли целесообразно ограничивать творчество субъекта созданием субъективного образа объективного мира, суть в том, что субъект способен к творчеству и в рамках самого объективного мира, к его практическому освоению и преобразованию.)

Последнее означает, что хотя Мышление (как субъективный образ) включается в систему мироздания как один из его элементов (онтология тройных значений), оно ещё раз оказывается представленным в четвертом локусе. Это вызвано изначальной двусмысленностью термина “мышление”, который может обозначать как образ, так и процесс продуцирования образов. Традиционная логика отрицает эту двусмысленность, так как не учитывает двуликость субъективного само-восприятия (референтности к самому себе). Субъективность – это не только завершенный образ мира, но и живой процесс продуцирования образа. Личность человека формируется в процессе триадического взаимоотношения между окружающим миром, его образом и процессом продуцирования образа, то есть в акте саморефлексии, выделения субъекта из окружающего мира и своих собственных мыслей (то есть из мифологического отношения к миру). Пятый онтологический локус обеспечивает этот акт.

В заключении Г. Гюнтер приводит удивительный отрывок из “Генриха IV” В. Шекспира, в котором перечисляются четыре из пяти онтологических локусов. Это Мышление, Жизнь, Мир и Время:

Анализ отношений между формой и содержанием дает в своей работе, посвященной вопросу о взаимодействии пространственно-временного континуума с материей, известный логик, философ и методолог науки А. И. Уемов [149]. Он отмечает, что самостоятельность формы проявляется при рассмотрении таких областей знаний, как формальная логика, грамматика, геометрия, кинематика. Однако независимость свойств формы от свойств содержания не является абсолютной. В конечном счете, форма определяется содержанием, хотя и не всеми его конкретными особенностями, а лишь теми, которые особенно тесно связаны с данной формой. Как пишет А. И. Уемов, абстракция от содержания теряет свою правомерность, например, в случае, когда ставится вопрос о причинах возникновения новой формы.

В этом месте мы прервём ход рассуждений, чтобы показать, что рассмотрение взаимоотношений между временем (пространством) и материей по аналогии с отношениями между формой и содержанием в некоторых своих аспектах или вообще становится невозможным, то есть не может быть продолжено, или должно быть сильно модифицировано. В самом деле, “вытеснить” пространство и время из сферы Бытия в сферу Мысли, где эти категории, как будет показано ниже, также не могут быть “востребованы”, отнюдь не просто. Дело, прежде всего, в том, что у пространства и времени есть свойства, в известном смысле “родственные” материи.

В самом деле, выводы о возможности взаимодействия между пространством и временем, с одной стороны, и материей, - с другой, предполагают существование пространства и времени как некоторых относительно самостоятельных сущностей или субстанций. Более того, если взаимодействия между материей и пространственно-временным континуумом приводят к механическим изменениям материальных объектов, то это невозможно без обмена между ними определенным количеством действия. Количество действия определяется временем, в течение которого продолжается взаимодействие и количеством энергии, переданной в результате взаимодействия.

Казалось бы, имеются веские основания для “зачисления” пространства и времени в сферу Бытия. Однако эта родственность все же не дает основания для отождествления их с материей, а, следовательно, и для включения в сферу Бытия. Ведь уже в самой идее взаимодействия пространства и времени с материей подразумевается, что пространственно-временной континуум не тождественен материи. Есть также и другие факты, которые категорически запрещают это делать. Приведем некоторые из них.

Концепция Г. Гюнтера и некоторые идеи феноменологии. В феноменологических исследованиях и в близкой к ним экзистенциальной аналитике М. Хайдеггера анализ времени тесно связан с изучением сознания и выделяется в особое учение. Характеризуя феномены сознания, точнее, те способности сознания, с помощью которых осуществляется познавательный процесс, Э. Гуссерль выделяет такие, как ощущение, воспоминание, воображение и способность суждения. Как видим, из перечисленных способностей сознания две органически соотносятся со способностями “улавливать” временные отношения: это способности воспоминания и воображения. Их место среди других способностей рассматривается Э. Гуссерлем как весьма своеобразное, специальное и особое. Они помещаются “после” способности ощущения, но “до” способности суждения, где-то посредине, в “промежутке”.

В учениях о времени феноменологи наряду с другими исследователями используют специфические понятия: “внешнее время” и “внутреннее время”. Эти “времена” тесно взаимосвязаны, хотя и не являются тождественными. Способность “структурировать” внешнее временное поле событий, то есть поле событий, происходящих во внешнем мире, зависит от способности соотносить, упорядочивать соответствующим образом представления, составляющие содержание внутреннего мира личности. Поэтому, например, в ситуации хаоса и вызванного им стресса, переживания ужаса, страха или внутреннего дискомфорта, как пишет М. Хайдеггер, человек лишается способности ориентироваться во временной организации событий, происходящих во внешнем мире. В этой ситуации имеет место “особая слитность” внешнего и внутреннего, особая их соотнесенность. Временная организация событий внешнего мира начинает отражаться в сознании каким-то особым образом, отличным от постижения отдельных качеств, свойств предметов бытия. (В нормальном состоянии наша мысль может отразить, например, такое качество как твёрдость, но сама при этом не становится “твёрдой”, может отразить цвет, например розовый, но сама не становится “розовой” и т. д. Другое дело, когда речь идет об отражении такого свойства процессов, как “длительность” - но это особый, сложный и специальный вопрос.)

Анализ этих дискуссий убеждает в правомерности постановки вопроса о том, не относятся ли время и пространство к особому локусу, который не является ни Бытием, ни Сознанием? Прежде чем перейти к рассмотрению данного вопроса, проведем анализ соотношения между самими временем и пространством.

Соотношение категорий Времени и Пространства. В работах Э. Гуссерля, М. Хайдеггера и представителей некоторых других направлений философии по этой проблеме содержатся настолько богатые, яркие и совершенно новые, неожиданные материалы, что даже краткое упоминание о некоторых из них может иметь исключительное значение при рассмотрении проблемы времени.

1. Известно, что между процессами “подвластности” человеку вещей и “подвластности” ему времени (пусть даже ограниченной) существует определенная связь. Это утверждал, например, К. Маркс, заявляя, что к экономии времени по сути сводится вся экономия. Власть над временем в экономической деятельности человека имеет особое значение, причем сама эта деятельность, как известно, непосредственно связана с процессами создания и преобразования вещей, а следовательно, и с рациональной рассудочной деятельностью. В этой связи существенно важной оказывается точка зрения М. Хайдеггера, который показал, что “открытость” вещей человеку (а без этой “открытости” невозможно само взаимодействие человека с вещами) обусловлена определенными свойствами пространства. М. Хайдеггер утверждает, что пространство обладает свойством “открытости” и это свойство как бы “переносится” им на свойства вещей. (Следует сравнить: или события “длятся”, или свойством “длительности” обладает время.) О свойстве “открытости” пространства М. Хайдеггер пишет: “Пространство может быть схвачено лишь в возвращении к миру” и далее : “…пространство вообще раскрывается только на основе мира ” [168, с. 113].

Однако только в середине XX века, то есть уже после опубликования работ Э. Гуссерля и М. Хайдеггера, возникли первые общие теории систем. Из них сразу стало видно, что разум должен быть ориентирован на создание новых стратегий преобразования объектов. По терминологии Дж. Дьюи, разум должен проявить свойство “инструментальности”, а не ограничиваться действием древней способности наблюдения. Нам кажется, что успехи в области “компьютеризации” уже внесли свой вклад в процесс такой “переориентации” деятельности ума.

Постмодернизм. В русле идей постмодернизма имеется концепция, согласно которой одним из важных факторов в контактах между людьми является наличие общего желания. Но что такое само желание? Куда оно относиться: к сфере Бытия, или к сфере Мысли? Анализ этого понятия убеждает, что оно связано и с нашими мыслями, планами, проектами и относится к представлениям о тех изменениях, которые должны произойти в сфере самого бытия для того, чтобы наши желания были осуществлены. Можно показать, что идея времени, её генезис связаны с отличием желаемого, возможного и сущего (действительного). Постмодернисты ищут тот локус, который не относиться ни к сфере чистого Бытия, ни к сфере чистой Мысли. Использование представлений о желании как своеобразной “клеточке” для осмысления многих процессов, происходящих в обществе - это тоже показатель перспективности одного из возможных приложений концепции Г. Гюнтера.

Самореферентность. Событие, суждение и факт. Дальнейший анализ концепции Г. Гюнтера начнем с рассмотрения механизма “самореферентности”. Сошлемся на работы логиков. Авторы этих работ отмечают, что имеет смысл выделять два разных логических метода: событийный и сужденческий [См., например, 117, с. 412]. Отношения между понятиями “событие” и “суждение” характеризуется ими следующим образом. Всякое суждение выражает некоторый факт, или, иначе говоря, некоторое событие. С логической точки зрения событие (или факт) можно определить как любое явление, о котором имеет смысл утверждать, что оно происходит, имеет место, и это в равной мере относится как к настоящему, так и к прошлому, и к будущему.

Приведем фрагменты из этой дискуссии. По вопросу о “месте” факта делаются многочисленные попытки найти консенсус между крайними точками зрения, состоящими в признании или непризнании зависимости факта от теории. Зависимость факта от теории выражается в том, что теория формирует концептуальную основу факта, выделяет изучаемый аспект действительности, задает язык, на котором описываются факты, детерминирует средства и методы экспериментального исследования. С другой стороны, факты, полученные в результате эксперимента, определяются свойствами материальной действительности (в концепции Г. Гюнтера – Бытия), и в силу этого либо подтверждают теорию, либо вступают с ней в противоречие. Отсюда делается вывод, что научный факт обладает теоретической нагрузкой и вместе с тем относительно независим от теории, поскольку в своей основе он детерминирован материальной действительностью.

Соотнесем представление о времени сначала с представлением о событии. Время, в известном смысле, можно рассматривать как состоящее из множества событий, так как события всегда предполагают те или иные изменения во времени. Событие, в свою очередь, соотносится определенным образом с понятием “факт”. Факт - это событие, к которому обязательно присоединено суждение. В понятии “факт” фиксируется, прежде всего, суждение о том, имело ли место событие или нет. Наличие или отсутствие фактов - это одна из важных предпосылок познания.

На наш взгляд, следовало бы не погружать факт одновременно в оба эти локуса, а сделать ещё один шаг – расположить факт между Бытием и Мыслью. Ибо было бы непродуктивно спорить о том, какая “часть” в понятии “факт” от объективных данных, а какая от теории. Весь ход рассуждений подводит к идее самостоятельного третьего локуса для факта и для времени – категории, с которой этот “факт” связан. Тогда окажутся полностью “прозрачными” противоречивые суждения о “месте” факта “между” Бытием и Мыслью, о его причастности-непричастности к Бытию и к Мысли. В этот же локус следует поместить и другие строго “овремененные” понятия, например, понятия “событие” и “ситуация”.

Взаимоотношения временного континуума со сферой сознания. При рассмотрении данного вопроса обратим внимание, прежде всего, на состояния "измененного сознания", при которых могут происходить изменения в нашем восприятии времени или в нашей реакции на время. Вопрос о том, как интерпретировать наличные факты, зависит от того, какую концепцию времени мы принимаем. Но те факты, которые будут приведены ниже, в свою очередь могут повлиять на принятие той или иной концепции времени. Так или иначе, они заведомо обогащают наши представления о времени.

Материал по данному вопросу приводится архиепископом Лукой, или В. Ф. Войно-Ясенецким. В своей работе "Дух. Душа. Тело" автор пишет: "Давно известно, что перед смертью с поразительней ясностью и невероятной быстротой может пронестись в сознании умирающего вся его жизнь” [38, с. 124]. Далее приводится пример из жизни адмирала Бофра. Адмирал при кораблекрушении упал за борт корабля и потерял сознание. В этом состоянии, как он вспоминал позднее, одна мысль гнала другую с такой быстротой, которая не только неописуема, но и немыслима для всякого, не испытавшего подобного состояния. Сначала ему представились непосредственные последствия его смерти, но затем его духовный взор обратился к прошлому, и он снова пережил свои более ранние плавания, в частности сопровождавшееся кораблекрушением путешествие, а также своё пребывание в школе, преуспевание в учении и время, даром потраченное, даже все свои детские годы, поездки и проказы. По мере углубления в прошлое, рассказывает Бофр, в памяти его проходили все случаи его жизни, причем в порядке, обратном порядку естественного следования их, и не в смутных очертаниях, но в виде вполне определенной картины со всеми мельчайшими подробностями и аксессуарами. Короче, Бофр отмечал, что вся жизнь его прошла перед его душой как в панораме, причем каждый шаг этой своеобразной панорамы сопровождался сознанием правильности или неправильности его с точки зрения понимания его причин и следствий.

Многие незначительные приключения жизни Бофра, на самом деле уже забытые, предстали перед его духовным взором с такой же ясностью, как будто они были им недавно пережиты. Свидетели же этого события утверждают, что от времени падения Бофра в воду до извлечения его из воды прошло самое большее две минуты.

Попытки объяснить это явление тем фактом, что при погружении в воду, человек мог испытать сильное удушье, асфикцию, неубедительны, т. к. аналогичные явления отмечаются и при изменённом сознании вне ситуации погружения в водную бездну.

В. Ф. Войно-Ясенецкий высказывается по поводу того, что именно ему кажется интересным в приведенных фактах. В этих удивительных фактах воспроизведения за две-три минуты событий целой жизни, длившейся десятки лет, поражает, во-первых, сверхчувственная быстрота течения воспоминаний, и, во-вторых, их удивительная полнота и ясность.

Далее он отмечает, что под влиянием курения опиума образы воспоминаний также проносятся в сознании с трансцендентальной быстротой. Страстный курильщик опиума Кипсей пишет (рассказ Кипсея воспроизводится по книге Т. Рибо "Болезни памяти") [см: 38, с. 127 – 128], что во время опьянения опиумом у него бывают сновидения, длящиеся десять, двадцать, тридцать и шестьдесят лет, и даже такие, которые превосходят, по-видимому, всякие границы человеческой жизни. Перед Кипсеем часто вставали самые ничтожные события его молодости, забытые сцены первых лет его жизни. Он не мог сказать, что вспомнил их, потому что если бы ему о них рассказывали в состоянии бодрствования, то он не мог бы узнать в них обстоятельства своей прежней жизни. Но когда они поднимались перед ним подобно сонной грёзе, окруженные давно забытой обстановкой и чувствами, когда-то их сопровождавшими, тогда Кипсей немедленно их узнавал.

После приведения этих примеров В. Ф. Войно-Ясенецкий пишет о возможном их объяснении. Из физиологии известно, что все процессы в нервной системе требуют для своей реализации определенного времени, причем это вpeмя может быть очень незначительным, измеряться долями секунды. Время требуется для прохождения раздражения от рецептора по его чувствительному нерву, и притом тем большее, чем длиннее этот нерв. Время требуется для образования ответной реакции в нервных клетках, воспринявших это раздражение и для передачи этой реакции по двигательному нерву. Во времени протекают все мыслительные и чувственные процессы, совершающиеся в головном мозгу. И если бы можно было сложить время всех психических процессов, имеющих место во всей нашей жизни, то получилась бы очень солидная сумма времени. А следовательно, невозможно, чтобы в мозгу, в ходе практически мгновенного воспоминания всей жизни, эти процессы были бы воспроизведены во времени. А если тем не менее они все-таки протекают с трансцендентальной быстротой, то мы вправе заключить, что это совершается не в мозгу. Где же в таком случае? Автор пишет: "Дух сразу обнимает всё и мгновенно воспроизводит всё в его целостности".

"Если волнообразное движение признается в физике основой материальных явлений, то почему оно должно быть обязательно приложимо к явлениям высшего порядка, происходящим в мире нематериального? Почему не допустить, что в этом мире действуют совсем другие, неизвестные нам законы, а духовная энергия любви, симпатии и антипатии может действовать вне времени и пространства, без всякого волнообразного движения?"

Выше уже было приведено суждение, согласно которому современная наука убедительно показала, что существуют объекты, для характеристики которых нет возможности использовать представления о части и целом, о причинности, о пространстве и времени. К числу таких объектов относится, например, вакуум. Полагают также, что для характеристики мышления должна быть использована особая геометрия. Что мысль обладает пространственными характеристиками, но её пространственное существование – это существование в особом пространстве, обладающем особой геометрией.

Отметим, что В. Ф. Войно-Ясенецкий уделяет внимание и такому явлению как сон, точнее, вопросу о восприятии времени во сне. Он пишет: “…когда в состоянии сна нормального, сомнамбулического или гипнотического, при отравлении мозга опиумом, гашишем или токсинами лихорадочных болезней угасает нормальная деятельность мозга и свет феноменального сознания, тогда вспыхивает свет сознания трансцендентального" [38, с. 41].

Нам представляется, что относительно течения событий во времени во сне, можно высказать следующее предположение. Часто в литературе приводится в качестве примера такой сон: человеку снится, что он знакомится с молоденькой девушкой, они идут в церковь под венец, раздается звон церковных колоколов… В это время спящий начинает слышать звон будильника и просыпается от этого звона. Иногда приводится другой сюжет. Снится снежная дорога, по ней мчится тройка лошадей, paздaeтся звон колокольчиков, и человек просыпается от звона всё того же будильника.

Всем ясно, что такие сюжеты "спровоцировал" звонок будильника. При этом некоторые исследователи предполагают, что происходящее, можно, истолковать как факт “обратного течения времени" во сне: вначале раздается звон будильника, а потом во сне ход событий развертывается в обратном направлении. Нам кажется, что это не совсем убедительно. Можно дать следующую трактовку. Во сне, как известно, особо активным является правое полушарие. Оно "ответственно" за образное, зрительное воспроизведение содержания нашего сознания. Может быть, сюжет сна воспроизвелся не последовательно, а синхронно, то есть вместе со звонком будильника, картинно, весь сразу. Тогда ни о каком "обратном течении времени" во сне нет и речи.

Подведем итог. Несмотря на наличие тесной, органической взаимосвязи между сознанием, мыслью и временем, об их тождестве не может быть речи. В работах, в которых анализируется взаимосвязь материи и пространственно-временного континуума показано, что в этой взаимосвязи, в этих отношениях проявляются такие черты пространственно-временного континуума, которые убеждают в том, что пространственно-временной континуум (и, следовательно, и отдельно взятое время) никак не могут быть отождествлены с сознанием или мыслью. Перед нами снова ситуация, выход из которой вполне может состоять в принятии идеи, согласно которой для пространственно-временного континуума нужен специальный локус, суть которого отлична и от Бытия, и от Мысли.

Всю глубину парадоксальности времени впервые осознал ещё Аристотель. В этой связи, видимо далеко не случайно аристотелевское понимание времени (изложенное в его “Физике”) в концептуальном плане радикально отличается от геометрической теории времени классической и релятивистской физики (в рамках которых время фактически приравнивается к одному из пространственных измерений). Аристотель утверждает: “ Что время или совсем не существует, или едва существует, будучи чем-то неясным, можно предполагать на основании следующего. Одна часть его была, и её уже нет, другая – будет, и её ещё нет; из этих частей слагается и бесконечное время, и каждый раз выделяемый промежуток времени. А то, что слагается из несуществующего, не может, как кажется, быть причастным существованию …для всякой делимой вещи, если только она существует, существовали бы …её части…, а у времени, которое также делимо, одни части уже были, другие – будут, и ничто не существует. А “теперь” не есть часть…” [16, IV 10, 218 а 1-7]. Этот образ времени очень далёк от его геометрической модели. Время, если следовать рассуждениям Аристотеля, нужно было бы представить скорее точкой, нежели линией.

Приведённые рассуждения Аристотеля порождают ряд вопросов. Во-первых, являются ли прошлое, а также будущее собственно временем (или его видами), или они рассматриваются им лишь как части, элементы временного целого? Во-вторых, как понимать утверждение Аристотеля, что не только время в целом, но и каждый его промежуток слагается из прошлого и будущего? Не означает ли это, в частности, что применительно ко времени не действуют законы арифметики, а может быть и логики (ведь одни промежутки могут составлять части других, а в каждом из них как бы фиксированные места должны занимать прошлое и будущее)? В-третьих, бесконечно ли время (как думал Аристотель) или оно, подобно обычной вещи, имеет своё начало и конец? Последнее утверждает современная физика (прежде всего, теория относительности и теория происхождения Вселенной в результате Большого взрыва).

С другой стороны, если прошлого и будущего, как утверждает Аристотель, “уже” или “ещё” нет, то время, по существу, суживается до настоящего. Настоящее же, как выражается Аристотель, “едва существует”, оно – миг, т. е. перестает существовать в одно мгновение. Время, таким образом, оказывается не только не бесконечным, но теряет даже свою конечную величину и неумолимо стремится к нулю. При понимании бытия в духе элейских философов (как чего-то неподвижного, неизменного и не подверженного гибели) и при такой интерпретации времени, Время не есть бытие, а следовательно, как бы и не существует, так как небытия по Пармениду нет. Правда, Аристотель трактует в духе Парменида и материю, также рассматривая её в силу её подвижности, изменчивости и неоформленности как почти что небытие.

Проведенный анализ позволяет утверждать, что время, относится к разряду объектов (таких, как, например пространство, движение или бытие), которые, по меньшей мере, с трудом мыслятся логически непротиворечивым образом; попытка помыслить их нередко приводит к возникновению апорий. Конечно, чисто абстрактно, в духе современной математики, можно рассматривать время, например, как рефлексивное множество, которое, как известно, равносильно своему собственному подмножеству, является подмножеством самого себя. И в рамках такого подхода решать проблему соотношения времени, прошлого и будущего. Однако вряд ли разумно рассматривать время как множество элементов, состоящее из трех подмножеств, наша интуиция противится такому пониманию. Время – это, скорее, континуум, тотальность.

Один из парадоксов времени был сформулирован Дж. Э. Мак-Таггартом [184]. Суть этого парадокса подробно анализируется, например в [8]. В частности, Мак-Таггарт обращает внимание на следующее обстоятельство: “…Утверждение о (событии) М – что оно есть настоящее, будет прошлым и было будущим – означает, что М есть настоящее в момент настоящего времени, прошлое в некоторый момент будущего и будущее в некоторый момент прошлого. Но каждый момент, подобно каждому событию, является прошлым, настоящим и будущим. И так возникает сходная трудность. Если М есть настоящее, то не существует момента прошлого времени, в который оно является прошлым. Но моменты будущего времени, в которые оно является прошлым, оказываются равным образом моментами прошлого времени, в которые оно не может быть прошлым” [8, с. 38]).

Возвращаясь к парадоксу Мак-Таггарта, отметим, что из анализа временного ряда событий вытекает, что любое фиксированное “событие М оказывается и событием настоящего, и событием прошлого, что противоречиво” [8, с. 39]. Отсюда Мак-Таггарт делает вывод о нереальности времени. Этот вывод связан с тем, что рассуждая в духе Парменида, Мак-Таггарт противоречивое рассматривает как несуществующее. Напомним, что с позиции Парменида, существует только то, что мыслимо, а противоречивое немыслимо.

Появление парадоксов может быть связано либо с действительной противоречивостью самого феномена времени, либо с его неверным пониманием, либо с тем, что применяемая к нему логика или онтология не отвечают его природе. Примером возможности последнего является, с одной стороны, неприменимость традиционной логики к описанию квантово-механической реальности (как известно, квантовая механика была создана только после того, как к описанию соответствующей реальности была привлечена разработанная в 1920 году трехзначная неклассическая логика Я. Лукасевича. Без последней невозможно было бы, в частности, создать атомную бомбу), а с другой – обращение некоторых современных физиков-теоретиков к восточной философии, ибо, по их мнению, категориальный аппарат европейских философских школ, скорее всего, не адекватен реальности квантово-механического мира. (Заметим в скобках, что многозначные логики, как и древнеиндийские, не признают логического закона исключенного третьего.)

В этой связи, зададимся ещё одним вопросом: для какого мира строил свой логический формализм Аристотель – для мира чувственно-воспринимаемых материальных вещей или для мира идеального, не видимого, а только мыслимого? Известен ответ: Аристотель создает подходящий инструмент для изучения видимого, материального мира. Логика Аристотеля была специально им создана для описания мира вещей, для выявления сущности или (что для Аристотеля одно и то же) формы последних. Эту же логику он применил для анализа сущности времени.

Традиционная логика определенным образом учитывает параметр времени. Для доказательства этого можно сослаться, в частности, на сформулированный Аристотелем закон непротиворечия. В этом законе говорится, что не могут быть истинными две противоположные мысли об одном и том же предмете, взятом в одном и том же отношении и в одно и то же время. Это означает, что в разное время эти противоположные мысли могут быть истинными. Однако, как видно из самой формулировки закона, этот закон Аристотель относит к предметам или событиям. Время же мыслится им в этом законе, на наш взгляд, не как один из предметов или событий, а как необходимое условие, при котором имеет место бытие (становление) этих предметов и событий. Всё сказанное полностью относится также к логическому закону исключенного третьего. В этой связи может возникнуть вопрос, а подпадает ли под действие этих законов само время? Может ли время “временить” самое себя?

Небезынтересной в этой связи нам представляется позиция Гераклита, который выделил в бытии (первоначале) две стороны: мир вещей (текучее) и некий Логос (неизменный Закон, разум этого мира), рассматривая их как внешний и внутренний аспекты одного и того же единого целого. (Для сравнения укажем на мифологическую точку зрения на бытие: в мире есть центр – мировая гора (или дерево), то есть некая твердь, неподвижная и неизменная единица, и окраина мира, которая выступает как граница с Хаосом, полностью неустановленным и неопределенным (беспредельным) многообразием, с Ничто; сам мир – это Космос, упорядоченное и ограниченное целое, имеющее материально-духовную природу.) Гераклит, таким образом, различал вещи и нечто им противостоящее, но в то же время с ними связанное и выступающее как их закон и условие. Время, с его точки зрения, выступает как одно из внутренних условий существования множества вещей, как закон и способ их существования. Рассматривается не как одна из вещей в их текучести и противоборстве, а относится к сфере неизменного и единого Логоса, закона бытия этих вещей.

О существовании вещей во времени свидетельствует, в частности, наш язык: о вещах принято говорить, что они “были”, или они “есть”, или они “будут”. И когда мы говорим “прошлое”, или “будет такое время”, мы имеем в виду не самое время, а вещи, события… Невозможно сказать (и помыслить), что само время “было”, или “есть”, или “будет”, так как это означало бы, что время существует во времени, и что оно есть некое “событие”, реальное или воображаемое! А где тогда существует “второе” время? В-третьем? Прошлое, настоящее и будущее – это характеристики вещей, проявления способа их существования. Отнесение этих категорий к самому времени – следствие чрезмерного схематизма нашего сознания и, скорее всего, неправомерно.

___________________

Время очень необычный объект: хочется сказать, что одна часть его находится в будущем, а другая в прошлом, но это неверно, это иллюзия, кажимость обыденного сознания. Его части, скорее, – это само будущее и само прошлое (если вообще можно помыслить время как нечто, имеющее части). Ибо время не может находиться во времени, тем более выступать как часть самого себя (если, конечно, “будущее” – это часть времени, а не нечто иное, от времени отличное). Это означало бы, что само время существует в пространстве и во времени. Но можно ли утверждать, что время имеет пространственно-временной способ существования? Если решиться действительно задать себе этот вопрос, то ответ на него оказывается очевиден: время не существует в пространстве и во времени.

С точки зрения современных физических представлений, мир является системой, состоящей из множества подсистем. И если отказаться от мифогенной идеи об одном времени и об одном пространстве, то окажется, что каждая система обладает собственным физическим временем. Впрочем, сделать это окажется, по меньшей мере, трудно, если верить выводам К. Хюбнера, который установил, что “эмпирическое… разделение между мифом и наукой не может быть осуществлено…” [170, с. 257].

Кроме того, “физические шкалы времени” не являются единственно возможными даже в естествознании. Помимо них существуют “исторические шкалы”. Они моделируют время в таких науках как геология, биология, космология и других. Принципиальное отличие исторических шкал состоит в том, что в них прошлое выделяется однозначно, тогда как в физической шкале прошлое, настоящее и будущее однозначно выделить невозможно. Это связано с тем, что в физической шкале времени любое событие на этой шкале может служить “осью ориентации” – условной линией, отделяющей будущие события от событий прошлого [8, с. 31].

Это означает, что согласно физической модели времени, разделение событий на будущие, прошлые и настоящие является условным и определяется произвольным выбором. Физическая модель времени не знает становления, а следовательно, и течения времени. Хотя еще Аристотель обращал внимание на особый статус будущего, отличающий будущее от прошлого и настоящего. В чем-то сходную позицию занимал Гоббс, указывавший, что “только настоящее имеет бытие в природе, прошедшее имеет бытие лишь в памяти, а будущее не имеет никакого бытия” [43, с. 62].

Отвлечённо можно поставить вопрос даже таким образом: если бы у времени были совершенно другие свойства, то мог бы человек жить в таком мире? Ответ состоит в том, что в этом “новом” времени субъект, если он вообще в нём мог бы появиться, по меньшей мере, должен был бы обладать сознанием и телом с совершенно иными свойствами. Рассмотрим модель такого “альтернативного” времени. Представим себе модель времени, на которой точками обозначаются события, но расположены они уже не на прямой и даже не на окружности, на которой нет особых точек, а на кривой, подобной “восьмёрке” и допускающей пересечения. В таком мире, где происходящие во времени события расположены на линиях, допускающих пересечение, человек, по-видимому, жить не смог бы, т. к. в точке пересечения нет однозначности, а следовательно, нельзя однозначно использовать представления “раньше – позже”. Именно поэтому время лучше всего моделируется при помощи таких линий или иных топологических структур, на которых нет “особых точек”. Топология с ними практически не работает и стремится “убрать” все особые точки.

Так называемый антропный принцип (АП), декларирующий наличие взаимосвязи между параметрами Вселенной и существованием в ней разума, несколько десятилетий назад выдвинул Б. Картер. Формальный толчок началу дискуссии о месте человека во Вселенной дало обсуждение проблемы совпадения больших чисел – странной численной взаимосвязи параметров микромира (постоянной Планка, заряда электрона, размера нуклона) и глобальных характеристик Метагалактики (её массы, размера, времени существования). Эта проблема поставила вопрос: а на сколько случайны параметры нашего мира, насколько они взаимосвязаны между собой и что произойдёт при их незначительном изменении? Анализ возможного варьирования основных физических параметров показал, что даже незначительное их изменение приводит к невозможности существования нашей Метагалактики в наблюдаемой форме и несовместимо с появлением в ней жизни и, соответственно разума (библиография по данной проблеме обширна).

Авторы: История философии и науки убеждает, что все великие ученые и философы в той или иной степени уделяли внимание проблеме времени. В некоторых специальных науках проблеме времени также уделяется большое внимание. Например, лингвисты отмечают, что отражение понятия времени в языке – это одна из сложнейших проблем языкознания. В психологии существенное значение имеет проблема психологического времени [32], причем при рассмотрении этой проблемы психологи используют наследие многих философов, в том числе работы Аристотеля. Логики недавно выделили внутри своей науки специальную отдельную область и назвали её "временная логика".

Данные примеры свидетельствуют, что исследователей может интересовать не весь "феномен времени целиком", а отдельные функции категории времени. Когда К. Маркс писал, что к экономии времени сводится, по сути, вся экономия, он рассматривал время, прежде всего, как ресурс [99]. При системном представлении феномена времени, время так же можно рассматривать как ресурсную систему. В языкознании и логике фиксируется внимание на другой функции времени, на том, что время может выполнять функцию отражения. В зависимости от того, какими проблемами хочет заниматься исследователь, он может выделить те или иные свойства и функции времени как объект для специального изучения.

Мы рассматриваем книгу, которую вы держите в руках, как доступное читателям разных специальностей введение в философскую и научную проблематику времени в связи с современным развитием философской и научной мысли и надеемся, что эта книга окажется полезной нашим читателям.

1. Абдуллаев А.Ш., Новик И.Б. Информационная физика: её гипотетическое обоснование и перспективы. Препринт. М., 1990.
2. Августин Аврелий. Исповедь. М., 1991.
3. Авени Э. Империя времени. Календари, часы и культура. Киев, 1998.
4. Аксенов Г.П. Времявластие. О Валерии Муравьеве и его философии // Вопросы философии, 1992, №1.
5. Акчурин И.А. Развитие понятийного аппарата теории самоорганизации // Саморганизация и наука: опыт философского осмысления. М., 1994.
6. Алексеев Г.П. Причина времени. М., 2001.
7. Алексеев С.А. Время и его преодоление // Цит. по: Хрестоматия по философии. Учебное пособие. М., 1997.
8. Анисов А.М. Время и компьютер. Негеометрический образ времени. М., 1991.
9. Аристотель. "Об истолковании" // Аристотель. Соч. в 4-х томах. Т. 2. М., 1978.
10. Аристотель. Категории // Аристотель. Соч. в 4-х томах. Т. 2. М., 1978.
11. Аристотель. О софистических опровержениях // Аристотель. Соч. в 4-х томах. Т. 2. М., 1978.
12. Аристотель. Об искусстве поэзии. М., 1957.
13. Аристотель. Поэтика. Соч. в 4-х томах. Т. 4. М., 1978.
14. Аристотель. Риторика. М., 1959.
15. Аристотель. Топика. Соч. в 4-х томах. Т. 2. М., 1978.
16. Аристотель. Физика // Аристотель. Соч. в 4-х томах. Т. 3. М., 1978.
17. Барг М.А. Эпохи и идеи. Становление истории. М., 1987.
18. Белавин В. А., Князева Е. Н., Курдюмов С. П. Новые типы связи пространства и времени в сложных структурах // Анализ систем на рубеже тысячелетий: теория и практика – 1999. М., 1999.
19. Бергсон А. Опыт о непосредственных данных сознания. Собр. соч., т.1. М., 1992.
20. Бергсон А. Творческая эволюция. Минск, 1999.
21. Бергсон А. Философская интуиция // Новые книги по философии. СПб., 1912. Цит. по: Хрестоматия по философии. М., 1997.
22. Бердяев Н.А. Философия свободного духа. М., 1994.
23. Беседы Эпиктета. М., 1997.
24. Блауберг И. И. Анри Бергсон и философия длительности // А. Бергсон. Творческая эволюция. Минск, 1999.
25. Борисов Е. Феноменологический метод М. Хайдеггера // Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени. Томск, 1998.
26. Боэций. “Утешение Философией” и другие трактаты. М., 1990.
27. Брагина Н.Н., Доброхотова Т.А. Функциональные асимметрии человека. М., 1988.
28. Брентано Ф. Избранные работы. М., 1996.
29. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв. В 3-х тт. М., 1986.
30. Бродель Ф. Структура повседневности. Т.1. М., 1986.
31. Василевский В. Г. Политическая реформа и социальное движение в Древней Греции в период ее упадка. СПб., 1869.
32. Веккер Л.М. Психика и реальность: единая теория психических процессов. М., 1998.
33. Вернадский В. И. Проблема времени в современной науке // Философские мысли натуралиста. М., 1988.
34. Вернадский В. И. Размышления натуралиста. Кн. 2. М., 1977.
35. Вернадский В.И. Размышления натуралиста. Пространство и время в неживой и живой природе. Кн.1. М., 1975.
36. Визель М. Гипертекст по ту иэту стороны экрана. http: // gals – 2000. newmail. ru/vizel. htm.
37. Винтер Ш. Хайдеггер М. Определение метафизики. Мюнхен. 1993 // Реферативный журнал ИНИОН. Серия 3. Философия. М., 1994, №3.
38. Войно-Ясенецкий В. Ф. Архиепископ Лука. Дух, душа, тело. М., 1990.
39. Время и развитие. М., 1984.
40. Гайденко П.П. Прорыв к трансцендентному. Новая онтология XX века. М., 1997.
41. Гайденко П.П. Хайдеггер // Философский энциклопедический словарь. М., 1983.
42. Гайденко П.П. Человек и история в экзистенциальной философии Карла Ясперса // Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991.
43. Гоббс. Левиафан // Гоббс. Избр. произв. в 2-х томах. М., 1964. Т. 2.
44. Головаха Е.И., Кроник А.А. Психологическое время личности. Киев, 1984.
45. Грюнбаум А. Философские проблемы пространства и времени. М., 1969.
46. Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1984.
47. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. М., 1999.
48. Гуссерль Э. Феноменология внутреннего сознания времени. Собр. соч., т. I. М., 1994.
49. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии. М., 1994.
50. Гюнтер Г. Время, не относящаяся к конкретному времени логика и системы, референтные по отношению к самим себе // Университет Иллинойса, отделение электротехники, Иллинойс. Урбана. Статья подготовлена при поддержке Кабинета научных исследований военно-воздушных сил, Директората по информационным наукам, грант AF – APOSR 480 64, 1964.
51. Делез Ж. Логика смысла. М., 1995.
52. Демина Н. И. Проблема времени в философии И. Канта // Историко-философский сборник. Материалы теоретической конференции аспирантов МГУ. М., 1972.
53. Депперт В. Мифические формы мышления в науке // Наука в культуре. М., 1998.
54. Детлаф Т. А., Детлаф А. А. О безразмерных характеристиках продолжительности развития эмбриологии // Докл. АН СССР. 1960. Т. 136, № 1.
55. Дьюи Д. Единство науки как социальная проблема, 1938.
56. Егоров Б.Ф. Категории времени в русской поэзии XIX века // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л., 1974.
57. Земан И. Сознание и информация. Гносеологические проблемы кибернетики. М., 1966.
58. Иконникова Н.И. Время бытия человека: генезис и структура. М., 1999.
59. Илиева Л., Илиев С. Представление о времени в древнеегипетской культуре.
60. История философии: Запад – Россия – Восток. Книга первая: философия древности и средневековья. Греко-латинский кабинет Ю.А. Шичалина. М., 1995.
61. Казарян В.П. Понятие времени в структуре научного знания. М., 1980.
62. Казарян В.П., Любинская Л.Н. Системное представление феномена времени. Анализ психологических и культурологических моделей // Системные исследования. Ежегодник. 1992–1994. М., 1996.
63. Кант И. Сочинения в 6-ти томах. Т. 3. М., 1964.
64. Капица С.П., Курдюмов С.П., Малинецкий Г.Г. Синергетика и прогнозы будущего. М., 1997.
65. Каплан А. Б. Коллективный страх и реформация Лютера // Человек: образ и сущность. Ежегодник. 2. М., 1991.
66. Каплан М. А. Система и процесс в международной политике // Вестник МГУ. Серия 18. Социология и политика. 1998, № 1, 2, 3.
67. Карсавин Л.П. Философия истории. СПб., 1993.
68. Качанов Ю. Л. Проблема обоснования социологии и пространство-время социального мира // Пространство и время в современной социологической теории. М., 2000.
69. Кессиди Ф. Х. Гераклит. М., 1982.
70. Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Путь самоорганизации природы: детерминация из будущего // Информация и самоорганизация. М., 1996.
71. Конструкции времени в естествознании: на пути к пониманию феномена времени. Ч. I. Междисциплинарное исследование. М., 1996.
72. Коплстон Ф. Ч. История средневековой философии. М., 1997.
73. Кристиан Д. К обоснованию Большой (Универсальной) истории // Общественные науки и современность. 2001, №2.
74. Кудрявцев О.Ф. Ренессансный гуманизм и “Утопия”. М., 1991.
75. Кузнецов О.Н. Сон как фактор, оптимизирующий организацию времени познавательной деятельности человека // Сон как фактор регуляции функционального состояния организма. Л., 1985.
76. Курдюмов П. С. Интервью // Знание – сила. 1988, № 11.
77. Лакофф Дж. Когнитивное моделирование \\ Язык и интеллект. М., 1996.
78. Лейбниц Г. Переписка с Кларком // Соч. в 4-х томах. Т. 1. М., 1982.
79. Лейбниц Г. Письмо к Якобу Томазию… // Соч. в 4-х томах. Т. 1. М., 1982.
80. Лейбниц Г. Новые опыты о человеческом разумении. Соч. в 4-х томах. Т. 4. М., 1983.
81. Лейбниц Г. Опыты теодицеи. Соч. в 4-х томах. Т. 4. М., 1989.
82. Лейбниц Г. Рассуждения о метафизики. Соч. в 4-х томах. Т.1. М., 1982.
83. Леоненко Л.Л., Сараева И.Н. О применении языка тернарного описания к моделированию значений системных параметров и установлению общесистемных закономерностей // Системные исследования. Методологические проблемы. Ежегодник. 1984. М., 1984.
84. Лепилин С. В., Любинская Л.Н. Категория “неопределенность” в философии Аристотеля // Научная сессия МИФИ-2001. Сборник научных трудов. В 14 томах. Т. 6. М., 2001.
85. Лепилин С.В., Любинская Л.Н. Время и рациональность. Об идее времени в европейской философии и науке // Научная сессия МИФИ-2000. Сборник научных трудов. В 13 томах. Т. 6. М., 2000.
86. Логика и компьютер. Моделирование и проверка правильности программ. М., 1990.
87. Лосев А. Ф. История античной эстетики. М., 1963.
88. Лосский Н. О. Идеал-реализм // Лосский Н. О. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция. М., 1995.
89. Лосский Н. О. Избранное (серия: из истории отечественной философской мысли). М., 1991.
90. Лосский Н. О. Мир как осуществление красоты. Основы эстетики. М., 1998.
91. Лосский Н. О. Типы мировоззрений. Введение в метафизику // Лосский Н. О. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция. М., 1995.
92. Лосский Н.О. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция. М., 1995.
93. Любинская Л.Н. Математическая интерпретация сохранения пропорциональности продолжительности разных периодов развития при изменениях температуры внешней среды // Онтогенез. Т. 21. 1990, №3.
94. Любинская Л.Н. Время и информация // Научные доклады высшей школы. Философские науки. 1979, № 5.
95. Любинская Л.Н. Категория времени и язык тернарного описания // Первый Российский философский конгресс. Человек – философия – гуманизм. Т. III. Онтология, гносеология, логика и аналитическая философия. СПб., 1997.
96. Маккалоу К. Поющие в терновнике. М., 1988.
97. Мамчур Е.Н., Овчинников Н.Ф., Огурцов А.П. Отечественная философия науки: предварительные итоги. М., 1997.
98. Маргвелашвили Г.Т. Сюжетное время и время экзистенции. Тбилиси. 1976.
99. Маркс К. Экономические рукописи 1857 – 1859 гг. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., изд. 2, т. 46, ч. 1. М., 1968.
100. Математическая энциклопедия. Т. 5. М., 1985.
101. Мещеряков А.И. Слепоглухонемые дети. Развитие психики в процессе формирования поведения. М., 1974.
102. Михайлов Ф.Т. Загадка человеческого Я. М., 1972.
103. Модестов С.А. Бытие несвершившегося. М., 2000.
104. Молчанов Ю. Б. Проблема времени в современной науке. М., 1990.
105. Молчанов Ю. Б. Четыре концепции времени в философии и физике. М., 1977.
106. Москалев И.Е. Становление автопоэтического наблюдателя // Синергетическая

парадигма: многообразие поисков и подходов. М., 2000.

107. Муравьев В.Н. Овладение временем. М., 1998.
108. Назаретян А.П. Архетипы времени в традиционной культуре // Общественные

науки и современность. 2001, № 2.

109. Нанси Ж.-Л. Нехватка ничто // Социо-Логос постмодернизма Λ 97.
110. Никулин Д. В. Основоположения европейской рациональности и проблема времени

// Исторические типы рациональности. Т. 2. М., 1996.

111. Новик И. Б. Основные проблемы системной методологии. Ч. 1. М., 1994.
112. Переписка Эйнштейна с М. Бессо // Эйнштейновский сборник 1977. М., 1980.
113. Петровский Ф.А. Сочинения Аристотеля о поэтическом искусстве // Аристотель. Об искусстве поэзии. М., 1957.
114. Пименов Р.И. Основы теории темпорального универсума. Сыктывкар, 1991.
115. Платон. Диалоги. М., 1986.
116. Плотин. Эннеады. Киев, 1995.
117. Поваров Г.Н. Событийный и сужденческий аспекты логики в связи с логическими

задачами техники // Применение логики в науке и технике. М., 1960.

118. Полибий. Всеобщая история. СПб., 1994.
119. Порус В.Н. Искусство и понимание // Сотворение смысла. Заблуждающийся разум?

Многообразие вненаучного знания. М., 1990.

120. Порус В.Н. Научный реализм и научное знание // Вопросы философии. 1984, № 6.
121. Поспелов Д.А. Фантазия или наука. На пути к искусственному интеллекту. М., 1982.
122. Потаенко Н.А. Время и язык. Пятигорск, 1996.
123. Пригожин И. Переоткрытие времени // Вопросы философии. 1989, № 8.
124. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М., 1986.
125. Проблема формального анализа систем. Под редакцией А. И. Уемова и В.Н.Садовского. М., 1968.
126. Рабинович А.В. Урок Августина: Жизнь – текст // Августин Аврелий. Исповедь. Пьер Абеляр. История моих бедствий. М., 1992.
127. Рассел Б. История западной философии. М., 2000.
128. Реале Д., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Т. 2.

Средневековье. СПб., 1995.

129. Реале Д., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Т. 3. Новое

время. СПб., 1996.

130. Реале Д., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Т. 4. От

романтизма до наших дней. СПб., 1997.

131. Рейхенбах Г. Направление времени. М., 1962.
132. Рикёр П. В согласии со временем // Курьер ЮНЕСКО. Июнь, 1991.
133. Рорти Р. Философия и зеркало природы. Новосибирск, 1991.
134. Роуз С. Устройство памяти от молекул к сознанию. М., 1995.
135. Савельева И.М., Полетаев А.В. История и время. В поисках утраченного. М., 1997.
136. Сараева И.Н., Уёмов А.И. К проблеме взаимоотношения и интеграции системных

теорий // Системные исследования. Методологические проблемы. Ежегодник. 1992–

1994. М., 1996.

137. Спиноза Б. Этика // Избранные произведения в двух томах. Том I. М., 1957.
138. Степанов Ю.С. Константы: словарь родной культуры. М., 2001.
139. Степин В.С. От классической к постнеклассической науке // Ценностные аспекты

развития науки. М., 1990.

140. Суворов А. В. Оптимисты // Философские исследования. М., 1994, № 1.
141. Суворов А.В. Оптимисты // Философские исследования. 1994, №1.
142. Суворов В.В. Звездное небо – соприкосновение с суперреальностью или

объективный образ? // Вестник МГУ. 2001, № 1.

143. Терентьева Л.Н., Уёмов А.И., Цофнас А.Ю. Понимание и объяснение как научные

процедуры и их формализация в языке тернарного описания // Системный подход и

современная наука. Новосибирск, 1980.

144. Тихвинский С.Л. XVII Международный конгресс исторических наук в Мадриде //

Новая и новейшая история. 1991, № 2.

145. Уёмов А. И. Системный подход и проблема классификации наук и научных

исследований // Философские науки. 2000, № 2.

146. Уёмов А. И., Могиленко А. П., Оганисян М. С., Цофнас А. Ю. Понятие системного

анализа и проблема реальности // Труды Томского государственного университета

им. В. В. Куйбышева. Т. 256, Томск, 1974.

147. Уёмов А.И. Вещи, свойства и отношения. М., 1963.
148. Уёмов А.И. К характеристике системного мышления // Категории. 1997, № 3.
149. Уёмов А.И. Может ли пространственно-временной континуум взаимодействовать с

материей? // Вопросы философии. 1954, №3.

150. Уёмов А.И. Онтологические предпосылки логики // Вопросы философии, 1969, №1.
151. Уёмов А.И. Основы формального аппарата параметрической общей теории систем

// Системные исследования. Ежегодник. М., 1984.

152. Уёмов А.И. Системная парадигма в анализе философских проблем // Первый

Российский философский конгресс. Человек – философия – гуманизм. Т. III.

Онтология, гносеология, логика и аналитическая философия. СПб., 1997.

153. Уёмов А.И. Системные аспекты философского знания. Одесса, 2000.
154. Уёмов А.И. Системный подход и общая теория систем. М., 1978.
155. Уитроу Дж. Естественная философия времени. М., 1964.
156. Уорф Б.Л. Отношение норм поведения и мышления к языку // Новое в линвистике.

Вып.1. М., 1960.

157. Урманцев Ю. А. Специфика пространственно-временных отношений в живой

природе // Пространство, время, движение. М., 1971.

158. Урманцев Ю.А. Вопросы адаптологии // VI Международный форум по информатизации. М., 1997.
159. Урманцев Ю.А. Девять плюс один. Этюд о системной философии. М., 2001.
160. Устойчивость и неустойчивость целостных структур как предмет системного

исследования. Выпуск I. РАН. Институт системного анализа. М., 1994.

161. Факторы времени в функциональной организации деятельности живых систем.

Ленинград, 1984.

162. Фалько А.И. Информация и рефлексия // VI Международный форум по информации МФИ – 97. Материалы конгресса “Общественное развитие и общественная информация”. Секция: Информация – Система – Фундаментальные науки. М., 1997.
163. Феноменология Э. Гуссерля и неоаристотелизм Ф. Брентано // История современной зарубежной философии: компаративистский подход. СПб., 1997.
164. Философский энциклопедический словарь. М., 1983.
165. Фок В.А. Современная теория пространства и времени // Природа. 1953, №12.
166. Фрагменты ранних греческих философов. Ч. 1. М., 1989.
167. Фромм Э. Иметь или быть? М., 1990.
168. Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997.
169. Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени. Томск, 1998.
170. Хюбнер К. Прогресс от мифа, через логос – к науке? // Наука в культуре. М., 1998.
171. Цофнас А.Ю. Теория систем и теория познания. М., 1999.
172. Чесноков С.А. Истоки феноменологии. Э. Гуссерля в философских представлениях Ф. Брентано. // Философские науки. 2001, № 1.
173. Щербатской Ф. И. Теория познания и логика по учению позднейших буддистов. В

2-х частях. СПб., 1995.

174. Юм Д. Соч. в 2-х томах. Т. 1. М., 1966.
175. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1993.
176. Alberti L. B. Opore volgari, v.1. Bardu, 1960.
177. Besso M. Albert Einstein. Corespondence, 1903-1955. Paris, 1972.
178. Fraser J.T. The Genesis and the Evolution of Time. Brighton, 1982.
179. Hech W. Die Entwicklung von Brechts Theorie des epischen Theaters, "Theater der Zeit".

Studien. 1958. № 9, № 10.

180. Heidegger M. Kant und das Problem der Metaphysik. Frankfurt a. M., 1951.
181. Humberto R. Maturana and Francisco J. Varela. Autopoiesis and Cognition.

D. Reidel Publishing Company. Dordrecht: Holland. Boston: USA. London: England.

1980.

182. Husserliana Bd. 11, c. 339 / Цит. по: М. Рубене. Субъективность, аффективность,

время: к феноменологической реформе трансцендентализма // Феноменология в

современном мире. Рига, 1991.

183. Levich A.P. A Retrospective Overview of Problems Connectet with Social Time in Soviet

Publications, 1980-90 // Time and Society. An International Interdisciphlinary Journal.

Vol. 2, 1993, № 2.

184. McTaggart E. J. The Nature of Existence. V. II. Cambridge, 1927.
185. Meyerson E. Identity and Reality. N.Y., 1962.
186. Nimbarka S. J. A PreSankara Vedantin and His Philosophy / New Delhi, Munshiram, 1998 / Цит. по: Соколов Н. Путь кошки, Новые данные о времени жизни Нимбарки // Книжное обозрение. М., 03. 12. 1998.
187. On the Way of Understanding the Time Phenomen: the Constructions of Time Natural in

Science. Part 2. The "Active" Properties of Time According to N.A. Kozyrev. Syngapore,

New Jersey, London, Hong Kong: World Scientific, 1996.

188. The Study of Time. Proceedings of the I-st. Conf. of the Intern. Soc. for the Study of

Time. Oberwolfach. Ed by I. T. Frеser. Berlin, 1972.

189. Uexküll J. Umwelt und Jnnenwelt der Tiere. – Berlin: Verlag von Springer. 1909.

Проблема времени относится к числу вечных проблем философии. Величайшие философы мира внесли свой вклад в решение этой проблемы, они разработали подходы к определению путей её решения, но никто из них не может претендовать на то, что он решил эту проблему. Правда, советские философы ещё лет десять тому назад, как им казалось, знали такое решение. Оно, как и решения многих других вопросов, было дано классиками марксизма, в частности, – Ф. Энгельсом. С его точки зрения, время, как и пространство, – не что иное, как форма существования материи. Взгляды других философов оценивались в зависимости от того, насколько близко они приближались или, наоборот, удалялись от этого классического определения. Книга, которую вы, только что прочитали, в те годы не могла бы появиться на свет.

Её авторы не пытаются дать единственно правильное решение поставленных вопросов. Они излагают взгляды великих мыслителей прошлого, отмечая положительный вклад каждого из них и прослеживая ту роль, которую играли эти взгляды в дальнейшем развитии проблемы. Эти взгляды излагаются в хронологическом порядке, что обеспечивает монографии необходимый элемент стройности. Однако эта стройность многократно нарушается широким использованием богатейшего конкретного материала, взятого из самых разных областей современного научного знания. Таким образом, создаётся тот “контекст междисциплинарных исследований”, который фигурирует в названии книги.

Наиболее оправдано компромиссное решение, которое избрали авторы. Они излагают конкретно-научный материал частями, стараясь соотнести каждую часть со взглядами того или иного мыслителя. Этому предшествует более или менее компактный рассказ о современных проблемах изучения времени, данный в “Предисловии” и во “Введении”. Современное состояние проблемы иллюстрируется цитатами из работ отечественных учёных – П.С. Курдюмова, В.А. Фока и некоторых других. Говорится также о программе исключения времени из картины мира (Е. Мейерсон, отчасти – Д. Фрейзер). Обосновывается использование термина “темпоралистика” (“темпорология”). Рассматриваются те методы, которые могут быть применены к изучению проблемы времени. Особое внимание уделяется системному подходу и, в частности, – Параметрической общей теории систем. В связи с этим даётся представление времени как стационарной системы. Заканчивается “Введение” анализом проблемы времени в гуманитарных науках: истории и лингвистике.

Средние века и Ренессанс представлены главным образом двумя мыслителями. Один из них – Августин Аврелий, другой – живший более чем на тысячу лет позже – гуманист Альберти Леон Батиста. Этот материал изобилует различными вставками – изложением идей ряда современных авторов – Ю.А. Урманцева и Д.В. Никулина. Особое внимание уделяется итогам работы международного конгресса исторических наук (1999, Мадрид), на котором было выделено 12 концептов времени. В связи со взглядами Боэция, рассматривавшего время как некоторую вещь, а вещь как систему, вновь говорится о перспективности системного подхода в темпоралистике.

Обращаясь к наследию К. Ясперса авторы рассматривают время в связи с проблемами теоретической истории, анализируют такие базисные для него понятия как “осевое время” (время самого резкого поворота в истории, который, по мнению Ясперса, произошёл между 800 и 200 гг. до н.э.) и “ситуация”. В связи с проблемой построения теоретической истории обращается внимание на новые данные математики, изложенным в книге С.П. Капицы, С.П. Курдюмова и Г.Г. Малинецкого “Синергетика и прогнозы будущего”. Рассматривается понятие бифуркации и концепция эмерджентности, а также стационарные системы, в которых замена субстрата имеет место при сохранении структуры. В случае времени таким инвариантом является то, что все моменты времени, несмотря на их текучесть, несут информацию. Авторы говорят о категориях веры и надежды, как не входящих в “строго научный” категориальный аппарат. Однако, по их мнению, эти категории нужны в культуре, хотя у них другие функции, чем у чисто рационалистических категорий.

Особую любовь авторов (об этом можно судить по числу в главах, посвящённых другим мыслителям) вызывает Мартин Хайдеггер. Отмечая трудность понимания его идей, связанную со сложностью используемого им языка, авторы пытаются преодолеть эту трудность. За исходное они берут проводимое Хайдеггером различие времени как “горизонта понятности бытия” и “расхожего понимания времени”, как оно сложилось в традиционной концепции времени, которая сохраняется от Аристотеля до Бергсона и далее (М. Хайдеггер. Бытиё и время., М.: 1997, с. 17 – 18). Эта мысль неоднократно повторяется в книге. “Расхожее” понимание времени интерпретируется авторами, прежде всего, как допонятийный, дологический уровень знания. Ему противопоставляется знание теоретическое. Здесь возникает сомнение в том, правильно ли авторы поняли Хайдеггера. Вряд ли трактовка времени Аристотелем, да и Бергсоном может иметь какую-то связь с допонятийным, дологическим уровнем понимания времени. Далее в книге излагается сущность экзистенциально-аналитического исследования времени Хайдеггером, однако, как отмечают авторы, это всего лишь одна из концепций этого философа, от которой он отказался к 30-м годам XX века.

Окончательный вывод, сделанный авторами, заключается в том, что “вопрос о том, является ли время фундаментальной характеристикой нашего мира, остаётся до нашего времени открытым”. Что касается общей оценки книги, то она дана в тексте, который непосредственно предшествует заключению. Здесь о книге говорится как о мозаике взглядов, мнений и концепций по проблемам времени, и выражается надежда на то, чтобы хотя бы часть этой мозаики будет использована читателем в дальнейших размышлениях и исследованиях в области темпорологии.

t – определённая, “эта” вещь (свойство, отношение).

a - неопределённая, “какая-то” вещь (свойство, отношение).

A – произвольная, “любая” вещь (свойство, отношение).

Можно построить временную логику, выражающую изложенную идею. Это будет временная ЯТО логика. Для построения правильно построенных формул (ППФ) такой логики используем угловые скобки, которые будут замыкать обозначение моментов времени. Слева от угловой скобки будет находиться символ события. В простейшем случае возьмём три события, которые обозначим так же, как и моменты времени: t, a, A. Вся эта комбинация будет заключена в круглые скобки, справа от которых будет помещён валентный символ. Это или Т – истинность, F – ложность, {T,F} – может быть и T и F (амбивалентность).

Замкнём обозначение предмета (t, a или A) круглыми скобками, с правой стороны от которых запишем символ свойства, в частности этим свойством может быть а. Получившуюся формулу замкнём квадратными скобками, что будет обозначать “объект, обладающий данным свойством”. Остальные обозначения имеют тот же смысл, что и в вышеприведённых формулах. Запишем 9 других, уже неэлементарных, формул:

Поясним полученные формулы. Формула 2.1.1 является следствием аксиомы 1.1. Если в момент времени t имеет место этот же момент времени в качестве события, то имеет место и это же событие с каким-то свойством. Аналогично – следующая формула. Она является следствием аксиомы 1.2. Если в момент времени t происходит какое-то событие, то происходит и событие, обладающее каким-то свойством. Вместе с тем, если в этот момент какого-то события не происходит, то нет и события, обладающего каким-то свойством. Это означает, что 2.1.2 – амбивалентная формула. Амбивалентной формулой является и 2.1.3. Её также можно вывести из аксиомы 1.2. Некоторый объект а означает, что имеется в виду любой объект, обладающий этим а как своим свойством. Формула 1.2 амбивалентна. Амбивалентной должна быть и формула 2.1.3.

Следующая колонка формул относится к неопределённому моменту времени. В такой момент времени определённое событие t может произойти, а может нет (аксиома 2.1) Но это же относится и к определённому событию, обладающим некоторым свойством. (формула 2.2.1). Аналогично, из аксиомы 2.2 можно вывести формулу 2.2.2. Формула 2.2.3 означает, что в некоторый момент времени может произойти любое событие, обладающее свойством а. Но оно может и не произойти, т. е. формула 2.2.3 амбивалентна.

Августин Аврелий 67, 68, 69,70, 71, 83, 158, 194, 214, 229, 232

Альберти Л.Б. 68, 78, 79, 80, 81, 82, 83

Аристотель 28, 33, 34, 39, 43, 44, 45,46,47,48,50,52,53,55,63, 82, 86, 106, 107, 109, 110, 111, 112, 198, 226, 229, 230, 232, 234, 248, 249, 252, 254, 255, 257

Архимед 228, 229, 255

Барроу И. 73

Бергсон А. 5, 31, 71, 73, 104, 105, 117, 118, 119, 120, 121, 122, 123, 124, 125, 126, 127, 128, 158, 178, 193, 215, 251

Бердяев Н.И. 5, 149, 173, 174, 175

Брентано Ф. 5, 97, 98, 99, 100, 101, 102, 103, 104, 105, 106, 168, 169, 185, 186

Варела Ф. 114

Гайденко П.П. 194, 221, 222

Гуссерль Э. 97, 106, 107, 109, 110, 111, 113, 114, 123, 213, 235, 236, 237, 238, 239, 244

Гюнтер Г. 10, 59, 81, 180, 225, 226, 227, 228, 229, 230, 231, 232, 233, 234, 235, 236, 241, 242

Дезарг Ж. 162

Депперт В. 255, 256

Зельдович Я.Б. 257, 258

Ивин А.А. 225

Каннт Фобий Пиктор 41

Кант И. 5, 20, 70, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 165, 213, 221, 222, 236

Коплстон Ф.И. 69

Левич А.П. 8, 261

Лосский Н.О. 149, 150, 151, 153, 154, 155, 156, 157, 158, 159, 160, 163

Мак-Таггарт Дж.Э. 250, 253

Михайлов Ф.Т. 140, 142, 146, 148

Нанси Ж.-Л. 136

Овчинников Н.Ф. 183, 185

Огурцов А.П. 183, 185

Палади М. 132

Рабинович В.Л. 71

Сартр Ж.П. 58, 70

Тейяр де Шарден П. 130

Уёмов А.И. 24, 235

Фалес 228

Фок В.А. 14, 15

Хайдеггер М. 30, 31, 37, 51, 56, 58, 62, 63, 70, 79, 96, 99, 125, 133, 134, 137, 185, 187, 188, 189, 190, 196, 203, 204, 210, 212, 213, 214, 216, 217, 218, 219, 220, 221, 222, 236, 237, 238, 239, 240, 247

Цофнас А.Ю. 25

Шекспир В. 144, 234

Эйнштейн А. 14, 117, 118, 128, 129, 143, 145, 219, 228, 256

Эпиктет 60, 61

Юм Д. 91

Ясперс К. 6, 187, 188, 189, 190, 191, 192, 193, 195, 196, 205, 242, 243

___________________

Б

-как синтез и понятие 221, 222

-и страх 247

Время 7, 40, 45, 46, 48, 53, 56, 59, 72, 79, 80, 81, 86, 210, 227, 248, 249

-в культуре 17, 124, 125

-и душа 47, 62

-и необратимость 128, 129

-и пространство 120, 132, 170, 228, 229, 239

-и Разум 229, 259

-и сознание 12, 94, 95, 96, 99, 121, 124, 236

-и язык 11,12, 35

-информационная емкость в. 210

-как вещь или система 39-41, 46, 78, 79, 84, 124, 228, 251

-как закон деятельности ума 91

-как “индекс”, разграничивающий предметные области 213

-как колесо 76

-как мера движения 46, 79, 132

--обратное 244, 247

-"осевое" 84, 191, 209

-эволюции 127

Информация 9, 10, 18, 52, 53, 57, 58, 69, 88, 127, 139, 201, 209, 210

--и структура внутреннего мира личности 175

-времени 231, 242

-"личная", "личностная" 89

-системное 41

--в кибернетике 223

-стационарной системы 28

-времени 48, 49, 50, 51, 60, 70, 71, 116, 137, 220

-личности 47

139, 221, 229 241, 249, 257

-событий внешнего мира 66

-овремененное 224

-как об отсутствующем объекте 104

-времени 8, 11, 45, 68, 74, 99, 114, 130, 134, 175, 208, 213, 229, 230

-эмерджентной эволюции 225

-временная 10,198

--необратимость 83, 84

Системный подход 24, 26, 27, 34, 43, 48, 78, 83, 133, 200, 208, 240

207, 241, 243, 250, 256, 257

-прошлого 48, 51, 54, 55, 59, 112

-ментальности 71, 72

--отражения внешних событий (отражательная) 30, 34, 96, 261

Элементы 26, 28