Непревзойденное значение темпорологических открытий Н. А. Козырева состоит в том, что своим открытием активных свойств времени он на высшем научном уровне доказал наличие того универсального единства Мира, которое оказалось разорванным в результате форсирования современной наукой формального логизма точных наук не признающих возможность различать причину от следствия.
Как известно решающими в этом были его исследования теплового века звезд, в результате которых им было установлено, что сводить топловую энергию звезд только к термоядерным процессам внутри их недр оказалось недостаточным т. к. будучи справедливо в случае звезд малой и средней величины каковым является наше Солнце, эта теория оказывалась полностью неприемлемой для звезд гигантов. В то же время эксперименты американского астрофизика Дейвиса воочию доказали, что потоки нейтрино, идущие от Солнца на самом деле не столь интесивны как предполагалось и следовательно недостаточны чтобы обеспечить его энергию. Напрашивлася вывод о существовании неких дополнительных источников энергии пополняющих энергию звезд и обеспечивающих их долголетие и что эти источники кроются в ресурсах самой природы.
Исходя из данности что "Звезды во Вселенной существуют всюду", то следовательно причина их жизнедеятельности должна иметь такую общность, которую имеют только пространство и время"1. Пространство как аморфная категория, пассивное поприще, на котором разыгриваются события Мира, не выявляло нужную потенцию. Оставалось только время. «Остается заключить, что время, помимо пассивного, геометрического свойства, измеряемого часами, обладает еще и активными свойствами, благодаря которым оно может взамодействовать с материальными системами и претпятствовать их переходу в равновесное состояние".
В таком свойстве оно оказывалось не просто "четвертым измерением, дополняющим трехмерное пространство", а физическим явлением, явлением Природы, измерением могущим влиять на события Мира, участвовать в организации субстанции и взаимодействовать с материальными системами.
Так как "всякое негеометрическое свойство времени обязательно будет активным", то одним из таких свойств оказывался и направленный ход времени, проявляющийся в различии прошлого и будущего. Этим, однако, онo прямым образом связывалось с причинностью, ибо «следствие всегда находится в будущем по отношению к причине . которая всегда в прошлом по отношению к следствию».
Причинность, таким образом, становилась тем главным и незаменимым показателем, с помощью которого время могло быть обнаружено в его нескончаемых проявлениях; в том числе и в такой щепетильной, тонкой, ускользающей сфере, каковой является психоментальный мир человека и его сознание.
Однако, данность позволяющая обнаружить время только в его проявлениях, делала его категорией находящейся за пределам прямой и материальной осязаемости, в связи с чем и все, связанное с ним приобретало некоторую черту недосягаемости, или, той неисповедимости из-за котрой Н. А. Козырев время назвал "важнейшим и самым загадочным явлением Природы".
С другой стороны его тезис, что "Мир отраженный в зеркале полностью сохраняет причинность"5, оказался необходимым ключом к познанию Мира, детерминированного активными свойствами времени; этим ключом может явиться любая структура, в чьей каузальности содержится рефелексия времени.
Именно на этом построены искусство, наука и культура и только исходя из этого, оказалось возможным обозначить и определить такую нематериальную сферу каковой является душа человека и его сознание.
Проблемы, связанные с сознанием, в прошлом бывшие лишь поводом для философских рассуждений, к концу 19-го и началу 20- го веков становятся предметом усиленного и целенаправленного изучения, что , как сказал К. Г. Юнг было связано с тем, что " в человеке назрела потребность в самоосознании"6. Базовой основой для учрежедения новой научной области- психологии- стали работы выдающегося австрийского психиатра- терапевта и ученого Зигмунда Фрейда, обобщившего результаты своих клинических наблюдений в ряде теоретических работ. Занимаясь проблемой невротических отклонений своих пациентов ( пациенток по-преимуществу), Фрейд подошел к сфере подсознательного- той части психической жизни человека, которая будучи скрыта и неосязаема, обнаруживала себя в проявлениях. Этими проявлениями для Фрейда явились сны, в чьих символическом и зашифрованном содержании он находил ключ к разгадке наблюдаемых им психических отклонений. Выделив и теоретически обосновав эту сферу, Фрейд сумел конкретизировать область подсознательного и установить ее отношение к сознательному как высшему проявлению душевной жизни. Эти усилия и стали его высочайшим вкладом в область психологии как научной дисциплины.
Начатый им процесс продолжил его ученик, последователь и друг- швейцарский ученый и психиатр- Карл Густав Юнг, всю свою научную деятельность посвятивший исследованию сферы бессознательного, результатом чего и стал его капитальный труд- "Об архетипах коллективного бессознательного".
Если Фрейд сферу бессознательного назвал " местом скопления вытесненных и подавленных содержаний" и догадывался о ее связи с архаико- мифологическими формами сознания, то многолетние исследования К. Г. Юнга этой области полностью подтвердили догадку Фрейда. Юнг установил, что наряду с личностным бессознательным, т. е. подсознанием как его определил Зигмунд Фрейд, существует также и " коллективное бессознательное", которое не будучи индивидуальным, тем не менее составляет базу психической жизни каждого человека.
Так как наличие чего бы то ни было в душевной жизни человека может быть опознано только при наличии в нем осознанного содержания, то сознанным содержанием индивидуального бессознательного по Юнгу стали эмоционально окрашенные комплексы, а осознанным содержанием коллективного бессознательного явились архетипы. Слово " архетип" впервые встречается у Иринея, которым сказано: " Творец не из себя создал все это, но из стоящих вне его архетипов".
Некоторое подобие того же смысла вложено в "идеи" Платона и философов его круга, вкладывавших в "идею" также и значение "света", "вспышки" и " сияния". В своих семантических исследованиях античного фольклора, О. М. Фрейденберг говорит о двух архетипах , состоящих в отношении противопоставленности: " гений", взятый в значении мужской ипостаси, обозначал телесную проявленность души, и связывался также с отцом, родозачинителем, родоначальником , вожаком, и, равно относясь к природе, животным и вещам, указывал на свое восхождение к тотему.
Его антиподом явилась "анима"- женский двойник " гения"значащий душу в ее бестелесности и тоже связаемый с природой и жизнью вообще. Установив, что природа архетипов наилучшим образом соотносится с мифами и сказками, Юнг находил, что в разных феях, русалках, ундинах, сиренах и мелюзинах, столь часто встречаемых в сказках кроется разгадка того символического содержания, которое вложено в архетип " анимы". Означая непроявленные, неосязаемые состояния души, тяготеющей к телесной оформленности, представленной в " гении" или "отце" анима оказывалась соотнесенной с мутной, ускользающей, неуловимой и растекающейся стихией вод.
" Путь души, ищущей потерянного отца. . . ведет к водам, к тому темному зеркалу, лежащему у основания души. Избравший себе в удел духовную бедность. . . вступает на путь, ведущий к водам. Вода- это не прием метафорической речи, но жизненный символ пребывающий во тьме души"7.
Поэтому в символике русалок, фей, ундин, сирен и мелюзин, заманивавших рыбака в темную глубину вод, выразилась та опастность, которую несет в себе всякое смутное, непроявленное, мятущееся душевное состояние, завлекающее человека в бездну бессознательного.
Страх, испытывамый первобытным человеком от невменяемых, исступленных и неконтролируемых состояний, и подтолкнул К. Г. Юнга к убеждению что "Все стремления человечества направлены на укрепление сознания"8.
К тем же выводам но на другом материале и в другой дисциплинарной системе науки подошла и О. М. Фрейденберг показавшая на примере древнегреческой литературы, что в мифологическом восприятии всякое неистовство, опсессивность и сквернословие, отсылалось к поприщу смерти, подземному царству, преисподне – к "оргиазму" данному в значении и оргии и сексуальности. Как видно еще задолго до Зигмунда Фрейда, в период родовых и поздне родовых формаций, всякое проявление бессоснательного отсылалось к низкому, т. е. находящемуся под землей, в обиталище смерти, в преисподне и там же находилась и сфера всякой разузданности, т. е. - оргиастичности.
Зигмунд Фрейд, исследуя причины психических нарушений своих пациентов, недаром их размещал в область подсознательного, где уже находилась сфера сексуальности и либидо. Повидимому еще в дремучей древности человеком все бессознательное, неконтролируемое и аффективное относилось к смерти и наоборот лишь только путь ведущий к сознанию и разуму считался путем ведущим вверх, к небу- к жизни.
Если непреложен закон, в силу которого " все сущее в этом мире покоится на собственной противоположности"9и, следовательно , - в любом хаосе таится неминуемость космоса, в любом беспорядке- возможность порядка, в любом произволе- беспрерывность закона, то и в любой бессознательности должна таиться обязательность сознательного.
Однако для того, чтобы это утвердить, был необходим " все разрешающий в антиномических кругах разум"10; знача мысль и мышление он был обусловлен "языковой матрицей" – той самой языковой сферой, исследование которой и привело к созданию общезначимой философии языка Александра Афанасьевича Потебни.
Все то, что с уклоном в сторону чисто психологического толкования проблемы сознательного и бессознательного , ознаменовало деятельность К. Г. Юнга, гораздо раньше его, а именно, в 60е годы девятнадцатого века стало предметом пристального научного внимания А. А. Потебни- ученого всю жизнь посвятившего созданию своей, теперь уже общеизвестной теории языка.
Если путь К. Г. Юнга, шедший в направлении от бессознательного к сознательному, выдвигал безусловность " языковой матрицы" , то путь А. А. Потебни к тому же сам шел в направлении противном от этого. Считая, что слово нужно " для того, чтобы узнать человеку, что происходит в нем самом. . . ", а язык "есть средство понимать себя" . А. А. Потебня, идя от слова к душевой жизни, " отвергал все определения слова, рассматривавшие его как внеположные сознанию"11.
Испытав на себе влияние крупнейшего немецкого филолога Вильгельма фон Гумбольта, считавшего что " язык- есть не дело ( ergon), готовый продукт, а деятельность (energia), то есть самый процесс производства"12. Потебня именно это положение взял в основу своей концепции языка противопостав ее ходовой в ту пору теории А. Веселовского, рассматривавшего язык лишь как "способ выражения и сообщения готовой мысли" т. е. как готовый продукт" предназначенный для нужд общения.
Видя язык в его диалектической явленности, т. е. как процесс, в котором " слово в человеке вынуждается работой мысли" А. Потебня выдвинул собственную дефиницию, в силу которой " язык есть непрерывное усилие духа найти членораздельный звук для выражения мысли"13. Тем самым слово в его видении возникает в результате беспрерывных душевных усилий человека, высказать впечатления, получаемые им от взаимодействия с окружающей его действительностью.
Считая, что с помощью слова человек узнает то, что еще раньше существовало в его сознании"14Потебня слову придавал значение ориентира, точки координат, помогавшей первобытному человеку организовать и упорядочить свои восприятия. " Значение слова для мысли сводится к тому, что оно1. объединяет чувственный образ; 2. обуславливает его сознание"15.
Именно поэтому слово для него является " способом объективации мысли", и, участвуя в образовании понятия, становится неотъемлемым условием в конституировании сознания. Организуя представления, слово оказывалось инструментом, помогавшим человеку овладеть новыми данными опыта и в силу этого становилось главным орудием познания Природы и Мира.
Но т. к. жизнь слова находит свое истинное назначение только в процессе своего употребления, т. е. своего участия в языке, или в словесном мышлении, то, обозначив слово как " способ объeктивации мысли" А. А. Потебня язык определил как " способ объективации слова в мышлении", связав тем самым оба процесса- и словообразование и словоупотребление- единством неразрывной, взаимообусловленной мыслительной деяьтельности.
В таком контексте, установленная К. Г. Юнгом роль " языковой матрицы" в учреждении сознания, находит свое полное обоснование в лингвистической системе А. А. Потебни, что через комплиментарность двух научных дициплин утверждает универсальность и объективность рассматриваемого явления.
Обозначив словообразование и словоупотребление двумя взаимообусловленными и взаимосвязанными процессами, определимыми действием мысли в слове и слова в языке, перед А. А. Потебней со всей неизбежностью встала потребность установления состава слова. В этом смысле, если словообразивание диктовало необходимость " найти членораздельный звук для выражения мысли" то состав слова определила связь между звуковой формой и значением. Результатом этого исследования явилась дефиниция, в силу которой- "Первоначально всякое слово состоит из трех элементов: единства членораздельных звуков, т. е. из внешнего знака значения; представлениая или внутреннего знака значения, и – самого значения"16.
Будучи познавательно заданными и обусловленными стремлением и максимальному соответствию звуковой формы и значения, слова по своему внутреннему составу оказались разделенными на две группы: слова-термины и слова-символы. Их различие определяла функция внутреннего знака значения или представление, которое в слове-термине оказывалось почти полностью утерянным, и в нем значение непосредственно вытекало из звуковой формы, что и делало его употребимым в научном дискурсе.
Состав слова, в котором внутренний знак значения, или " представление" приобретает превалирующую функцию, т. к. выстраивает целое значение так, что раздвигает его смысловую и семантическую потенцию до многократных вариантов, А. А. Потебня назвал "словом-символом" , сведя область его применения к поэтическим дискурсам и к художественной прозе.
Эти выводы Потебни нашли свое подтверждение в семантических исследованиях О. М. Фрейденберг, которая на материале древнегреческой литературы показала, что нарождающиеся в ней понятия возникали в виде метафор- " этого образа в функции понятия и понятия в виде образа"17. Также как и в слове-символе: семантическая многозначность метафоры проистекала из принципа переносности, которым конкретность единичного переводилась в многократную вариантность обобщающего смысла.
Как видно, и в слове-символе и в понятии- метафоре, переносность, перенимая функцию внутреннего знака значения, становится той самой причиной, которая, запуская в ход движение идущее от причины к следствию, приводит к нужному значению. Это и в слово-символ и в понятие-метафору вносило тот самый внутренний динамизм, который будучи обусловлен движением, идущим от причины к следствию указывал на рефлексию активных форм времени и его хода, которое по Н. А. Козыреву "существует всегда, но проявляется оно в причинных связах"18.
Следовал вывод, что переход от мифологических или акаузальных форм мышления к понятийным или каузальным был обусловлен процессом познания, менявшим восприятие действительности так, что все более утрачивая свой первобытный синкретизм, оно все сильнее проникалось подвижностью тех нескончаемых перемен, которые в мир входят через время. Это и обусловило позицию понятия, которое по О. М. Фрейденберг "начавшись в античности как высшая форма мышления в формальном логизме может закончиться как низшая"19.
Второй аспект жизни слова, связываемый А. А. Потебней со словоупотреблением т. е. с жизнью слова в языке, представлял собой применение слова к новым данным опыта и значил объективацию слова в мышлении. В ходе этого процесса возникало новое слово или слово с новым значением.
Назвав этот процесс " познавательной апперцепцией" , А. А. Потебня и словообразование как действие мысли в слове и словоупотребление как жизнь слова в языке или мышлении отводил к процессу познания. Так как " подобное воспринимается подобным" и " подобное познается подобным" то сущностью " познавательной апперцепции" и стало опознание еще неизвестного с помощью уже известного.
" При помощи слова совершается познание. Познание есть приведение в связь два комплекса мышления: еще не познанного ( Б) и ранее познанного ( А), сравнение А и Б при помощи общего для них признака "а", взятого из А"20. В ходе этого процесса, когда слово обозначает- называет новые данные опыта или действительности и рождается новое слово или новая семантика. Именно поэтому словоупотреблению как наиболее важной части словесного мышления, А. А. Потебня и отводил превалирующее место в своей языковой системе.
Данность, в силу которой мысль телеологически определяет природу слова автоматически определяла и его познавательную функцию, что будет высказано Потебней в следующей формулировке: " Действие мысли в возникающем слове есть сравнение двух мыслительных комплексов: вновь познаваемого X и прежде познанного А, посредством представления "а", взятого как tertium comparationis"21. Как видно и "действие мысли в возникающем слове " и " познавательная апперцепция" или процесс познания оказывались в сущности процессами эквивалентными. В силу этого, как заключил Потебня, любой дискурс , содержащий в себе слово, также становится познавательно заданным и познавательно определимым- и миф, и религия, и искусство, и поэзия и наука. Это, однако, всю область лингвистики вплотную подвигало к проблемам Теории познания, и, в особенности, к той ее части, которая рассматривала вопрос отношения мысли и действительности. Показав, что и действие мысли в возникающем слове и "познавательная апперцепция", то есть акт познания, являются в сущности одним и тем же процессом, Потебня с помощью аргументов, почерпнутых им из лингвистики нашел ответ на столь дебатируемый философский вопрос. Он показал, в сущности, что единственно возможное решение именуемой проблематики может быть дано только через языкознание.
Если выразить графически структуру вышеназванных процессов- познания, действия мысли в возникающем слове, и состава слова, то их тождественность проступит с убедительной наглядностью.
где А-уже познанное; X – еще не познанное и "а"- общий и для одного и для другого элемент ( сравнения) взятый из А. С- это бесконечно меняющаяся действительность.
Если сравнить эту схему с графическим изображением формулы "пи" Эвклида
где а- меньшее; б-большее; и Ц- целое.
То станет очевидным их графическое тождество. Обозначив свою формулу отношением, в котором " целое так относится к большему, как большее относится к меньшему", Эвклид в нем обнаружил единый сруктуротворный принцип, содержащийся в самой природе и одинаково проявляющийся в любой организованности. Так как заключенное в ней взаимодействие частного и общего, составляет суть и моральной и эстетической категорий, то этим число обозначаемых ею функций возрастает до неопределимого но вероятного множества.
Тождество познавательного, словообразовательного, структуротворного, морального, эстетического и религиозного, проистекающее из открытий, сделанных двумя разными учеными, жившими во времени, разделенном двухтысячелетним интервалом, тем самым подтверждает объективную действенность этого универсального отношения, названного Леонардо да Винчи "золотым". Однако заключенное в ней взаимодействие частного и общего, познанного и познаваемого образует ту самую причинно-следственную связь, которая возникает под действием общего для одного и для другого элемента "а", представляющего область сравнения. Поскольку в причинных связях проявляется активное время и его ход - "следствие всегда находится в будущем по отношению к причине, которая всегда в прошлом по отношению к следствию"22-, то очевиден вывод, что в пропорции "пи" тождественной с принципом познания и словообразования заложен тот единый и универсальный закон структурообразования, в котором находит рефлексию то свойство активного времени, которым оно "может участвовать в организации субстанции".
Кроме того, коль скоро "Время втекает в систему через причину к следствию"23то это значит что любая система вообще и любая структура конкретно своей нерасторжимой причинностью являют собою рефлексию активного времени- его созидательных свойств.
Также и слово, которое в лингвистической системе А. А. Потебни, будучи объективацией мысли и возникая под действием мысли и действительности в своем составе выявляет ту же причинно-следственную связь, которая возникает при взаимодействия звуковой формы- внутреннего знака значения ( представления)- и самого значения.
Однако, путь от причины к следствию есть не только ход времени, но и путь мысли и в применении к слову это значит что время через мысль входит в слово структурным элементом.
Сознание, которое в системе А. А. Потебни "невозможно без суждения" т. е. понятия, и которое в системе К. Г. Юнга невозможно "без матрицы языка", делает слово своим конституционным условием. Тогда все то, что составляет телеологию слова и языка в равной степени может относится и к телеологии сознания, и, тогда, если время через мысль входит в слово структурным элементом, то это значит, что сознание представляет собой рефлексию времени в психоментальном, или духовном содержании особи. В той же мере , в какой жизнь слова обусловлена деятельностью определимой взаимодействием мысли и действительности, и жизнь сознания обусловлена тем же самым. Именно это и делает сознание непременным условием индивидуации- обособления единичного от общего.
Отношение к слову и языку как к хранилищам времени, высказанное в поэзии известного ирландского поэта Вистана Хью Одена написавшего:
Время, которое не лелеет
Храбрах и невинных
И быстро хладеет к физической красоте,
Боготворит язык и -
Прощает всех, кто им живет.
Прощает трусость, тщеславие
И на гловы ихние
Лавровый венок кладет.
будет подхвачено русским поэтом Иосифом Бродским, который в своих интервью неоднократно высказывался о времени. Его тезис, что "Время -это измерение которым Бог пытается обозначить свое существование"24в соотношении с оденским восприятием слова как хранилища времени, неожиданным образом окажется соотнесенным с библейским: " Вначале было слово, и слово было у Бога и слово было Бог".
Если время чрез мысль входит в систему, обусловливая ее организованность (" Время может участвовать в организации субстанции" ) , что скрупулезным образом и в системе убедительной и научно обоснованной аргументации прослежено в рассматриваемых здесь трудах Н. А. Козырева, А. А. Потебни и О. М. Фрейденберг, - то со всей непреложностью следует вывод, что время вносит в мир метафизические свойства, подтверждая тем самым позицию античных философов, которые считали что мир одновременно материалистически- идеалистичен и идеалистически- материалистичен. Возрение не только полностью соответствующее антиномической природе всего сущего, но и ее телеологически обосновывающее.
Подводя итоги своей универсальной философии языка и лингвистической системы, А. А. Потебня высказал убеждение, что наука объективирует то, что в конкретно-чувственной форме уже объективировало искусство и что наука , тем самым, есть высшая стадия объективации действительности. Если согласитсья с этим утвержедением, то неизбежен вывод, что Темпорологическая теория Н. А. Козырева, теория языка А. А. Потебни и семантическая теория возникновения художественного мышления О. М. Фрейденберг, каждая в рамках своей автономной научной области и все они вместе объективируют наличие метафизических свойств мира, входящих в него через время.
Поэтому, в свете того знания, которое в науку внесла темпорологическая теория Н. А. Козырева, всякая идеология, которая в своей системе не учитывает фактор времени, может считаться безнадежно ущербной. Тем не менее к началу 20-го века мир – " захлеснутый волной моды на материализм и эмпиризм начинает все более склоняться к сугубо материалистическому мировоззрению , воплощенному в теории К. Маркса и его словах. " Философы лишь различным образом объясняли мир, дело заключается в том, чтобы изменить его"25. Это означало, что не Время, а человек становился двигателем мировых событий- роль до этого принадлежавшая только Богу.
Тем самым идеология, перестав быть синтезом всего накопленного доселе знания, становилась орудием вмешательства в миропорядок, подверженный действию постоянных перемен, входящих в него через время, и для того, чтобы его изменить, мир в новом толковании принудительно нужно бьло представить одномернно- пространственным, замкнутым и статичным. Все разнообразие и богатство, вся его непредскузуемость, входящие в него через время, его событийность и динамизм, оказывались за пределами идеологически очерченного пространства, его насильственной идеологической проекции, втискивающей " антиномическую природу всего сущего" в прокутство ложе утиллитарной однозначности. Естественным следствием этого , как неизбежный императив существования, явилось насилие; на Востоке оно проявлялось в общей лагеризации жизни, в уравненном коллективизме превобытной бесклассовости, в репрессивных методах управления, напоминающих методы инквизиции. В силу этого начинает возрастать роль тайных служб, само действие которых вносит в жизнь общества механизмы скрытой гражданской войны. Творческие, созидательные потенции общества одступают перед натиском энтропийных сил.
В том же идеологичексом ключе к середине сороковых и к началу пятидесятых годов XX века на Западе "начала формироваться своеобразная совокупность идей мировоззренического характера. Внутри этой совокупности можно выделить три основных компонента: деконструвистскую философию языка, социальную теорию Маркса и психологическую теорию Фрейда. Будучи объединены, эти три теории предлагают нам всестороннее объяснение некоторых ключевых сфер реальности"26.
Деконструвистская теория языка как "наиболее универсальная", третируя слово, язык и словесные явления как " замкнутую в себе систему, не допускающую выхода за пределы установленного круга постоянно меняющих свой объект обозначений"27, становится теорией прямо противопоставленной лингвистической системе А. А. Потебни и его философии языка, в которой слово, язык и словесные образования трактуются как нескончаемый процесс , как деятельность обусловленная взаимодействием мысли и действительности. Будучи производным духовно- мыслительного напряжения, творческого и волевого акта, слово и язык в новом толковании подменяются идеей готового, застывшего и семантически неменяемого знака, вовлеченного в нескончаемый круг "механистических соединений". Тогда все три теории, включенные в состав именуемой идеологии, оказывались окруженными «своего рода защитным полем, непроницаемым для любого рода критики"28. Это, автоматически исключало всякую попытку их научного истолкования, если исходить из данной А. А. Потебней дефиниции науки как «критики плюс анализа». . В таком значении " теория" перестает трактоваться в соотвестствии с уже сложившейся во времени семантикой этого слова, несущей значение теоретически, а не эмпирически обоснованного научного наблюдения и приобретает значение архетипа или синкретического знака, подобного тотему.
"Она подразумевает, что кроме современной, никакая другая, прошлая теория не достойна этого имени, а также то, что совремненная теория , в некотором роде, являет собой квинтэссенцию всего теоретического"29.
Будучи прямым производным деконструвистской философии языка эта теория названная "постмодернистской", и взятая за образец "теоретической теории", начинает утверждать отрицание именно того телеологически заданного познавательного свойства, которое по А. А. Потебне имеет все что в себе содержит слово.
Устранив функцию автора как определяющую в построении любой структуры- и художественной и научной- постмодернизм оказался весьма пригодной теорией "для того, чтобы приспособить наше мировоззрение к современной научной идеологии, которая состоит в восприятии мира как сложного набора механизмов и их соединении " .
Поэтому равно как на Востоке так и на Западе идеология становится не производным познавательного процесса, устанавливающего картину мира, а наоборот- сводом правил, налагающих каким образом следует относиться к окружающей действительности. Тем самым не только в частности, но и вообще, объективная реальность начинает принудительно втискиваться в прокутство ложе на силу составленного постмодернистского катехизиса. Подобно тому как постмодернистская теория подчиняет себе "всю область научного знания " , так и точные науки, в которых " утерянно различие между причиной и следствием" становятся аванпостом актуального научного "мэйнстрима". Вопреки темпорологическим открытиям Н. А. Козырева, доказавшим, что объективный мир детерминирован временем, и материалистическая и постмодернистская теория в равной мере пытаются втиснуть этот мир в замкнутое пространство своей идеологической обозримости, и, отрицая его причинную обусловленность, противопоставяют ему антикаузальный мир механики. Типичным примером такого богоуподобленного возвлечивания возможностей техно-механической науки, пренебрегающей фактом, что " причинность является важнейшим свойством этого мира", явились открытия Николы Теслы, в эксперименте продемонстрировавшие лишь огромную разрушательную мощь. Привлекательность этих наук, обусловившая их воздвижение на 'пъедестал мировой науки, заключалась как раз в их предвидимости, заложенной на их антикаузальности. Проведенные О. М. Фрейденберг исследования, однако, показали, что антикаузльность, равная суммарности мифологического мышления, в ходе развития, устанавливающего новые контексты, может оказаться мышлением обывательским.
Вот почему Эрнст Мах увлеченный заложенной в точных науках предвидимостью, построил концепцию мира, в которй получилась его пародоксальная философия, противоречащая действительности и показавшая этим неполноценность принципов точных наук"31. Тем не менее именно она стала идеологическим вектором техногенной цивилизации и ее производного- виртуальной действительности.
Ее высшим достижением стала общая компьютеризация, которая вытеснив слово и язык и сведши их функцию к придаточной по отношению к техногенному окружению, обусловила повсеместно наблюдаемое явление умственного отставания, особенно выраженное у детей- факт, установленный израильским ученым Акерманом в ходе четырехлетнего исследования.
Устранив из жизни тот самый метафизический план, который входит в мир через слово- это хранилище времени, и которое является единственным и безусловным условием мышления, сознания и интеграции на общественном уровне, именуемая идеология и ее производное – техногенная цивилизация- явились генераторами разных насильственных вторжений в упорядоченую и строго-каузальную систему мира и природы, обусловив тем самым разные проявления энтропийности в виде планетарных катастроф: тайфунов, ураганов, землетрясений и цунами, экстремальных климатических аномалий исчезнования циклической смены времен года, усилению ультравиолеттового излучения производящего повсеместные пожары в летнем периоде, суши, наводнения, и др.
Коль скоро слово и язык являются несомненным условием сознания, то будучи поставлены в позицию придаточности по отношению к техногенному миру, они эту функцию теряют. В силу этого возникают условия, которые возвращают человечество к тем первобытным истокам. когда по К. Г. Юнгу и по О. М. Фрейденберг складывались те самые архетипы в которых воплотилось содержание "коллективного бессознательного". Имея в руках огромный арсенал изощренных техннических средств, такое человечество, лишенное сознания и морального императива, становится потенциально все более опасным.
Возможно именно это и имелось ввиду в самой древней книге Бытия- Библии, в которой мир без слова и без времени назван Апокалипсисом- концом всего сущего.
Стоило бы, поэтому, пока еще не поздно, обратиться к знаменательным словам русского ученого- астрофизика Н. А. Козырева, сказавшего еще в середине прошлого века: " Наблюдая звезды на небе, мы видим не проявление разрушительных сил природы, а проявление ее творческих сил, входящих в мир через время"32.
(Глава из книги "Время в пъесе А. П. Чехова "Вишневый сад" )
Литература:
6 К. Г. Юнг: Об архетипах коллективного бессознательного " стр. 77. В кигк: К. Г. Юнг ; Мишель Фуко : "Матрица безумия". Алгоритм. М. 2007
7 Там же стр. 8?.
8 Там же стр. 9-.
9 Там же стр. 101.
10 Там же стр. 101.
11 В. М. Энгельгардт: Феноменология и теория словесности. НЛО, М. , 2005, стр. 63.
12 Там же стр. 63.
13 Там же стр. 101.
14 Там же. Мысль и язык. Стр. 167
15 Там же. Мысль и язык. Стр. 167
16 Там же стр. 72.
17 О. М. Фрейденберг: Миф и литература древности. Метафора. стр. 167.
18 Н. А. Козырев. Избранные труды. Издание Ленинградского университета, Ленинград. Человек и природа. Стр. 405.
19О. М. Фрейденберг: Миф и литература древности. Стр. 19.
20 В. М. Энгельгардт: Феноменология и теория словесности. НЛО, М. , 2005, стр. 104.
21 Там же стр. 107.
24 Бродский Иосиф: Интервью. М. , 2009.
25 К. Маркс; Сочинения.