© А.А.Силин

Подобная идущая от Канта постановка вопроса типа "или - или" предполагает чёткое отделение объекта от наблюдающего субъекта. Объект воспринимается субъектом в виде явлений (феноменов), которые, в свою очередь, поддаются рассудочной интерпретации с помощью категорий и понятий, данных сознанием (ноуменов). Адекватно ли тогда познание природы "таковой, как она есть". Да, отвечали основоположники классического естествознания, но при условии, что оно проверяется опытом, который и есть высший критерий истины. В этом плане ноумены как продукты сознания вторичны по отношению к феноменам реальности, прямо воплощённым в опытах. Иными словами ноумены могут изменяться по мере углубления наших представлений о мире. Чем же в таком случае является время?

Ньютон представлял себе научную картину мира как мировую арену с её пространством и временем, на которой и происходят все события. Поэтому время было для него тем же событийным феноменом, более того абсолютом, данным нам в ощущении раз и навсегда в виде равномерно текущей длительности как таковой. Типичным проявлением движения в ньютоновской механике считалось изначально установленное самим Господом обращение планет вокруг Солнца, которое можно было рассчитать с большой точностью как для прошлого, так и для будущего. Это означало, что время не только абсолютно, но и обратимо. А обратимость времени означала, в свою очередь, отсутствие в уравнениях механики какой-либо неопределённости. В итоге классический мир Ньютона- Спинозы, в котором "Ничто не ново под Луною", оказывался по существу застывшим во времени, но зато считался вполне познаваемым.

Кант был первым из выдающихся философов, который серьёзно усомнился в способности разума познать окружающий мир "таким, как он есть". Став на такую позицию, он отделил субъект от объекта глухой стеной их взаимной отчуждённости. По одну сторону находился таинственный мир "Вещей в себе", непознаваемый в принципе. По другую сторону - созерцающий дух, который способен лишь вступать в чувственный контакт с феноменами этого мира, интерпретируя их по-своему с помощью ноуменов как априорных категорий, установленных самим разумом. Отсюда следует и кантовское понятие времени как формы чувственного созерцания, то есть типичного ноумена.

С позиций диалектического материализма, стихийно разделяемой многими натуралистами, время, потеряв, особенно после появления теории относительности (ТО), свой абсолютный статус, по-прежнему считается наряду с пространством формой существования материи, а следовательно, существует объективно, то есть независимо от наблюдателя-человека. Очевидно, что подобная позиция требует с необходимостью сведения сознания как вторичного по отношению к материи феномена к тем же материальным процессам. В противном случае сознание или дух оказываются вообще зависшими где-то за пределами картины мира. Между тем, все попытки редуцировать явление жизни, не говоря уже о сознании, к материальным процессам оказываются на сегодня тщетными, несмотря на гигантские успехи молекулярной биологии и биохимии [1, 2]. С другой стороны, признавая сознание как производное от материи, диамат почему-то весьма подозрительно относится к сращиванию наблюдателя с наблюдаемым, проявившемуся особенно наглядно в квантовой механике, усматривая здесь пресловутую дань идеализму и подчёркивая тем самым пропасть между субъектом и объектом. Обратной стороной той же медали служит странный парадокс возникший с периода становления классического естествознания. С одной стороны, человек признаётся неразрывной частью природы её плотью от плоти. С другой стороны, познание природы "такой как она есть" требует почему-то изгнания из естествознания субъективного начала, то есть всего человеческого. На подобной позиции стояли уже в ХХ-м веке М.Планк и А.Эйнштейн.

Именно такой традиционный подход породил появление большого количества работ, посвящённых изучению "феномена времени" (ФВ) как такового [3, 4]. Отметим в связи с этим некоторые обстоятельства, имеющие прямое отношение к нашей теме. Основой изучения ФВ стало понятие физического времени, характеризующегося прежде всего регулярностью его хода. Экспериментальной базой такого понятия стали все более точные колебательные процессы, идущие практически без трения. Это позволило создать эталоны времени в виде, например, атомных часов. То, введя предельную для любых процессов скорость их протекания в виде v<c, где с - скорость света в пустоте, определила таким образом верхний предел применения понятия времени вообще. Она же установила и нижний предел в результате открытия феномена замедления любых процессов, в том числе и хода часов, по мере роста гравитационного потенциала. В результате ход времени практически прекращается, например, в "чёрных дырах", где подобный потенциал достигает чудовищных величин. Конечность скорости протекания любых процессов позволили Н.Козыреву создать концепцию причинной механики, где превращение причины в следствие также конечно и сопровождается выделением энтропии, то есть возможно только в необратимом времени [5].

Появление квантовой механики дало солидный повод сводить познание объекта к его взаимодействию с субъектом. Реальность становилась для натуралиста только тем, что он в состоянии вначале вообразить, а затем проверить гипотезу опытом. Проблема сводилась к тому, исчерпывает ли подобный метод реальность или он оставляет за пределами науки нечто, равносильное кантовской "Вещи в себе". Опираясь на ТО, Г.Вейль пришёл к парадоксальному выводу, что прямое чувственное восприятие хоть и субъективно, но зато однозначно и абсолютно. И наоборот, объективный мир науки неизбежно относителен. Кто жаждет абсолюта, должен принять субъективность, то есть в придачу "Я", для которого вещь существует; кто устремляется к объективному, не может избежать проблемы относительности, заключает Вейль [6]. Другими словами, только воссоединение субъекта с объектом может претендовать на полноту истины, чего по существу и добивается наука. Подобный подход, родившийся в стане крупнейших натуралистов, означал прорыв мысли к новой модели бытия, где материя и сознание как идеальная реальность сосуществуют в единстве. На этой же основе А.Уайтхедом [7] и А.Лосевым [8] одновременно и независимо была разработана диалектическая концепция познания. Философы - материалисты усматривают тут полное, по их мнению отрицание объективности времени. Проблема однако состоит в ином, допустимо ли отрывать мир от познающего его разума, претендуя на полноту истины?

Нетрудно заметить, что понимание природы времени естествоиспытателями базировались не только на признании объективности мира, но и на прочно укоренившемся в физике классическом представлении о статичности мира. В самом деле, альфой и омегой физики оставалась вплоть до нашего века неизменность таких фундаментальных понятий, как протон, нейтрон, электрон, а также мировых констант, определяющих космологический принцип. Мало того, подобная неизменность основ природной данности служит и сегодня общей базой, на которой покоится технологический фундамент цивилизации. Это означает, что принимая мировую данность такой как она есть и пребывала, по-видимому, уже миллиарды лет, учёные с нарастающим успехом отвечали на вопрос "Почему?" При этом они демонстративно игнорировали вопрос "Зачем? ", видя в нём опасный подвох и благоразумно оставляя его со времён XVII века метафизикам и религиозным деятелям. Тем самым признавалось ньютоновское понимание времени и пространства как неизменных самодовлеющих абсолютов, данных нам в опыте

Случившиеся почти одновременно в середине прошлого столетия два эпохальных события вызвали в естествознании настоящий переполох. С одной стороны, Второе начало термодинамики предсказывало Вселенной неизбежную деградацию и "Тепловую смерть". С другой стороны, теория происхождения видов Ч.Дарвина раскрыла поразительную способность живой материи к эволюции от простого к сложному. И в том, и в другом случае время обретало направленность, игнорируемую уравнениями классической механики. Непонятно было только, в какую сторону летит "стрела времени", то ли к увяданию и хаосу, то ли наоборот, к появлению всё более сложных и упорядоченных структур. Обнаруженная уже в нашем веке Э.Хабблом разбегание галактик привело к почти общепризнанной сегодня теории расширяющейся Вселенной (ТРВ). Согласно ей наблюдаемый нами мир неуклонно расширяется и охлаждается после взрыва чудовищно нагретого "Огненного шара" случившегося примерно 10 - 20 млрд лет назад [10]. Похоже, что физики-теоретики едины во мнении, что ход мирового времени начался с момента Большого взрыва или даже чуть раньше на стадии так называемой инфляции [11]. Ускорялся ли далее этот ход, учитывая, что плотность чудовищно сжатой материи энергии с этого момента падала всё сильнее? Ответ на этот вопрос, по-видимому, невозможен в принципе. Ведь для этого необходимо, во-первых, наличие наблюдателя с часами за пределами Вселенной, а во-вторых, контакт с этим наблюдателем. В итоге изменение хода мирового времени теряет по существу физический смысл, а потому не учитывается в уравнениях ТРВ. Скорее можно говорить о неоднородном вселенском пространстве- времени, метрика которого (или его кривизна) определяется локальной плотностью материи- энергии, меняющейся, по всей видимости, в широких пределах [12].

При этом сконцентрированный изначально в "Шаре" вселенский энергетический потенциал ("свободная энергия") постепенно рассеивается в энтропию и трансформируется в потенциальную энергию гравитационных полей. Но наряду с этим прослеживается усложнение материальных структур от всё более сложных атомов до звёзд и галактик, (в настоящее время астрономы наблюдают уже суперкластеры, состоящие из миллионов галактик [12]) и от живой клетки до появления организмов, а затем и разумных существ. Введённое А.Эддингтоном понятие "стрелы времени", символизирующее его необратимость, означает таким образом единство двух противоположностей: наращивания сложности структур и систем, выражающегося в росте информации, и диссипации "свободной энергии", проявляющейся в увеличении энтропии [13]. Другими словами, порядок рождается из хаоса, как отметил "отец" нелинейной термодинамики И.Пригожин [9]. Подобное пред-ставление требует однако лишения энтропии функции меры хаоса (или порядка со знаком минус) и передачи этой функции информации [13]. (Традиционное приписывание энтропии как меры диссипации энергии этой дополнительной функции вызвано, по-видимому, историческим недоразумением, порождённым в конечном счёте тождеством, с точностью до знака, математических выражений, полученных Л.Больцманом при попытке раскрыть физическую природу энтропии, и авторами теории передачи информации, положенной в основу кибернетики [13]). Так или иначе, ТРВ придала идее развития с её необратимым временем вселенский статус. Это, в свою очередь потребовало не только от биологов, но и от космофизиков создания единой концепции развития, равно как и пересмотра соответствующих философских представлений.

Теория сквозной эволюции материи, включающая стадии геогенеза, биогенеза, психогенеза и, наконец, ноогенеза, была предложена Тейяром де Шарденом [14]. В философском плане она опиралась по существу на далеко обогнавшую свой век концепцию Гегеля, где время впервые стало прямым выражением становления и развития, воплощения живого движения и прогресса, пробуждения из небытия в бытие. "Не во времени всё возникает и переходит, а само время есть становление, возникновение и прохождение" [3]. Так в исторической цепи познания появилось новое звено: время есть само бытие в его движении и развитии. Неуклонное накопление сложности материальных структур органически сочетается у Тейяра с ростом их психической энергии. Французский мыслитель рассматривает бытие по существу диалектически как единый поток развития космоса от простого к сложному, где физическое и психическое органически слиты и неразделимы. Стадии преджизни, жизни и грядущей сверхжизни означают тут всё более определённую космологическую роль психизма, когда наиболее сложное из творений природы - человек берёт наконец штурвал эволюции в свои руки, действуя от имени той же природы. Подобных воззрений придерживался и В.Вернадский, считая ноосферу тем природным феноменом, который проявит себя со временем как космическая сила развития [15].

Во всём этом мы видим диаметральную противоположность стихийному материализму натуралистов. Во-первых, непризнаваемый ими как идеальная реальность психизм, достигший в человеке уровня самоосознания бытия находится здесь в состоянии дополнительности с материальной реальностью, хотя отнюдь не сводится к ней. Во-вторых, человек оказывается не мимолётным явлением, способным в лучшем случае познать породившую его природу в степени, необходимой лишь для удовлетворения его эгоистических и преходящих нужд. Наоборот, он является естественным авангардом всего бытия, его активным началом и творцом. Мы усматриваем здесь возвращение к древнегреческому антропоцентризму, но уже не на наивной Птоломеевой основе, а на куда более прочном философском фундаменте единства сознания и материи. В итоге сохранившаяся до начала нашего века статическая картина мира, считавшаяся объективной, то есть бесчеловечной по существу, заменяется динамическим и антропоцентрическим представлением, в котором дух и материя находятся в органическом единстве. О движении естественнонаучной мысли в этом направлении свидетельствует хотя бы серьёзное обсуждение крупнейшими физиками так называемого антропного принципа в его явно телеологическом смысле [16]. И тогда оказывается, что ставший традиционным подход к понятию времени как очевидному феномену не выдерживает критики, как только статическая картина бытия заменяется динамической, то есть наблюдаемой реально.

Взаимосвязь всего со всем служит фундаментальным положением диалектики, символизирующим Цельность и неразрывность бытия в его развитии. Материализм, как правильно отмечает В.Хёсле, не в состоянии адекватно постичь формальную сторону развития, имеющую своё основание в субъекте. В самом деле, в подобной Цельности не может быть уже по определению ни формы, ни содержания, ни каких-либо законов, которые, будучи выделены, тут же нарушают эту Цельность. Всё обретает смысл лишь в процессе наблюдения, когда Цельность произвольно нарушается наблюдателем. Это давно поняли не только философы, но и физики. Какова истинная форма электрона, протона и нейтрона? Любой экспериментатор знает, что о "форме" здесь можно говорить лишь имея в виду используемый по их произволу прибор. В зависимости от него луч света, например, выглядит или как поток частиц-фотонов, или как пакет электромагнитных волн. Форма, говоря иначе, всегда субъективна, поскольку зависит от воли наблюдателя. Чем является свет до тех пор, пока он не зафиксирован прибором, задаёт вопрос один из крупнейших теоретиков Д.Уиллер. Ответ состоит в том, что само понятие форма, а вместе с тем и сам вопрос обретают смысл, когда из неразрывного Целого искусственно вырывается некий фрагмент, движущийся и изменяющийся в пространстве-времени. И тогда, обнажив связи этого фрагмента с Целым, мы постигаем не только фрагмент, но и само Целое - путь, по которому победоносно двигалось естествознание на протяжении четырёх столетий.

Философская основа подобных представлений нисходит к Аристотелю, завязавшему в один узел категории формы и содержания вместе с введёнными им понятиями потенция и дюнамис. Первое из них характеризует возможность появления нового из косной материи, второе - присущее сознанию стремление реализовать такую потенцию в виде новых форм. В итоге развитие, по Аристотелю, означает не появление чего-то нового фактически из ничего, а превращение возможности в действительность как результата взаимодействия творчески активного сознания с дремлющей в своём бесконечном многообразии материей, приобретающей таким образом конкретную форму. Вместе с формой материальные тела обретают как таковые способность двигаться и изменяться во времени и пространстве, которые, в свою очередь, неотделимы от них и немыслимы без них [17]. На поразительную аналогию концепции превращения возможного в действительное с фундаментальным подходом квантовой механики впервые указал В.Гейзенберг [18]. Добавим к этому, что понятие квант действия впрямую демонстрирует неразрывность материи и времени.

Незыблемый, казалось бы, ход времени, измеряемый вначале благодаря вращению Земли, а затем с помощью часов, всё чаще оказывался несовместимым с психологическим чувством времени. Ещё Блаженный Августин (IV-V вв. н. э.), по-видимому, впервые отметил парадоксальную особенность сознания различать и сопрягать прошлое, настоящее и будущее, легко оперируя таким образом во всех временных регистрах. Подобные временные перелёты с бесконечной скоростью недоступны, как мы твёрдо знаем сегодня, материальным структурам. Противное означало бы нарушение закона сохранения энергии, принципа причинности и реальность фантастической "Машины времени". Однако такие операции вполне реальны и естественны для идеальной реальности в виде нашего сознания, манипулирующего лишь безинерционными потоками информации. Уже в нашем веке А.Бергсон, введя дление как внутреннее время сознания, дополнительное к физическому [19], открыл по-видимому, подобно Колумбу, совсем не то, что он предполагал. Дело в том, что дление не только способно и впрямь оперировать сразу во всех временных регистрах, нарушая хронологичность, но и лишено какой-либо регулярности хода, то есть вообще не обладает характерными признаками времени. Вывод, подтверждаемый практикой, состоит в том, что сознание, как идеальная реальность, не проявляет себя в каком-то особом времени, а скорее, отрицает в своих операциях саму идею времени вообще. Иными словами, сознание, будучи идеальной реальностью, оказывается вневременной сущностью. (Бергсоново дление можно рассматривать, с этой точки зрения, как мнимую часть комплексного числа, характеризующую так называемое психологическое время).

Подобный подход позволяет не только расширить представление о времени, но и проникнуть в великую тайну смерти и бессмертия. Вспомним, что сознание означает для нас и понимание собственной неотвратимой кончины, неведомое бессознательным тварям. Но осознав свой неизбежный срок в этом мире, человек не только не подчиняется довлеющему над ним року, а, наоборот, получает реальную возможность выйти за рамки этого срока и даже вообще за пределы времени, сбросив его оковы и обретая бессмертие. Мы отнюдь не имеем здесь в виду какую-либо броскую философскую гиперболу или красивый полёт воображения, позволяющий благодаря памяти вольготно перемещаться из настоящего в прошлое или будущее, строя воздушные замки. Сегодня мы в состоянии научно обосновать и подтвердить экспериментально реальное расширение временных рамок Личности до любых пределов, означающее её практическое бессмертие как сознательного существа. К подобному выводу приходит по существу и Бергсон, когда он пишет о способности живого существа освободиться от "ритма потока вещей", всё лучше удерживая прошлое, дабы оказывать всё большее влияние на будущее [19].

Главным аргументом в пользу такого представления служит, на наш взгляд, столь же бесспорное, сколь и поразительное свойство сознания - непрерывное ускорение хода нашей цивилизации, ставшее в течение последних столетий всё более мощным и очевидным. Для внешнего наблюдателя подобный феномен подтверждается объективно как появлением всё более сложных и масштабных структур, так и невиданно быстрым, по кос мическим меркам, наращиванием потока собственного излучения Земли, особенно в инфракрасном и радио диапазонах. Количество энергии, потребляемое, точнее рассеиваемое цивилизацией, пропорционально её уровню сложности как диссипативной структуры, а, следовательно, и степени её неустойчивости [20]. В результате непрерывное развитие человечества есть с одной стороны постоянное усложнение его технологической базы и социальной структуры, а с другой - не менее интенсивное рассеяние поглощаемой "свободной энергии", затрачиваемой на формирование и питание всё более сложных систем. Процесс един в своей основе и идёт, как уже говорилось, с нарастающим ускорением.

В итоге по крайней мере два фундаментальных свойства сознания - выбор цели и всё более ускоренное движение к ней, - ставят человека в принципиально новые по сравнению с косной и движущейся по инерции природой, временные рамки. И тогда субъективное ощущение замедления физического хода времени, то есть фактическое удлинение срока сознательной жизни, приобретает вполне реальное значение. Пропуская через Я всё более интенсивные потоки информации, человек, по всей видимости, выходит за пределы отпущенного ему природой "биологического времени", обогащая жизнь событиями и впечатлениями и успевая за час то, на что ещё недавно уходил день, а то и год. Всё человечество всколыхнулось от гордости и восхищения, когда Юрий Гагарин облетел земной шар менее чем за полтора часа. Не есть ли это первый глоток того волшебного эликсира бессмертия, о котором тысячелетиями мечтали люди? Впрочем, и отлично знакомое всем нам ускорение хода "внутренних часов", которое чувствуется всё более отчётливо по мере насыщения событиями и впечатлениями, есть, возможно, то самое ощущение победы над всемогущим и беспощадным временем, обаяние всё большей свободы от него.

Не станем однако излишне романтизировать ситуацию, помня о противоречивой природе самого человека, отчётливо прослеживаемой на протяжении тысячелетий [21]. Имей наша цивилизация и впрямь какую-либо заветную и понятную цель, неумолимо нарастающий темп событий был как-то оправдан, поскольку нёс бы нас к ней всё быстрее. Увы, пресловутая разумность Homo sapiens находится, мягко говоря, под большим вопросом. События истекающего века парадоксально сочетают бесспорные успехи науки и технологии с двумя мировыми войнами, кошмарами ядерного шантажа и нависшей угрозой всеобщей экологической катастрофы. Всё это, как и многое другое, вызывает серьёзные сомнения в наличии у цивилизации какой-либо ясной, благостной и выполнимой цели. Скорее мы напоминаем тут бегуна с повязкой на глазах, упорно наращивающего свою прыть, не ведая, где и когда финиш. Но парадокс, отмеченный выше, сохраняется. Сознание вводит своего носителя с одной стороны в жёсткие временные рамки. С другой стороны, оно же позволяет произвольно расширить эти рамки, превращая человека во вневременное, то есть бессмертное существо. Проиллюстрируем парадокс типичными для цивилизации реалиями. Начнём с притчи С.Лема о двух молодых людях. Тела их, опутанные датчиками, помещены в своеобразные саркофаги. Тем не менее, оба героя живут в полном смысле слова. Один, сидя на берегу моря, наслаждается плеском волн и тёплым бризом, в то время как его тело уносится в звездолёте в глубины космоса. Второй герой с упоением открывает новые миры в этих глубинах, хотя тело его благополучно покоится в земной лаборатории... А вот и второй пример из того же Лема, развившего концепцию фантоматики. Голографическое кино позволяет уже сегодня внедрить человека в иллюзорное бытие в роли его активного участника.

Иллюзия остаётся иллюзией, брюзгливо возразят скептики, и скорее всего ошибутся. Вспомним, что уже сегодня взрослые и особенно дети проводят до трети свободного времени у телевизоров и компьютеров. И они не просто снисходительно наблюдают некую сказочную, мифическую, словом виртуальную страшилку. Нет, они искренне сопереживают ей, заражаясь её образами и той же вневременностью происходящего. Фактически мы уже сейчас живём в этой мнимой реальности, которая активно превращается в достоверность с тем большей убедительностью и быстротой, чем совершеннее техника и виртуознее мастерство современных магов и чародеев. Десятилетний ребёнок успевает теперь не только взглянуть на множество других стран и регионов планеты, причём с недоступных ранее точек (кино ИМАКС), но и побывать на Луне, Марсе и даже спутнике Юпитера. Сегодня пока ещё как бы глядя из иллюминатора, но уже завтра шагая по Луне как по Москве и тратя на это какие-то минуты... Короче, всё более активное вторжение в действительность виртуальной или параллельной реальности, при всей её противоречивости, есть в любом случае крупнейшая победа разума над временем и пространством. Победа, одерживаемая, вопреки многим прогнозам, не ценою чудовищного расхода энергии для достижения субсветовых скоростей, а вполне, так сказать, домашним способом, демонстрирующим тем не менее, как ни странно, вселенскую значимость человека. Эта значимость, в свою очередь, основана, как мы видели, на единстве сознания и материи, где пространственно-временная метрика оказывается формой одухотворения косной материи сознанием как креативной силы бытия.

Великие актёры и поэты умирают сегодня только для самых близких. Для миллионов поклонников они вечно живые, поскольку по-прежнему входят со своим искусством в наши дома и наши души. Правда, и тут нет добра без худа, поскольку живые "звёзды" нередко лишь притворяются таковыми, едва разевая рот перед беснующейся от восторга публикой, вполне одураченной фонограммой. Историческое прошлое оживает на наших глазах со всё большей убедительностью, хотя опять-таки нередко искажается и примитизируется на потребу пресыщенных обывателей. Патологическое смакование насилия и убийств в сценариях супертехнологического будущего опять-таки убеждает, при всей своей жестокости и цинизме, в постоянстве противоречивой природы человека. Так или иначе, феномен сознания, ускоряя и усложняя ход бытия, как бы взрывает пространственно-временную метрику изнутри, вырываясь на вневременной простор.

Итак, не вызывает ли буйный прогресс ЦРС локальное замедление хода времени? Ответ тут может дать только эксперимент. Для этого необходимо сначала установить универсальный критерий оценки ускорения событий. Таковым, как показывает опыт земной ЦРС, может служить прирост потребления ею "свободной энергии", возвращаемой в рассеянном виде в космическое пространство в инфракрасном диапазоне излучения. Речь идёт, другими словами, о нарастании потока энтропии как интегрального результата проявления феномена разума. Вспомним, что потоки теплового, равно как и других излучений космических структур, отличаются в подавляющем большинстве случаев исключительной стабильностью. Поэтому заметный прирост этих излучений в течение нескольких десятилетий, то есть за ничтожный по космическим меркам срок, следует рассматривать сам по себе как редчайший феномен. Такой прирост может быть выражен для внешнего наблюдателя по закону Стефана-Больцмана через приращение температуры объекта D Т₀ (t₀) за период наблюдения t_0. Ещё в прошлом веке подобное приращение было, по-видимому, пренебрежимо мало. Однако уже истекающий ХХ в. ознаменовался резким (не менее чем в четыре раза) нарастанием энергоёмкости ЦРС. Это привело ко вполне ощутимому приросту D Т_0. Исходя их этих соображений, гипотетическое замедление локального времени нашей ЦРС может быть обнаружено по прогрессирующему "голубому смещению" небесных тел, начиная с ближайших к нам [4]. Но даже если гипотеза не подтвердится, открытие заметно нарастающего по интенсивности потока инфракрасного излучения дальних космических объектов само по себе могло бы служить серьёзным доказательством существования ЦРС.

1. Вилли К.,.Детье В. Биология. "Мир", М., 1975
2. Кальвин М. Химическая эволюция. М., "Мир", 1971
3. Трубников Н.Н. Время человеческого бытия. "Наука", М., 1987.
4. Силин А.А. О природе времени. Вестник РАН, т.65, №2, 1995.
5. Козырев Н.А. Причинная или несимметричная механика в линейном приближении. Пулково, АН СССР, Главная астрономическая обсерватория, 1958.
6. Вейль Г.. Относительность. Эйнштейновский сборник, 1978-1979.
7. А.Н.Уайтхед. Избранные работы по философии. М., "Прогресс".
8. Лосев А.Ф. Бытиё. Имя. Космос. М., "Мысль", 1993.
9. Пригожин И.. От существующего к возникающему. "Наука", М,. 1985.
10. Вейнберг С. Первые три минуты. "Энергоиздат", М., 1981 г.
11. Guth A. Starting the Universe: the Big Bang and cosmic inflation. Bubbles, voids and bumps in time: the new cosmology. Edited by I.Cornell. Cambridge University, 1991.
12. Rubin V. Weighing the universe: dark matter and missing mass. (Там же).
13. Силин А.А. Концепция развития в современном естествознании. "Философские науки", №2, 1997.
14. Тейяр де Шарден. Феномен человека. "Наука", М., 1987.
15. Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста. "Наука", М.,1988.
16. Картер Б. Совпадение больших чисел и антропологический принцип. Сб. "Космология: теория и наблюдения".
17. Боголюбов А.С.. Античная философия. Изд. МГУ, 1985.
18. Гейзенберг В.. Физика и философия. Часть и целое."Наука",М.,1989.
19. Бергсон А. Длительность и одновременность, Петербург, 1923.
20. Силин А.А. Стабильна ли наша цивилизация? "Свободная мысль", №3, 1995.
21. Силин А.А. О разумном и иррациональном. "Вестник РАН", т.66, №10, 1996.
22. Февраль, 1999.