Русский Гуманитарный Интернет Университет. Библиотека учебной и научной литературы. www.i-u.ru.
© Н.В.Веселкова
Вместо введения: философские предпосылки
Время… Охватить его мысленным взором – почти то же самое, что раскрыть сущность бытия и ответить на вопрос о смысле жизни. Время – везде и во всем, но при попытке поймать его и дать определение неизменно утекает сквозь пальцы.
Безусловно, речь идет о мощнейшей философской величине, полноправно занимающей свое место в паре бытие и время. Разные науки, подходя вплотную к проблематике времени, испытывают непреодолимое искушение объединить усилия – отсюда мечты об интегративной науке о времени: темпологии, хронометрии, хрономии. Едва ли можно представить себе много точек соприкосновения физической химии и музыковедения или, скажем, классической филологии и физиологии. Однако все названные дисциплины, равно как и физика, психиатрия, психология, египтология, теология, правоведение, история, собраны под одной обложкой издателями книги «Время: продолжительность и мгновение» (1989, 1990) [1]. Попытки сопоставить различные трактовки времени (которые дают «физики и биологи, геологи и экологи, психологи и логики, социологи и экономисты, лингвисты и искусствоведы) [2, с.99] предпринимались и в отечественной науке. Весьма показательно для «объединительной тенденции» и название симпозиума – «Время и науки», проведенного в начале 1980-х гг. ЮНЕСКО совместно с международным советом научных союзов.
Начало ХХ в. было ознаменовано фундаментальными трудами А.Бергсона и М.Хайдеггера, пробудившими «современную философию от догматического сна в отношении времени» [3, p.110]. К вопросам времени в этот период подступают и социальные науки – психология, этнология, социология, однако философская общественность находится под впечатлением теории относительности, поэтому общенаучный фундамент и эталон изучения времени берется из физики. В 1950-60-е гг. издается много работ, заявленных как труды по философии времени, фактически же посвященных философскому освещению времени в естественных науках, в основном в физике. «Философское рассмотрение времени велось в нашей литературе главным образом на данных физической науки», - пишет Я.Ф.Аскин (1966) [9, с.9], автор первого у нас специального монографического исследования времени. Дабы исправить положение, Аскин призывает привлекать материал из других наук, например, биологии, геологии.
В пиршестве естественных дисциплин, вкушающих тему времени, еще нет места социальной науке. На этом фоне становится видно, какой огромный путь нужно было преодолеть, чтобы появилась идея: ключом к философской проблеме времени может быть исследование социального времени, и – уж совсем смело: «ключ этот, - по словам В.А. Артемова (1987), - в руках социологической науки» [10, с.9].
Далее мы попытаемся проследить, в какой интеллектуальной атмосфере происходила проблематизация времени в социологии и каковы этапы этого процесса. Пока же отметим, что исследование времени, видимо, с необходимостью тяготеет к: а) над-конкретно-научной философичности и б) над-конкретно-научной интегративности. Данные закономерности нам встретятся не раз при обсуждении позиций социологии времени. А позиции эти неоднозначны. Итак, что есть у социологии времени в активе, а что работает против нее?
Постольку, поскольку социология существует как отдельная самостоятельная дисциплина и обращается к теме времени, у нее должна быть своя «социологическая» трактовка времени.
Контуры такого подхода были очерчены более полувека назад в статье П.Сорокина и Р.Мертона «Социальное время: методологический и функциональный анализ» (1937). Авторы статьи показывают, что в философии, психологии, экономике существуют свои представления о времени, которые не покрываются понятием астрономического времени. И хотя последнее остается «временным эсперанто», социальное время может (и должно) быть определено в собственной системе координат как «изменение или движение социальных феноменов через другие феномены, взятые за точку отсчета» [11, p. 58].
Однако «в области социологии, - отмечают Сорокин и Мертон, - за исключением некоторых членов дюркгеймовской школы, этой фундаментальной категории [времени] уделяли очень мало внимания» [11, p. 56]. За истекший период данная тема получила значительное развитие в социальных науках, но не самое большое – в социологии. Время – фактически упущенная переменная в современном социологическом анализе, именно с такой констатации начинается введение редактора Дж.Хассарда к сборнику «Социология времени» (1990) [12].
О сегодняшнем состоянии социологии времени говорит уже само название соответствующей рубрики в Библиографическом указателе новой литературы по социальным и гуманитарным наукам ИНИОН РАН – «Социология времени. Социология досуга». Небольшой объем этой рубрики практически полностью занят изданиями, относящимися ко второй ее части, а именно: описаниями исследований досуга – организации туризма, например.
Возможно, следует говорить об отсутствии социологии времени?
Подобная категоричность все же представляется неуместной в силу обширной традиции (теоретического и прикладного) изучения различных аспектов времени в социологических исследованиях.
Этапы становления социологии времени
Начала социологии времени восходят к работам классиков: «Примитивная классификация» Э. Дюркгейма, М.Мосса (1903), «Элементарные формы религиозной жизни» Э.Дюркгейма (1915), «Природа прошлого» (1929), «Философия настоящего» (1932) Дж.Г.Мида. Хронологически начальный этап становления социологии времени следует определить, видимо, как первую половину ХХ г., логически же начальный этап – это характеристика предмета науки. Поэтому далее мы частично отступаем от линейной хронологии, чтобы собрать штрихи к абрису предмета.
Исходя из представления о том, что социология занимается социальными отношениями, можно заключить, что предмет социологии времени – отношения людей ко времени (по поводу времени), или социально-типические черты временного смыслотворчества. А как люди относятся ко времени? Разумеется, мы не будем сейчас описывать все возможные преломления этого вопроса, выделим только некоторые акценты, точнее, пересечения ответов «смежных» областей социального познания: лингвистики, социальной философии, литературы и собственно социологии.
Отношения людей со временем не сводятся к пассивному приспособлению к его природным ритмам, но включают и активное взаимодействие. Подтверждения данной фразе можно во множестве найти в работах по культурологии, этнологии, лингвистике – и все они будут иметь явный социологический оттенок. «Носители традиционного мировосприятия» находятся со временем в «деловых» отношениях, они могут определенным образом управлять временем и с его помощью воздействовать на окружающий мир, тогда как современное мировосприятие предполагает, что человек находится в плену, во власти у времени, утверждают лингвисты [15, 16]. Подобные же ностальгические нотки звучат в словах философа о потребности «восприятия времени, заимствованного у традиционных цивилизаций» – в качестве психологического противовеса обезличенному времени индустриальных цивилизаций [17]. Становление этих типов отношения ко времени с социологической точки зрения включено в анализ различий жизненных стилей модерна и постмодерна у З. Баумана [18].
Показательно также, как сошлись, казалось бы, разноположенные фокусы интереса этнолингвистической школы Н.И. Толстого и социологии времени Э. Зерубавеля в изучении семантики отличительных периодов времени – особых дней года, недели, времени суток. В школе Н.И. Толстого этнолингвистический вектор изучения времени имеет более чем 30-летнюю историю и интересные находки о «межевых» [19], «маркирующих» [16] днях, которые делят год на периоды, изоморфности годовой и суточной схемы [19], различных способах сакрализации времени [15]. Э.Зерубавель в своем исследовании ординарного и неординарного времени [20] рассматривает «институт «пульсирующей недели», образуемый различием обычных дней и «пикового», «маркированного» дня, как пример концептуального контраста между сакральным и профанным временем.
«Наше время отмечено желанием человека покорить время» [16, с.12] – эта фраза из редакционной статьи лингвистического сборника о времени, посвященного памяти Н.И.Толстого, переводит нас к следующему эпизоду – об отражении взаимодействия человека со временем в литературе и философии истории.
Брожение умов в начале века, возбуждаемое дыханием ветра перемен, заставляло задуматься о «преодолении времени». В 1922 г. выходит философская статья С.А.Аскольдова, которая так и называется: «Время и его преодоление» [21]. В силу известных причин в России «преодоление времени» и осуществлялось, и осмысливалось очень жестко. Яркое представление о том брожении дают литературные эксперименты Велимира Хлебникова (1916): «Мы верим в себя и с негодованием отталкиваем порочный шепот людей прошлого, мечтающих уклюнуть нас в пяту. Ведь мы боги. Но мы прекрасны в неуклонной измене своему прошлому, едва только оно вступило в возраст победы, и в неуклонном бешенстве заноса очередного молота над земным шаром, уже начинающим дрожать от нашего топота», «Да властвует звон прерывных времен... Пусть те, кто ближе к смерти, чем к рождению, сдадутся! Падут на лопатки в борьбе времен под нашим натиском дикарей. А мы – мы, исследовав почву материка времени, нашли, что она плодородна» [22, с.52-53].
Насколько чудовищно опасна прерывность времени, показала вся наша дальнейшая история. Только человеческое, т.е. проживаемое человеком время (в обязательном соединении прошлого, настоящего и будущего без каких бы то ни было приоритетов), может противостоять гибельному пути человечества в растерзанном времени – как бы отвечает Хлебникову Н.А.Бердяев (1923) в известном труде о смысле истории и человеческой судьбы. Бердяев полемизировал, конечно, не непосредственно с «натиском дикарей» (хотя именно те общественные настроения обусловили крайнюю эмоциональность его рассуждений о времени ), а с давней философской традицией, согласно которой «будущее есть убийца всякого прошлого мгновения; злое время разорвано на прошлое и будущее, в середине которого стоит некая неуловимая точка» [23, с. 406].
Тем не менее отношения конфронтации между различными проявлениями времени, в особенности социального времени, стали реальностью – именно из этого выводит свое обоснование множественности времени Ж.Гурвич. Система восьми видов социального времени, соотнесенных с глубинными уровнями, предложенная Ж.Гурвичем в книге «Спектр социального времени» (фр. 1955, англ. 1964) [25], пожалуй, может отметить второй этап становления социологии времени. Его характерные черты – множественность, системность и структурность (обоснование множественности и заявка на систему и структуру). В скобках заметим, что середина 1960-х гг. вообще была отмечена широким распространением структурализма в социальных науках.
Данные черты в тот же исторический период проявляются в отечественной социологии – в рамках изучения бюджетов времени. Первые работы стали появляться с середины 1960-х и пришли к логическому завершению к концу 1980-х, обеспечив запросы социалистического общества. Вспомним, что в 1960-е гг., когда сущность времени изучалась на материалах естественных наук, посягательство со стороны экономической статистики, а затем социологии было весьма нетривиальным шагом. В этой традиции разрабатывались понятия рабочего и внерабочего, необходимого и свободного, общественно и лично организованного и т.п. времени, а также их распределение в специфических бюджетах рабочего, выходного, предвыходного дня, различие фактических и желаемых бюджетов и т.п., методики изучения которых вошли в копилку мировой социологии. Именно в этой традиции родилась и апология социологического подхода к раскрытию тайны времени: «Прежде чем стать предметом общефилософского определения, социальное время должно получить статус социологической категории» [10, с. 9].
Западная социология в эти годы так же была густо населена работами по бюджетам, здесь можно наблюдать интересное переплетение методологической направленности и конкретных методик. Так, например, прослеживается произрастание так называемой «феминистской методологии» из изучения бюджетов времени. При этом совершенствовалась и методика сбора и анализа данных – от простого анкетирования и простого сложения часов, которые тратятся женщинами на домашнюю работу (такие данные собирались в США с 1920-х до 1960-х гг. [26]), до дневников использования времени, включающих описание того, где был респондент во время каждого вида деятельности, с кем осуществлялась деятельность, делалось ли что-то еще одновременно и т.п. (речь идет о данных, собранных в 1965-66 гг. Дж.Робинсон и П.Конверс и сопоставленных с вышеупомянутой анкетной статистикой) и глубинных интервью [26, 27].
Сегодня тематика бюджетов, похоже, подходит к своему ренессансу. Причем реактуализация идет с двух сторон. Содержательная сторона связана со спецификой интересных современному социологу социальных групп. Сегодня вряд ли можно встретить исследования о различии в использовании свободного времени рабочими и интеллигенцией, зато немало изысканий, скажем, о конструировании гендерных ролей в зависимости от перераспределения времени в семейных парах [28]. Методическая сторона ренессанса состоит в неисчерпанных, как оказалось, возможностях дневников использования времени (часто в индивидуализированных под информанта и тему вариантах), которые применяются, например, в изучении «индивидуальных траекторий» в школе время-географии [26].
Усиливающийся интерес к индивидуальным смыслам и паттернам использования времени привлекает и другие методические решения – использование методов линии жизни, устной истории, (любопытные ракурсы которых можно найти в недавних публикациях [28, 29]). Да и популярное сегодня у нас исследование биографий предполагает методику изучения очевидной временной доминанты – индивидуальной хронологии.
Третий этап развития социологии времени охватывает 80-90-е гг. Этот период связан с: а) развитием различных направлений внутри того, что можно было бы назвать социологией времени и б) акцентированием проблематики времени в других социологических темах.
Развитие направлений внутри социологии времени
На мой взгляд, существует несколько направлений, которые – с той или иной степенью очевидности – могут быть отнесены к социологии времени. Это социология памяти, историческая социология, футурология и социальное прогнозирование.
Социология памяти ведет свою историю с классических работ самого начала текущего столетия (Ч.Х. Кули, Дж.Г. Мид, Э. Дюркгейм и М. Мосс), но особенно связана с именем Мориса Хальбвакса.
Студент Дюркгейма и Бергсона, М. Хальбвакс в (также ставшей классической для данного направления) книге «Социальные рамки памяти» (1925) впервые вводит научное обоснование понятия «коллективная память» и его соотношения с «исторической памятью». В 1990-е гг. идеи Хальбвакса получили как будто второе рождение и произвели значительный резонанс в англоязычном социологическом мире, в результате чего в 1996 г. выходит в свет специальный выпуск журнала «Качественная социология» Британской социологической ассоциации под общим заглавием «Коллективная память», содержащий работы по социологии памяти и социологии прошлого.
Надо заметить, что понятия коллективной, исторической памяти, памяти поколений, памяти мира присутствуют и в отечественной литературе. Но наибольшее развитие получило понятие социальной памяти, связанное прежде всего с работами профессора тартуского университета Я.К.Ребане (1977, 1982) [31, 32]. Однако при всей своей основательности концепция социальной памяти Ребане играла подчиненную роль по отношению к вопросам социальной детерминации познания. Ряд ученых трактуют концепцию социальной памяти как концепцию о социальном наследовании [33, 34], что переводит обсуждение в философско-историческую и культурологическую плоскости. Так, Л.Н.Когану (1994) [35] понятие социальной памяти служило для того, чтобы показать, как через ее объективированный субстрат – культуру – раскрывается диалектика преходящего и непреходящего, времени и вечности.
Пожалуй, можно утверждать, что: (1) изучение социальной памяти у нас шло параллельно, без ощутимых взаимовлияний, с западными изысканиями по социологии памяти; (2) даже в наиболее «социологичной», на фоне других работ 80-90-х гг., трактовке Л.Н.Когана проблематика социальной памяти носит выраженный культурологический и философский характер. Социология времени в целом и социология памяти в частности, как видим, не формулируются и не оформляются.
В другом направлении социологического исследования времени – исторической социологии – ссылка на авторитеты дублирует те же источники, что и для социологии памяти (да и социологии времени вообще). Вот, например, что пишет Н.Романовский о школе «Анналов» как об одном из начал современной исторической социологии: «Еще в начале ХХ века под влиянием социологии, неудовлетворенные состоянием традиционной историографии, ряд молодых французских историков обратились к трудам Э.Дюркгейма, М.Мосса, М.Хальбвакса, что содействовало возникновению школы «Анналов»» [37, с.9].
У практичных американцев взаимодействие исторической науки и социологии получило развитие в прикладном аспекте осмысления истории для развития политической культуры государственных чиновников (навыки мышления в «потоке времени» [38]. Примером может послужить преподавание Р.Нойштадтом и Э.Мэем специального курса в Школе управления имени Джона Кеннеди Гарвардского университета, практикуемое с 70-х гг.
Российская историческая социология сделала совершенно замечательный шаг (который несомненно станет примечательным пунктом в ее собственной истории), учредив в 1998 г. (!) одноименную рубрику в журнале «Социологические исследования». . В программной статье к открытию новой рубрики академик Ж.Тощенко отмечает, что у нас данная отрасль социологии до сих пор в полной мере не конституирована, плохо развита, хотя и может гордиться истоками в замечательных работах русских и первых советских ученых [39]. Сегодня эта традиция находит достойное продолжение в пока немногочисленных, но серьезных работах современных социологов, например [40]. В целом коллизии развития отечественной исторической социологии отражают особенности положения всей социологической науки в советском обществе. Охлаждение к историзму в общественных науках как следствие чередования эволюционизма и эмпирицизма в науке вообще и социологии в частности сказалось и в неровном пути зарубежной исторической социологии [см. 37]. Сегодня в исторической социологии ощущается потребность в рефлексии по поводу собственного понимания времени, в частности, о соотношении «объективных темпоральностей» (о которых говорил Ф.Бродель и других основатели «Анналов») и «субъективных темпоральных ориентаций социальных акторов» [41, p. 470; 42].
Общеметодологическая (-философская, -логическая) «подоплека» осмысления времени образует две линии в социальных науках. «Операции с прошлым» – выведение закономерностей, толкование и объяснение, основанные на исторической информации – это «историческая линия», в социологии она представлена социологией памяти и исторической социологией. Вторая линия, «операции с будущим», нашла свое выражение в футурологии, научном предвидении и его более конкретной форме – прогнозировании (западная наука пользуется термином «футурология», у нас это слово употреблялось не иначе как в контексте «критики буржуазной футурологии», поэтому наша наука изучение будущего называет социальным прогнозированием). Такое деление на две линии, разумеется, не означает, что исторические науки никак не связаны с будущим и чужды прогнозированию. (Яркое свидетельство тому - идея Р. Нойштадта и Э. Мэя о мышлении «в потоке времени», благодаря которому политик принимает решение, просчитывая его последствия исходя из исторического опыта.) В равной степени предложенное деление не отрицает и опоры прогнозирования на изучение генезиса тенденций прошлого.
Вклад отечественной социологии в развитие концепции социального прогнозирования весьма ощутим и связан прежде всего с деятельностью сектора социального прогнозирования Института социологических исследований АН СССР, с 1969 г. издавшего целую серию методологических трудов, включая монографии И.В. Бестужева-Лады по поисковому и нормативному прогнозированию (1984, 1987) [43; 44]. Прогнозирование – это работа над будущим, однако поисковое, или генетическое прогнозирование проецирует первую линию, отрабатывая «дерево проблем» как данность прошлого, в то время как нормативное, или телеологическое прогнозирование строит дерево целей, совершая операции с «условным будущим».
«Прогнозы социологов» сегодня ассоциируются прежде всего с предсказаниями электорального поведения, многие исследования которого, к сожалению, являются скорее примером дурного тона, чем развития науки. Так или иначе, к чему бы ни относились социологические операции с будущим (к долговременному прогнозированию или к выкладкам на завтрашний день), похоже, и здесь существует необходимость в глубоком специальном осмыслении времени.
Акцентирование проблематики времени в других темах
Вероятно, вычленение социологии времени в самостоятельную дисциплину столь затруднительно потому, что ее тематика вплетена в самые различные теории. Так, например, использование концепта времени приобретает особое значение в контексте развития интеракционистской теории у Дж. Санквиста (1970) [46], с осмыслением времени связаны поиски в теории рационального выбора Г.-П. Блоссфельда (1996) [47]. Ч. Тилли [42] привлекает «классические вопросы о природе времени» для обсуждения влияния изменения деятельности государства на публичную организацию времени, Б. Адам [48] исследует социологические аспекты времени с точки зрения инвайронментализма. Можно привести еще много примеров того, как социологическая проблематизация времени работает в различных темах, но с середины 1980-х гг. происходит нечто новое: вырисовывается тенденция к объединению, обобщению разнообразных социологических опытов.
На рассредоточенные тут и там идеи начинают действовать центростремительные силы, формирующие целостное направление (отрасль, дисциплину). В качестве проявлений этой тенденции можно назвать книгу В. Гайдиса «Время в социологических исследованиях» (1986) [49] и издание ИНИОНом научно-аналитического обзора «Современные социологические теории социального времени» (1993) [50].
За рубежом в это время с интервалом в восемь лет выходят два специализированных выпуска социологических журналов: в 1987 г. под названием «Концепции темпоральности в социологической теории» [51], в 1996 г. – «Коллективная память» [30]. В 1990 г. издается уже упоминавшийся сборник с до сих пор беспрецедентным названием «Социология времени», в котором читатель может проследить вехи социологической проблематизации времени, начиная со статьи Р.Мертона и П.Сорокина – через систему Ж.Гурвича – к ряду современных работ. Назовем также книгу П.Баерта (1992) «Время, Я и социальное бытие: темпоральность в социологическом контексте», примечательную заявкой исследовательской программы «темпорализованной социологии». Характерные черты данной программы, по терминологии Баерта, заключаются в опоре на «диахронический анализ и процессуальность (т.е. и новизну, и преемственность) как методологические правила – в отличие от структурного синхронического исследования» [52, p.4]. Не вдаваясь в детали классификации четырех концепций времени, предложенной Баертом для разъяснения своих методологических правил, отметим отмежевание от структурного подхода.
Особая реальность социального времени сегодня уже берется как данность – так же, как и его множественность. Это свидетельство того, что задачи первого и второго этапов становления социологии времени, как они были определены выше, выполнены. Характерными чертами третьего, текущего, этапа становления социологии времени является, таким образом, усиление как центробежных сил (ведущее к детализации принципиальной темпоральной множественности), так и центростремительной тенденции (позволяющие говорить о социологии времени как о чем-то определенном и актуальном).
В заключение проиллюстрируем актуальность проблематизации времени на примере его включенности в социологическую методологию и методы.
Внимание к вопросам времени, как представляется, помогает раскрыть, по крайней мере, два момента: (1) природу предмета исследования, (2) природу метода (остановимся на некоторых методах сбора данных).
1. Темпоральная окраска предмета исследования высвечивается в нескольких ракурсах.
1.1. Почти любое социологическое исследование содержит операции с переменными, которые являются, в сущности, темпоральными гранями предмета (такими, как возраст, стаж, этап самоидентификации с группой и пр.).
1.2. Многие исследовательские тематики сопряжены с вовлечением (в явном, а чаще – в снятом виде) категории персонального (упорядочения) времени. Данная категория имеет ряд континуальных характеристик, из которых выделим следующие пять: а) внутренняя темпоральная структура (детерминированная Я) и внешняя, детерминированная обществом (группой); б) замкнутый повторяющийся цикл насущных нужд и открытая перспектива исторического Я; в) повседневная рутина и яркие, выдающиеся события; г) разделенное с другими и приватное время; д) взаимоупорядочение настоящего, прошлого и будущего. Исследовательский вопрос может звучать, например, так: какова доминирующая ориентация: на прошлое, настоящее или будущее – у данного индивида в определенной точке его жизненной истории? Меняется ли эта ориентация с движением от одной «точки» к другой? Или: какое соотношение приватного и общего времени типично для изучаемой группы (насколько «принадлежат себе», скажем, матери и отцы маленьких детей)?
1.3. Темпоральная структура изложения информации, например, объяснений интервьюируемого.
2. Темпоральный аспект методов сбора данных настолько же имманентен им, насколько, как правило, не артикулирован. Так, в опросном методе широко практикуются вопросы, так или иначе относящиеся к прошлому и предъявляющие определенные требования к памяти респондента и его возможностям реконструирования событий, а также проективные вопросы, предполагающие способность респондента к экстраполяции (по известным правилам) неких закономерностей из настоящего в будущее. Подобные техники подразумевают знания о том, что выше было описано как персональное упорядочение времени. Чтобы корректно сформулировать индикаты и индикаторы и также корректно их проанализировать, исследователю необходимо принимать во внимание темпоральные особенности изучаемого объекта. В опросном методе эти вопросы отрефлексированы несколько больше, чем применительно к другим методам сбора данных – хотя, конечно, далеко не исчерпаны. Можно даже найти обсуждение «интервьюирования и проблемы времени» – такой подзаголовок есть в книге К.Дэвис (1990) [53].
Метод наблюдения наиболее желателен, когда необходимо и возможно непосредственно проследить возникновение и/или развитие (в настоящем времени) изучаемого феномена. Обращение к документальным источникам обычно предполагает нацеленность исследования на прошлое, однако не меньшую ценность может представлять и темпоральное упорядочение информации, например, автором дневника (см. (1.3.)).
Таким образом, речь идет о некой темпоральной системе координат, в которой существует социальная реальность и с которой следует соотносить любое исследование, даже не выделяющее отдельно вопросы времени.
Экскурс в день вчерашний того, что относится к социологии времени, и обзор ее дня сегодняшнего приводит нас к следующему заключению. При бесспорном и разностороннем интересе к социологии времени очевидна ее разбросанность, которая выражается не в последнюю очередь и в неинституциализированности – по данной дисциплине, насколько известно автору, нет ни одного учебника, как нет и фундаментальных учебных курсов. Собственно, при таких обстоятельствах социология времени не может еще претендовать на статус дисциплины – скорее она переживает пред-дисциплинарную стадию.
Выражения благодарности
Хотелось бы выразить искреннюю благодарность моим учителям, коллегам и друзьям, с которыми неоднократно обсуждались различные аспекты социологии времени, прежде всего к. филос. н. О.М. Масловой, к. социол. н. И.Ф. Девятко, чьи советы повлияли на мое понимание заявленной темы в целом и создание настоящей статьи в частности. Отдельное «спасибо» проф. Р. Гратхоффу, любезно предоставившему свою диссертационную работу; по предложению Р. Гратхоффа несколько лет назад я написала «мемо», идеи которого частично вошли в настоящую статью.
Литература
1. Die Zeit: Dauer und Augenblick. Munchen, Zurich: R.Oldenbourg Verlag GmbH, 1989, 1990.
2. Аарелайд-Тард А.М. К проблеме человеческого времени / Принцип социальной памяти. Социальная детерминация познания: Труды по философии (Ученые записки Тартуского государственного университета, вып. 695). Тарту: Тартуский государственный университет, 1984. С. 99-113.
3. Cleugh M.F. Time and its Importance in Modern Thought. London. 1937. Цит по: [9, c. 52].
4. Грюнбаум А. Философские проблемы пространства и времени. М.: Прогресс, 1969.
5. Рейхенбах Г. Направление времени. М.: Изд-во иностранной литературы, 1962.
6. Рейхенбах Г. Философия пространства и времени. М.: Прогресс, 1985.
7. Уитроу Дж. Естественная философия времени. М.: Прогресс, 1964.
8. Аксиоматическая теория времени, или что такое бог с точки зрения физика // Связь времен, вып. V. / Под ред. И.А. Верещагина. Березники, 1998.
9. Аскин Я.Ф. Проблема времени и ее философское истолкование. М.: Мысль, 1966.
10. Артемов В.А. Социальное время: проблемы изучения и использования / Отв. ред. Ф.М.Бородкин. Новосибирск: Наука, 1987.
11. Sorokin P., Merton R. Social Time: A Methodological and Functional Analysis // The Sociology of Time / Еd. by J.Hassard. New York: St.Martin’s Press, 1990. P. 56-66.
12. Hassard J. Introduction: The Sociological Study of Time // The Sociology of Time / Ed. by J.Hassard. New York: St.Martin’s Press, 1990. P. 1-18.
13. Филиппов А. Теоретическая социология // Теория общества. Сборник / Вступ. статья, сост. и общая ред. А.Ф. Филиппова. М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 1999. С. 7-34.
14. Grathoff R. H. Temporal typification and social temporality // The structure of social inconsistencies: a contribution to a unified theory of play, game and social action. Martinus Nijhoff, The Hague: 1970. Chapter 5. P. 76-110.
15. Толстая С.М. Время как инструмент магии: компрессия и растягивание времени в славянской народной традиции // Логический анализ языка: Язык и время / Отв. ред. чл.-корр. РАН Н.Д.Арутюнова, к. филол. н. Т.Е.Янко. М.: «ИНДРИК», 1997. М.: «ИНДРИК», 1997. С. 28-35.
16. Арутюнова Н.Д. От редактора // Логический анализ языка... М.: «ИНДРИК», 1997. С. 5-15.
17. Андреев И.Л. Связь пространственно-временных представлений с генезисом собственности власти // Вопросы философии. 1999. № 4. С. 54-77.
18. Бауман З. От паломника к туристу // Социологический журнал. 1995. №4. С. 133-154.
19. Толстой Н.И. Времени магический круг (по представлениям славян) // Логический анализ языка... М.: «ИНДРИК», 1997. С. 17-27.
20. Zerubavel E. The Language of Time: Toward a Semiotics of Temporality // The Sociological Quarterly, 1987, Vol.28, No.3, p. 343-356.
21. Аскольдов С.А. Время и его преодоление // Мысль. 1922. № 3. С. 80-83. Цит. по: На переломе. Философские дискуссии 20-х годов. М.: Политиздат, 1990. С. 398-401.
22. Хлебников В. Проза. М.: Современник, 1990.
23. Бердяев Н.А. Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы. Берлин 1923. Цит. по: На переломе... М.: Политиздат, 1990. С. 402-410.
24. Гюйо М. Происхождение идеи времени. СПб.: Издание Товарищества «ЗНАНИЕ», 1899. Т.1. С. 19-80.
25. Gurvitch G. The Spectrum of Social Time. Dordrect – Holland: D.Reidel Publishing company, 1964.
26. Gershuny J., Sullivan O. The Sociological Uses of Time-use Diary Analysis // European Sociological Review, vol.14, no.1, 1998, p. 69-85.
27. Davies K. Capturing women’s lives // Women’s Studies International Forum, 1996, vol.19, issue 6, p. 579-588.
28. Sullivan O. Time co-ordination, the domestic division of labour // Sociology, 1996, vol. 30, issue 1, p. 79-100.
29. Gluckmann M.A. «What a difference a day makes»: A theoretical and historical exploration of temporality and gender // Sociology, 1998, vol. 32, issue 2, p. 239-258.
30. Collective Memory // Qualitative sociology, 1996, vol. 19, no 3 (special issue).
31. Ребане Я.К. Принцип социальной памяти // Философские науки, 1977, № 5.
32. Ребане Я.К. Информация и социальная память: к проблеме социальной детерминации познания // Вопросы философии, 1988, № 22. С. 44-54.
33. Зибен В.В., Грязин И.Н. О методологическом значении принципа социальной памяти // Принцип социальной памяти... Тарту: Тартуский государственный университет, 1984. С. 3-5.
34. Швец Л.П. Социальная память в системе культуры // Культура и эстетическое сознание. Петрозаводск: Петрозаводский университет, 1989. С. 58-67.
35. Коган Л.Н. Вечность: преходящее и непреходящее в жизни человека. Екатеринбург: Уральский государственный университет, 1994.
36. Роговин М.С. Философские проблемы теории памяти. М.: Высшая школа, 1966.
37. Романовский Н.В. Историческая социология: опыт ретроспективного анализа // Социологические исследования, 1998, № 5. С. 7-14.
38. Нойштадт Р., Мэй Э. Рассматривая время как поток // Современные размышления: О пользе истории для тех, кто принимает решения. М: Изд-во «Ad Marginem», 1999, гл.14. С. 300-326.
39. Тощенко Ж.Т. Историческая память и социология // Социологические исследования, 1998, № 5. С. 2-6.
40. Черных А. Историческая социология: становление социальных институтов Советской России / Дис. ... д. социол. наук. М.: 1997.
41. Aminzade R. Historical Sociology and Time // Sociological Methods & Research, 1992, vol. 20. Цит. по: [39].
42. Tilly Ch. The Time of States // Social Research, 1994, vol. 61, issue 2, p. 269-295.
43. Философский словарь / Под ред. И.Т.Фролова. М.: Изд-во политической литературы, 1987. С. 526-527.
44. Бестужев-Лада И.В. Нормативное социальное прогнозирование: Возможные пути реализации целей общества. Опыт систематизации. М.: Наука, 1987.
45. Бестужев-Лада И.В. Поисковое социальное прогнозирование: Перспективные проблемы общества. Опыт систематизации. М.: Наука, 1984.
46. Sonquist J.A. Multivariate Model Building: The Validation of a Search Strategy. Michigan: Institute for Social Research, 1970.
47. Блоссфельд Г.-П. Макросоциология, теория рационального выбора и время: теоретическая перспектива эмпирического анализа социальных процессов // РЖ Общественные науки за рубежом. Сер. 11 «Социология». 1998, № 2. С. 14-21.
48. Adam B. Time and Environmental Crisis: An Exploration with Special Reference to Pollution // The European Journal of Social Science, 1993, vol.6, issue 4, p. 399-413.
49. Гайдис В. Время в социологических исследованиях: Методологические и методические проблемы (Ин-т философии, социологии и права АН Лит. ССР) Вильнюс: Минтис, 1986.
50. Современные социологические теории социального времени: Научно-аналитический обзор / Автор обзора П.Н.Фомичев, отв. ред. д. филос. н. Ю.А. Кимилев. М.: ИНИОН РАН, 1993.
51. Conceptions of Temporality in Sociological Theory // The Sociological Quarterly, 1987, vol. 28, no. 39 (special issue).
52. Baert P. Time, Self and Social Being: Temporality within a Sociological Context. Aldershot, etc.: Avebury, Ashgate Publishing Ltd, 1992.
53. Davies K. Women,
Time and The Weaving of The Strands of Everyday Life. Aldershot,
etc.: Avebury, Gover Publishinig Company Ltd, 1990.